«Ага, знаю, и слышал, что на четвертом кремневый нож сломался, потому пятому она воткнула в глаз ложку… бррр».
— У нее нет страха, — Элуред повторил связку движений еще раз. — А у меня есть. За несколько дней занятий я его не одолел. До твоего отъезда успею вряд ли.
— Откуда твой страх, я понял, — Амрод криво усмехнулся. — Но видишь ли… если я от стыда побьюсь головой о ближнюю стенку, это ничего не изменит. А вот если погоняю тебя хорошенько до самого нашего отъезда, а Эгалмот продолжит, станет хоть немного лучше. Для тебя.
— Об стену Сириомбара ты уже побился головой, хватит, — хмыкнул Элуред, и тут Амрод без предупреждения его атаковал. Элуред отбивался, пока не запутался в собственном движении, а отступить он еще не мог, оберегая ногу. Что ж, деревянный меч снова улетел на светлый песок, уже который раз за утро.
— До счета шестьдесят ты в этот раз продержался, — подбодрил Амрод. — Ничего, терпением возьмешь.
Он обернулся, настороженно посмотрел на сидящего у воды. Все время, кроме их занятий, Амрод обычно проводил возле старшего брата.
Маэдрос каменно молчал пятый день, два из них просидев у могилы младшего Рыжего, а теперь третий день глядя в море.
Еще пять или шесть дней, чтобы тот окреп — и большая рыбачья лодка здешних атани, живших на Балар со времен «после Бессчетных Слез», отвезет Феанариони и уцелевших верных к Гэлиону и вверх по реке, насколько смогут пройти. Серьезных порогов у Гэлиона нет, возможно, они смогут дойти даже до прибрежного селения, что напротив Амон Эреб, а если нет — то нандор Оссирианда помогут, укроют и отправят гонца в крепость. Для почти всех нандор Оссирианда Феанариони по-прежнему — щит от Врага, и никто иной.
Когда Элуред отчаянно взмок, и Амрод вновь позволил остановиться и перевести дух, он заметил маленькую фигурку среди клубов тумана на склоне. Кто-то бежал вниз, размахивая руками.
— Подождем, — кивнул Амрод, который ведь даже не обернулся и не косился никуда.
— Ты же посмотрел и увидел, — усмехнулся тот, не дожидаясь вопроса. Элуред, плотно закрытый, прямо поежился.
— Нет, этому тебе учиться рано, — продолжил Рыжий. — Сперва верни то, что умел с оружием. Смотреть по сторонам будешь, когда перестанешь коситься на меч. И, пожалуй, на сегодня хватит.
Желтоголовый мальчишка-хадоринг подбежал к ним, запыхавшись, и вручил Элуреду полоску серой бумаги.
— Благодарю, Рин. — Мальчишка был братом моряка с корабля «Чайка», на котором учились мореплаванию они с Элурином. Моряк остался под стеной Сириомбара, мальчишка стал учеником корабельщика, «Чайка» с людьми, фалатрим и одним учеником тихо ушла десять дней назад к устью Сириона…
Невероятно хотелось смять записку и кинуть в море. Или хотя бы не читать. Именно от этого чувства он развернул и прочитал ее немедленно.
Закрылся намертво, не зная, что еще сделать и как теперь быть здесь и сейчас. Покосился на Амрода, но тот на него не смотрел, обернувшись к морю. Услышав тяжелые шаги и скрип песка, Элуред вздрогнул и взглянул туда же.
Маэдрос шел к ним, опираясь на трость. Теплый плащ, которым его все время укрывал Рыжий, он перекинул через правую руку, привычно спрятав ее в складках, и остался в одной белой рубахе, которая болталась, не скрывая, а словно подчеркивая, насколько он исхудал. Повязку на глаз ему тоже, наверное, завязал Рыжий. Потому что железная рука оставалась вместе с доспехами Маэдроса в доме Эрейниона.
— Он хочет поговорить с тобой, — сказал Амрод и шагнул в сторону. — Если ты не убежишь.
Именно сейчас?..
Элуред закусил губу и беспомощно кивнул. Его страху хотя бы не удивляются, и то хорошо. Можно не говорить лишнего. Можно ничего не говорить.
Усевшись на ближайший камень, Маэдрос сделался лишь чуть ниже стоящего Элуреда. И теперь уже Амрод, подхватив оба учебных меча, ушел по песку вдоль кромки воды, чтобы не мешать.
Уцелевший глаз Маэдроса был того самого цвета обледенелого серого гранита, как в видении — у его братьев.
Элуред кивнул снова, показывая, что слушает. Подавил желание спрятать за спину руки и записку.
И голос у Старшего остался хриплый, словно после сна или сильного холода.
— Из-за меня погибла твоя мать, — сказал Маэдрос медленно. — Из-за меня в тебе поселился этот страх. Я не смог спасти твою сестру, хотя и приложил все силы. Мы не смогли помочь отстоять Сириомбар. Все что я сделал, дурное или наоборот, было впустую. Еще я у тебя в долгу и представить не могу, как с этим быть. Через два-три дня я уеду отсюда, чтобы дальше драться с Врагом в долине Гэлиона, это все, что я могу еще сделать. Для себя и для вас. Если хочешь что-то мне сказать или спросить… то самое время.
Ох и выбрал же ты время, князь Маэдрос, ох и выбрал. Словно видел или чуял. Никакая кровь майя не подсказала бы лучше.
— Ты двух братьев потерял в Дориате, князь… — Элуред с трудом справился с голосом, — и других двух в Сириомбаре. Ты выгнал нас из дома и снова пролил кровь. Потом ты предупредил нас всех и убил балрога, и он не достал ни Эльвинг, ни то, что она берегла. Даже если бы все твое войско стояло с тобой на наших стенах, мы бы скорее проиграли, чем нет, против этой тучи врагов и против огня. Что я тебе могу еще сказать?
И опять проклятые слезы побежали, что ты будешь делать…
— Оплачь своих братьев, князь Маэдрос, как я оплакиваю своего. Вот и все. От того, что ты делаешь себя камнем, никому легче не будет. Я не знаю, что тебе говорить еще… Остальное ты знаешь лучше меня.
— Тогда я хочу спросить.
Бумага жгла руку. Наверное, не хуже, чем Маэдросу — Сильмариль. Прилетел ветер, начал сдувать туманные клочья, путать длинные, плохо расчесанные волосы Маэдроса, в которых с прошлого раза стало заметно больше седины, и залеплять волосами мокрые щеки самого Элуреда.
— Ты смертный, сын Диора. Возможно, кровь эльдар продлит твою жизнь в несколько раз, а возможно, нам всем Моргот отмерит не больше одной жизни аданов. И никто из вас не знает, что дальше, темнота и ничто — или нечто иное. Скажи, как ты с этим живешь?
— Что?.. — пискнул шепотом Элуред.
— Не знаю, у кого еще спросить, чтобы тот молчал, — Маэдрос повернулся к ветру, чтобы тот сдул с лица полуседые пряди. — Халлан, мой оруженосец и помощник, умел молчать, но спросить его я опоздал.
Что это? Зачем это? Элуред вытаращил глаза, внутри водяным смерчем крутились ошеломление и страх, но сверлить взглядом Маэдроса было делом пустым.
— Я… не думаю об этом, — выговорил, наконец, он. — Стараюсь не думать. Это… страшно. Я живу и надеюсь на лучшее. Но… почему спросил ты?
«Что бы мы не сделали, — ворвался в его слух и память голос Маглора, слышанный лишь однажды у ворот Сириомбара, и звучал он, как поющая сталь, — нарушили Клятву или сдержали ее, нам все равно одна дорога! Во Тьму, вслед за этими драуговыми словами! Но нарушить ее — меньшее зло, чем сдержать!»
Голос исчез, и Элуреду показалось, что он услышал, как захлопнулись медные ворота чужого аванирэ. Отсекая все то, что не полагалось знать даже близким — сомнения и страхи.
— И последнее, что я хотел сказать, — голос Маэдроса стал тише и немного мягче. — Дети Эльвинг сейчас в Амон Эреб, под опекой Макалаурэ. С ними все хорошо. Хотя не думаю, что брат так просто отпустит их на Балар. Уж точно не на рыбачьей лодке. Брат будет ждать не меньше, чем «Вингилот». Амбарто этого не знал. Обормот.
Руки Элуреда затряслись.
Одно к одному, только и мог подумать он, держа хотя бы свои мысли на замке и комкая проклятую записку. Одно к одному…
Нарушил свою клятву Маэдрос под стенами Сириомбара или сдержал?
Об этом можно было спросить несколько мгновений назад, но он опоздал. Опять опоздал. Сейчас уже не ответит…
Одним глазом Маэдрос, надо сказать, смотрел куда пронзительнее, чем раньше — двумя.
— Не хочешь говорить — молчи, — сказал он Элуреду. — Я уеду, и хотя бы одной причины бояться у тебя станет меньше. Напиши письмо, Амбарто будет рад его передать.
