Ветер обрушивается со всех сторон, прибивая огонь. Амрод отскакивает от ворот, и видно, что щеки у него мокрые от слез. А затем вихрь другой силы захватывает Элуреда и младшего Феанариона, эта действительность рассыпается, исчезает…

Он лежит на полу, под его спиной теплые доски вместо холодной меди, голова на живом и мягком, а вихрь силы еще бушует над ним, только у него появился голос и имя.

— Нэрвен… — Элуред открыл глаза, жмурясь от дневного света и понимая, что сейчас получит заслуженную трепку. — Нэрвен, я цел. Это моя затея.

Ее ярость давила неподъемным грузом, и такого гнева на ее лице он не видел даже в детстве.

И все это нацелено — мимо него. Она даже не смотрит!

Без труда Нэрвен подняла с пола рослого Амрода — одной рукой, за ворот, словно желая его придушить. Даже наверняка желая. Элуред стукнулся затылком об пол, пошевелился с трудом…

— Мы поверили вам! — прорычала Нэрвен, и Элуред понял, что она его и не слышит. — Что ты сделал с ним? Что? Он вытащил тебя, помогал, но вам все мало? Хоть кого-то видишь, кроме себя?!

Амрод молчал, и вряд ли еще понимал, на каком он свете, его щеки и вправду были мокрыми от слез. Он лишь машинально перехватил и сжал запястье сестры.

Вокруг сгрудились эльдар. Верные Феанариони теснятся у постели беспамятного, синдар и несколько гондолинцев — со стороны дверей, все при оружии, и чтобы его выхватить, нужно лишь одно желание, или одно слово справедливо разъяренной Нэрвен. Целительницы, когда-то отложившей меч ради учебы, но взявшейся за оружие снова при обоих разгромах Дориата.

— Отвечай! — Нэрвен искала и не находила слова, встряхивая брата как щенка. — Что ты сделал?!

Взгляд Амрода слегка прояснился, он вскинул голову. Сдержал левую руку, схватившуюся было за нож.

— С ним — ничего. Я только отправился следом.

— Куда? Куда ты сунулся, криворукий лесной головорез?!

— А должен был послушно ждать? Возле двух тел вместо одного?!

Элуред выпрямился, подавил трусливое желание зажмуриться и заорал, кажется, в первый раз лет за десять:

— Тихо! Нэрвен! Я здесь!

«Если Лимьо испугался и не передал мои слова…»

Упала тишина. Амродовы верные смотрели на него в ярости, синдар — ошеломленно. Нэрвен поворачивала к нему голову медленно-медленно, как во сне, словно он докричался с другого берега Сирионской бухты… Она действительно не видела и не слышала его!

Зато его видел Амрод, и такую отчаянную надежду, обращенную к нему, Элуред видел только в глазах смертельно раненных, которым обещали жизнь. Ответить на нее было нечем.

— Нэрвен, эту глупость я сделал сам. Успокойся. Пожалуйста. Прости меня.

Руки Нэрвен разжались и бессильно упали, Амрод пошатнулся, вернувшись на землю.

— Рэдо… Глупый ты мальчишка…

Он вспомнил, что говорил в юности брат после своих выходок, опустил голову и ляпнул:

— Дай мне по шее, я заслужил.

Вокруг шумели, беспокойно переговариваясь, и самое главное — к оружию никто больше руки не тянул. Верные Амрода что-то объясняли, наверное — что они нашли утром.

Время. Почему так долго? Почему сейчас день?

Обнимая и осторожно стискивая его, Нэрвен помнила, какие ребра были сломаны, и не коснулась их.

— Что ты хотел? Зачем? Почему?

— Попытаться дозваться. Я должен был попытаться… Можешь не говорить. Я самонадеянный дурак…

Объяснить дальше он не успел.

Эльдар шарахнулись в обе стороны, оттаскивая за собой и госпожу, и ее непутевого воспитанника, кто-то даже Амрода попытался оттащить, но только толкнул его на Нэрвен.

— Амбарто, — сказал непривычно низкий для эльда голос, хриплый, словно после сна или долгого молчания, — за Мандос не поручусь, но с полдороги тебя точно было слышно. Амбарто?

Амрод перестал дышать. Яблочная ветка очень громко царапалась об открытую ставню, шурша старыми плотными листьями. Скрипнула чуть слышно лежанка для раненых. Маэдрос приподнялся на локте, его уцелевший глаз был еще закрыт, но он до жути безошибочно повернул лицо к стоящему в стороне брату. Простыня съехала, открыв неожиданно очень худое, жилистое тело со следами бледных старых рубцов между заживающих свежих ран.

— Нельо… — сказал Амрод на остатке выдоха, без голоса. И заорал в полную силу, так, что мелкие яблоки с той ветки посыпались:

— Нельо!

Каким чудом он не снес ни брата, ни лежанки, кинувшись обниматься, Элуред гадать не стал. Зато понял, что будет дальше. Но бежать некуда, Нэрвен еще держала его за плечо, вокруг шумели ошеломленные эльдар, от верных Амрода било такой заразительной радостью, что закрываться от нее не могли даже синдар и невольно улыбались.

— Рэдо, — у Нэрвен голос тоже немного охрип, — я хочу знать, что ты сделал. Все, до каждого шага. Немедленно.

Прямо сейчас Элуреду хотелось хоть чем-то загладить ее испуг, и он отдал ей, стоящей рядом, сразу все, лоскут памяти целиком — от того мгновения, когда развел костер из трав в саду, до пробуждения под ее гневом. Все равно он еще плохо понимал, что там произошло.

Ошеломление Нэрвен донеслось как вспышка.

«Стражи души? Расщепление фэа?» — спросила она сама себя.

Дальше расслышать Элуред уже не успел. Его сгребли в охапку и только что не подбросили к потолку.

— Мои ребра! — сумел выкрикнуть он, прежде чем Амрод его стиснул по-настоящему. Тот расслышал, и недавно ломаные кости заныли, но остались целы.

«Что ты сделал? Что? — кричал беззвучно Амрод. — Как ты дозвался?! Почему не я? Как?»

«Чтоб я понимал», — молча вздохнул Элуред.

Когда удалось вывернуться из этих медвежьих объятий, он ускользнул к окну и выпрыгнул из него. Ему опять хотелось забиться в угол и как-то пережить самому все, что случилось. А еще — оказаться от Маэдроса подальше, честно говоря. Живым тот показался еще страшнее беспамятного, особенно сейчас.

Вот только больная нога опять подвела. Он упал на колени в траву, потом поднялся, шипя, опираясь на теплый ствол яблони.

— Держи, — негромко сказал Амрод из окна, и рядом с Элуредом воткнулась в землю та самая резная трость. — Я успею сделать Нельо другую.

Опираясь на подарок, Элуред заковылял прочь так быстро, как только мог. У него полыхали уши, он мечтал забиться под одеяло в своей лекарской комнате. Когда немного успокоится, то перестанет чувствовать себя глупцом. И может быть, Нэрвен поможет понять, что он же сделал…

Утро пятого дня от этой истории Элуред встретил на берегу моря с мечом в руке. С деревянным учебным мечом из просоленного в воде дерева, который успел вырубить неугомонный Рыжий.

Как он здесь оказывался уже четвертый раз, объяснить даже самому себе было сложно. Четвертое утро на рассвете Рыжий приходил за ним с учебными мечами и звал работать. Четвертое утро он удивленно тащился за ним, замотав подлеченное колено для верности полосой ткани, вставал — и работал, забывая на время обо всем, кроме оружия в руках.

Прохладный осенний туман наползал с моря, клубился над полосой светлого песка, закрывал холмы города мореходов и порой прятал даже одинокую фигуру на камне у самой кромки воды, там, дальше.

— Уводишь сильно вниз. Повтори, — велел Амрод.

Стиснув зубы, он повторил всю связку. А потом еще раз. И еще.

Отбил внезапный выпад Амрода — тот одобрительно кивнул, а Элуред сразу подумал, что тот поддался. Это злило.

— Я говорил с Эгалмотом, — сказал Рыжий внезапно. — Когда мы уедем, он сам будет тебя учить. Он со мной согласен. Ты слишком зарылся в целительские заботы.

— Вы не сделаете из меня ни воина… ни военачальника… — выдохнул Элуред.

— Воина — попытаемся.

— Мое место — вот здесь, — он махнул деревянным мечом в сторону невидимого за туманом Дома Целителей.

— Почетное место, — согласился Амрод. — Просто лучше тебе впредь не падать со стены и все же уметь зарубить врага, если тот залез туда. Бери пример с Маурвен. Про то, как она кремневым лекарским ножом уложила четверых орков подряд прямо в шатре для раненых, в селениях на Митриме даже песню когда-то сочинили.