Обычно здесь он просыпается, не желая дальше смотреть эти сны. Каждый раз его надежды не сбываются, и Хуана рядом нет. Каждый раз он выбирается из-под теплых одеял и идёт его искать снова.

Ещё иногда в пустых коридорах и на солнечных улицах он встречает призраков. Турко их избегает, потому что призраки пытаются его задержать, а нужно спешить, вдруг с Хуаном что-то случилось без него? Ведь иначе Хуан сам нашел бы его!

Когда он об этом думает, становится страшно и холодно. На Хуана мог напасть волк, думает он. Огромный черный волк, размером ещё больше него. Он точно где-то был. Хуан сильный, он может справиться с ним, но вдруг нет? Вдруг он погибнет там один?

Когда Турко думает про волка, вокруг темнеет и дует холодный зимний ветер, вода фонтана схватывается льдом, иней ложится на стены пещер. Если придется справляться с волком без Хуана, будет очень тяжело, ведь оружия нет нигде в этом городе…

Потому он возвращается мыслями к Хуану, к поискам и к укромным местам, где он может прятаться. Обычно при таких мыслях вокруг теплеет и светлеет. Источника он не видит, но свет этот очень радостный, особенно там, где фонтан, украшенный зверями.

Когда он набредает на это место, всегда вспоминает, как увидел здесь Хуана в первый раз. Какой он был неуклюжий щенок, и какой все равно большой, двумя руками с трудом удержать. Обычно здесь солнечно, Турко отогревается после мыслей о волке, забывает о нем и думает, как они с Хуаном пойдут искать братьев… Или грустную девочку. Или тех близнецов из зимнего леса.

Мы всех найдем, обычно думает он здесь, собираясь с силами, чтобы начать сначала.

Иногда вспоминает, что приходит сюда уже который раз, мимолётно удивляется — и уходит дальше. Порой — долго сидит, болтая в воде обожжённой рукой, и она почти перестает болеть, только чешется. Где обжёгся, Турко тоже не помнит.

Если перестать болтать в воде рукой, можно увидеть свое отражение. С короткими волосами, чтобы не мучиться с гребнем. С недлинной косой, куда он вплетал перья от первых добытых птиц. С длинной гривой, перехваченной ремнем в двух местах, чтобы не мешала учиться владеть мечом. С побледневшей косой, натуго переплетенной с ремнем, чтобы не мешала в драке…

Ожог мешал бы ему драться.

До этого или после он потерял Хуана?

Возвращаясь к фонтану снова и снова, он видел себя в воде… Слишком разным.

Я обыскал весь город, думал Турко раз за разом. Хуана здесь нет. Нужно идти куда-то дальше, чтобы его отыскать.

Выйти из города. Который он обыскивал весь, все его закоулки и тайники. У которого нет ворот.

Снова ему чудилось, что мысли повторяются, словно здесь у фонтана они приходили уже много раз…

Когда ему вдруг почудилось, что он с любопытством заглядывает в эту воду в тысячный с лишним раз, Турко перестал думать и прыгнул в фонтан.

Дна здесь не было.

Он очень надеялся, что делает это в первый раз.

Вода темнела, наливаясь холодом и набирая течение медленно. Можно ещё было выплыть.

Перевернувшись, Турко ушел в глубину, позволив холодному течению нести себя.

В городе не было Хуана. И вовсе никого. Он не будет жалеть, даже если снова станет холодно…

Течение меняется, бросая его из стороны в сторону, хлещет его зимним холодом.

«Элуред!» — вспыхивает в памяти. Кто-то, может быть, он сам, кричит в ледяном потоке, отчаянно пытаясь дотянуться. — «Элуред!»

«Я Элурин…» — сказал кто-то в ответ очень-очень далеко.

Падает метель.

Рушатся стены пустого города.

Тьелкормо снова бежит через зимний лес навстречу мокрому снегу, втягивая воздух, как пёс, выискивая запах крови рода Лутиэн. Где-то впереди — два потерявшихся щенка…

Полотно его памяти отворачивает край, и с размаху хлещет им по бегущему — всей тяжестью разгромленного Дориата и грызущего сердце зверя. Тьелкормо падает в мокрый снег с размаху. Встаёт, шатаясь, и снова делает шаг. С его рук капает кровь, прожигая в мокром снегу дыры.

Где-то впереди два потерявшихся щенка. Или уже только один… Через метель и ветер он упрямо ломится вперёд, на эхо далёкого голоса.

Запинается. Влетает головой в мокрый снег, грязь, корни. Снова встаёт, едва рассеиваются искры в глазах. Впереди будет река. Он бежит снова, шатаясь и едва разбирая дорогу. Падает и поднимается бессчётное число раз. Ничего, кроме этого голоса, для него не существует. Даже он сам. И однажды метель расступается.

Здесь нет зимы.

Здесь река несёт челноки и лодочки у себя на ладонях, и лица людей в лодках обращены вперёд — с надеждой, страхом или усталым, терпеливым ожиданием. Почти у всех. Вода в реке отливает льдом и свинцом.

— Я сын двух смертных, а не только сын трёх народов, — говорит Диор, поседевший и усталый. Он стоит в лодке так, как стоял бы на земле, расставив ноги, его одежды и борода опалены. В Дориате этой бороды не было. — Прости меня, Нимлот. Я был молод и жесток. Но я не знал, что у нас будет так мало времени… Наши дети уже выросли…

Свет пляшет на кромке воды, очерчивая совсем юную эльдэ, слезы блестят на ее щеках.

— А вдруг ты снова сможешь кого-то полюбить?

Из лодки Диор протягивает руку, стараясь коснуться ее руки.

— Глупый, — отвечает она. — Meldo, глупый.

И река уносит Диора прочь.

Другую лодку несёт свинцовая вода, из нее поднимается младший детёныш рода Лутиэн. Улыбается невесело. У него прорвана одежда на груди, словно пронзенная огромными когтями.

Тьелкормо, не отрывая от него взгляда, входит в воду, и леденящий холод впивается в его ноги.

В одни мгновения Элурин в лодке кажется ребенком, в другие — взрослым…

— Мама, — шепчет он. — Не бойся. Ты не будешь одна. Я это знаю.

Но юная эльдэ смотрит только вслед мужу, и лодку Элурина увлекает за собой мертвая вода. Тьелкормо, одолевая ее хватку, вступает навстречу ей глубже в реку. По пояс.

— Элурин… — говорит он через силу.

Водоросли намертво оплетают его ноги, каменеющие от мертвенного холода реки.

Элурин оборачивается. Изумление, гнев, боль сменяют друг друга на его лице.

— Ты?! — кричит он, и лодка его качается так, что едва не черпает бортом воду.

Никто из плывущих здесь людей не слышит его.

— Зачем? — Элурин почти свешивается за борт. — Зачем, Турко? Зачем пришел за нами?

Губы уже едва шевелятся, как на ледяном ветру.

— Я сволочь, — с трудом выговаривает Тьелкормо. — Я просто хотел, чтобы вы жили. Со мной… или без меня.

Элурин вздрагивает, распахивая глаза. Вода несёт его мимо… Он протягивает руку, на мгновение дотягиваясь до ледяной ладони Тьелкормо и становясь шестилетним Рэдо.

— Элуред жив, — шепчет он. — У меня дети…

И течение насовсем увлекает прочь старшего щенка рода Лутиэн. Туда, где вдалеке шумит перекат, и туман заслонил течение реки.

А другие лодки все также идут мимо, неся десятки воинов атани в опаленных, изрубленных доспехах.

Закрыв глаза, Тьелкормо рванулся вперёд, за ним, не думая больше ни о чем… Чья-то рука ухватила его за шиворот и выволокла на берег, как сам Тьелкормо тащил бы увязшего в болоте пса.

— Велик соблазн спросить, не спятил ли ты, — заметил этот кто-то.

— Ты уже спросил, — Тьелкормо чувствовал под лопатками скалу, и она казалась нагретой после немыслимого холода реки. — Может быть. Не думал об этом.

Над ним сидел… человек? Седой, но ещё не слишком старый, в длинной серой накидке.

— Перемена судьбы не улучшила бы ничего, даже будь она возможна, — заметил он.

— Хуан здесь? — Вырвалось у Феанариона.

— Ты цел даже без него.

— Тебя трудно узнать, — сказал Тьелкормо после молчания.

— Если я выгляжу бОльшим, чем человек, люди нередко пугаются либо ведут себя подобострастно. Мне сложно понять, почему.

— Потому что выглядящий большим, чем человек или эльда, наверняка служит Морготу. Вряд ли я первый это говорю тебе.

— Не первый, и вероятно, такова действительность. Я рад, что ты очнулся сам, Тьелкормо.