Литмир - Электронная Библиотека

Вадим промолчал.

Привык к таким угрозам.

Никуда не денется, успокоится, и все пойдет своим чередом. Обычный быто-круговорот. Сейчас начнется стадия «два дня тишины», затем часок – разбор полетов, пятнадцать минут, ладно двадцать минут в кровати, и мир.

Нужно дать ей время остыть.

Набросил куртку, вышел в подъезд, аккуратно прикрыл за собой дверь.

***

Вышел во двор.

– Я ядреный, как кабан, я имею свой баян. Я на нем панк-рок пистоню, не найти во мне изъян, – напел любимую песенку.

Осенний ветер плюнул в лицо моросящим дождем. В такую погоду, кстати, удобно себя жалеть и медленно тащиться вдоль витрин, искоса поглядывая на отражение в промокшем стекле.

Набросил капюшон, поежился.

Посмотрел на окна своей квартиры, где Лиза в этот момент, вероятно трещит по телефону с какой-нибудь подругой и обсуждает, жалуется на мужа. Да-да, с подругой. А говорят нет женской дружбы. Есть, да еще какая! Сегодня материт подругу, по чем свет стоит, называет шалавой, сукой драной, а через денек-другой обнимает, души в ней не чает, на мужа жалуется – загляденье просто.

Посмотрел и пошел прочь.

Свернул в переулок.

За ларьком «Ремонт обуви и зонтов» виднеется здание с надписью «Гуляка». Один из немногих баров, которые в этом напрочь иностранизированном городе, сохранили родное название, написанное привычными, покосившимися от старости, с выцветшей краской, но знакомыми буквами родного алфавита, на родном языке. «Гуляка» – питейное заведение такого толка, что человек, даже с самым не высоким достатком, может позволить себе приятно провести время за рюмочкой-другой недорогого напитка. Именно туда, и именно за тем дешевым напитком идет Вадим под мелкими каплями, перепрыгивая лужи.

По дороге прокрутил диалог с женой, в котором удалось-таки подобрать подходящие слова, остроумно отшутиться, осечь Лизу и убедить ее в своей правоте.

– Ага? Бага! Села быстро! И послушай, что тебе скажет мужчина.

Пришлось ударить разок; не сильно, а так, как в старых фильмах про гангстеров, тыльной стороной ладони по щеке; просто что б почувствовала кто главный. Залепил, а она такая – «Прости. Не понимаю, что на меня нашло. Прости, любимый».

Скоро это надоело, сел на мокрую скамейку под деревом, достал пачку, в которой сиротливо ютится последняя сигаретка, закурил.

С первой же затяжкой, гнев испарился, исчез без следа, перестал пульсировать в висках; рассудок вернулся, в голове прояснилось. Остался неприятный осадок от беседы и ощущение, что жена права.

Может и стоит подумать, куда устроиться…

– Ну уж нет, – отогнал подальше глупые мысли. Лень – двигатель прогресса. Прикрыл от дождя сигарету, сделал еще несколько затяжек.

Курить абсолютно не хочется, затянулся и выдул дым без всякого намека на удовольствие, просто – так надо. Этот ритуал за долгие годы перерос из привычки в рефлекс и стал частью личности. Так надо, и все. Достал, поджег, вдохнул дым, выдул колечко, снова вдохнул, и так до фильтра.

Тело расслабилось. Бросил окурок под ноги.

– А ведь полегчало.

Улыбнулся сам себе и посмотрел на небо. Прищурился от капель. Поднялся со скамейки, раскинул руки в стороны, и как в голливудских мелодрамах покружился на месте.

– Не все так плохо. А?

Посмотрел на окурок. Дымящийся уголек погас, оставил на асфальте горстку пепла и расползшуюся бумажку.

– Ты мой дешевый психоаналитик.

Растоптал остатки и пошел прочь от скамейки, возле которой, надо сказать, была урна.

Дождь усилился, Вадим ускорил шаг. Куртка промокла, липнет, зараза. Вроде и не холодно, но так противно.

Клен шатается на ветру из стороны в сторону и роняет разноцветные листья – красотень; мокрые, они быстро валятся на асфальт, сыпятся, превращают серый тротуар в рыжую склизкую тропинку; желтый оторвался и упал прямо на капюшон, теперь писатель шагает в бар в фуражке – генерал-осень.

Мокрая плащевка шуршит в такт шагов. От ритмичных звуков, в голове всплывает «Левой, левой, раз, два, три…». Мысли отключаются, цель добраться в кабак раньше, чем окончательно промокнуть.

Погрузился в осеннюю депрессивную медитацию – звуки дождя, шуршание куртки и голос в голове отсчитывающий до трех слились; ноги самостоятельно маршируют, перешагивают грязь, обходят ямы, переходят улицу на зеленый.

Возле писателя остановилась машина. Серый, старенький, но вполне ухоженный седан нарушил всю идиллию.

Стекло опустилось, и на Вадима уставились две пары глаз на небритых лицах лощеных иностранцев. С навигатором в руке, на ломанном полу немецком полу английском языке, один из них, тот что сидел за рулем, попытался узнать, где здесь улица Луговая. Второй, что сидел на пассажирском, в ярких салатовых перчатках и с красным шарфом вокруг шеи, вел себя странновато. Бабские ужимки, голос неестественный, манерный весь.

– Show me…

Водитель поводил пальцем по экрану и протянул устройство Вадиму. Второй восторженно похлопал соседа по коленке своими салатовыми руками, восхищаясь храбростью, словно водитель не к прохожему обратился, а с мясом в руках, в клетку к голодному тигру залез.

Писатель посмотрел на водителя, затем на навигатор, затем снова на водителя, затем на пассажира.

Не хочется ни вникать, ни разбираться, чего от него надо, ни вспоминать где улица, с таким знакомым названием Луговая.

Помогать лень.

Да еще дождь лупит. Да еще мужики странные – женолицые, хоть и бородатые. С другой стороны, не хочется давать иностранцу лишний повод проклинать жителей этого унылого городка; ну, вроде того – маленький, грязный, вонючий село-город, да еще гостю никто не помог.

Покажу куда-нибудь, пофиг, пусть поездят. Посмотрят достопримечательности, познакомятся с архитектурой, а как накатаются, решат, что сами меня не так поняли.

Вернул навигатор, ткнул пальцем в направлении бара, и добавил:

– Туда.

Иностранцы от радости захлопали в ладоши, чуть ли не пританцовывают. Щебечут на своем, весело переглядываются, довольные такие.

– Проедешь перекресток и сверни направо. Затем, через два квартала, опять направо и сразу налево. Понял?

Гости города синхронно закивали налакированными чубчиками. Смеются, как дети. Ни слова не понимают, уверен, но хохочут, радости – полные штаны.

Отступил на шаг, собрался попросить закурить, но как объяснить этим гей-туристам? Как спросить? Жестами? Начну показывать, подумают еще, что пососать прошу. Кто знает, что у этих в голове… Все. Давай, мужики, поднял кулак и слегка наклонился, в знак солидарности, мол не осуждает никого, ебитесь, как хотите. Мир вам, гомо-гости.

Пассажиры переглянулись, опять обсудили что-то на своем языке и окно поднялось.

– Проедешь, свернешь, и окажешься на Луговой. Ok? – крикнул в закрытое окно.

Лицо заулыбалось, иностранец показал, что не слышит и жестом еще раз поблагодарил.

– Давай, педрило. Обращайся, если что.

Машина развернулась и уехала в заданном направлении.

Постоял, помахал на прощанье.

Ну вот, другое дело – помог иностранцам, молодец. Плюсик к карме. Пятерочка и в журнал, и в дневник. За это надо покурить. Пошарил в кармане – точно, закончились.

С мыслями «а под дождем прогулка – отличный способ снять напряжение», дошел до бара. Остановился на пороге. Прочитал вслух покосившуюся вывеску «Гуляка». Застыл в нерешительности.

Выпить, конечно хочется, но видеть все эти рожи… Каждая пьянь набивается в друзья. Друзья. Дружба исключительно крепчайшая, беззаветная, искренняя, но скоротечная; стоит выпить с новым дружбаном на рюмку больше нормы и этот новый почти брат подставит кулак к твоему лицу, с размаху подставит, с криком, несколько раз подставит, пока кровь не прыснет или пока компания таких же полу-братьев на вечер, не растащит по углам дерущихся. Плюс, каждый жаждет выпендриться, норовит дать совет, высказать свое исключительно экспертное мнение по любому поводу, по каждому поводу. Нет. Только не в этот раз.

3
{"b":"694575","o":1}