Спустя два года, почти все объекты оказались заморожены. Выяснилось, что почти все семнадцать миллиардов были потрачены и денег для дальнейшего строительства просто не было. Президент Укаяли, сказал что лично проверит, на что была потрачена столь значительная сумма. Были заведены уголовные дела, даже несколько человек из правительства понесли наказание, но на этом все затихло.

Давать дополнительные деньги США не собиралась, поэтому, вместо разрушенных, теперь стояли недостроенные дома, которые на себе испытывали теорию разбитых окон.

Когда же, спустя уже пять лет, американские граждане задались вопросом, не пора ли "грачам" возвращаться домой, мало кого волновало, что возвращаться им, по сути, было некуда.

Безработным "грачам" спокойно жилось и на пособии, а тем, кому хотелось легких денег, отправлялись в крупные города. Несся с собой дешевые наркотики, "грачи" с силой пробивали себе место в наркобизнесе. Рост преступности бил все новые рекорды, тюрьмы были переполнены. Толерантный, левый идеалист, Руперт Гринн понимал, что необходимо как-то решать этот вопрос, но у него были связаны руки. Пока по нефтяным трубам бежала нефть, он не мог предпринять чего-то решительного.

Пока Руперт Гринн, готовился к новой предвыборной программе, недовольство в обществе поднималось все выше и выше. Кроме уже перечисленных проблем, таких как: наркотики, высокая преступность и завышенные налоги, за счет которых и жили беженцы, люди не стеснялись приписывать им совсем уже абсурдные проблемы, вроде глобального потепления. И вот уже все проблемы страны упали на плечи беженцев. Всеобщая любовь переросла в откровенную ненависть. Слово "грач" превратилось из доброго и смешного, в злое и ненавистное. Связи с этим, Руперт Гринн уже не пользовался поддержкой у населения. Его любвеобильная политика стала всем поперек горла. Люди устали и ждали перемен.

И тогда, спустя шесть лет после заключения соглашения, на очередных президентских выборах победил радикал Джонатан Стоун. Коренной американец, чей прапрадед воевал за свободу и независимость Соединенных Штатов Америке, строгий христианин, спортсмен, бывший военный и семьянин – в один момент, для каждого гражданина США, стал воплощением "светлого" будущего. Еще пять лет назад, его в лицо называли "фашистом", поливали грязью, за через чур радикальные решения проблем. Но сейчас, люди хотели, чтобы хоть кто-то сумел что-то сделать.

"Я очищу Соединенные Штаты Америки!", – так звучал его предвыборный лозунг. И люди верили.

И перемены не заставили себя ждать. Всех "грачей", которые все же не стали жить лишь на одном пособии, уволили, а их места заняли граждане Америки.

Все поселения "грачей" окружили забором, а на входе установили пропускные пункты. Был установленный комендантский час. Если к одиннадцати часов, кто-то не оказывалось в поселение, то охранник на входе звонил в ближайшее отделение полиции, и специальные патрули, в которые с удовольствием входили и неравнодушные граждане, начинали патрулировать улицы и вылавливать загулявших "грачей".

В лучшем случаи, их просто доставляли обратно в поселение. Однако, после того, как Джонатан Стоун понял, что с переполненными тюрьмами нужно было что-то делать, был издан закон, благодаря которому, во всех пятидесяти штатах разрешалась смертная казнь.

Детей "грачей", у которых хотя бы один родитель не был гражданином США, выгнали из школ, переведя на домашнее образования.

Конечной точкой в решении всеобщих проблем, которую все с таким нетерпением ждали, был указ о "Всеобщей реэмиграции беженцев".

А что же было там, на их родине? Это никого не интересовало. А там осталось лишь горы развалин. За десять лет, нефтяные запасы страны, были полностью высосаны "заботливым" соседом. В стране осталось лишь десять процентов населения, которое, словно муравьи, бегали среди развалин и пытались, из битых кирпичей, собрать себе маленький домик. Возвращаться было некуда, да и не за чем.

Как раз в это воскресенье, когда Cadillac Джейн Самерс тихо катился по сонным улицам, а на кухне дома на 2nd Street дочка с матерью заканчивали доделывать восьмой черничный пирог, в силу вступал этот долгожданный закон. Неделя. Одна неделя, давалась беженцам для того, чтобы покинуть Соединенные Штаты Америки.

5.

Священник церкви Святого Николая не спал всю ночь. Отец Роберт лежал в кровати и глотал таблетки аспирина, одну за одной, пытаясь унять головную боль. Но ничего не помогало. Лоб горел огнем, и казалось лишь гильотина могла ему сейчас помочь.

В 7:00 зазвонил будильник. Роберт отключил его и встав с кровати, стал надевать рясу. Комната была небольших размеров. В ней вмешалась кровать, тумбочка, шкаф для вещей и большое кожаное кресло.

В дверь постучали. Слегка ее приоткрыв, в комнату проснулась седая голова Ника.

– Ты уже встал, Роберт? – спросил хриплым голосом Ник.

Диаконом, Ник, был на протяжении всей своей жизни. Три поколения священников сменилось, а он все также неустанно продолжал нести свою службу. Во многих вещах, он был просто не заменим. Он знал всех и вся, отлично заботился о церкви и следил за садом. Ростом он был небольшого. Имел длинные седые волосы, которые изящно переходили в длинную бороду. Он был добрым и заботливым старичком, который не стеснялся говорить все, о чем думает.

– Да, все в порядке. Я уже одет, – сказал Роберт, потирая горящий от боли лоб.

Вместе с Робертом, они смотрелись, как внук вместе с дедушкой. Роберту было всего двадцать семь лет. Самый молодой священник, из когда либо служивших в церкви Святого Николая. Роберт был высоким, почти в два раза больше диакона Ника. Он носил красиво уложенные русые волосы. Лицо его было слегка вытянутым, но весьма приятным. Губы были пухлыми, а на щеках и подбородке были ямочки. Будет честным сказать, что многие женщины стали с большем энтузиазмом ходить в церковь, после того, как Роберт стал священником.

– Я тут, это… Принес, –и диакон передал ему два листа исписанных аккуратным каллиграфическим почерком.

Роберт взял листы и, посмотрев на них одним глазом, бросил на стол.

– Сегодня больше, чем обычно, – сухо заметил священник.

– Видимо, ОНА ждет не дождется принятия закона, поэтому и написала целые два листа своих помоев, – Ник стал убирать раскиданные по комнате вещи и дребезжать, как старый радиоприемник, который тихо играет в углы. В целом, его давно пора выключить, но все уже свыклись с его шумом, что просто перестали обращать на него внимание. – Старая карга, дождалась своего дня. Скоро все "грачи" уедут. А куда они едут, ты видел, Роберт?

– Нет, – Роберт закрыв глаза сидел в кресле и не мог ни о чем думать, как о боле в голове.

– А я тебе скажу. В ад. Да простит меня Господь. Ничего не осталось от их страны. Одни руины. На северном полюсе проще начать жить с нуля, чем там. Вчера вечером, в новостях показывали. Ужас! Обвели их вокруг пальца, и дело с концом. Вот так.

Ник пристально посмотрел на Роберта.

– Ты что такой хмурной сегодня? Стряслось чего?

– Голова болит, – морщась, ответил Роберт.

– Так выпей аспирина, тебе принести?

– Спасибо, не надо. Я и так целую упаковку за ночь съел. Скажи лучше, где сейчас ОНА?

– Известно дело. В церкви уже тереться. ОНА же сегодня выступать будет. Речь говорить. Совсем уже обнаглела, сволочь. Да простит меня Господь. Сейчас своим языком будет трещать, а потом… – злостно сказал Ник. – Ладно, пойду пока порядок наведу, а то еще будут потом говорить, что я порядок в церкви не поддерживаю. Сколько живу, никогда такого не было. Никогда.

А чего такого, он так и не сказал. Роберт лишь утвердительно покачал головой, смотря как Ник закрывает за собой дверь, продолжая о чем-то бубнить себе под нос.