Я ведь должен понимать, почему Дезмонд испытывает эту жалость, никто не пытался выжечь ее из него. Я сам когда-то испытывал ее. Отчего же он так мне… противен? — недоумевал Мальстен.

Тело Дезмонда била дрожь. Он выглядел так, что вообразить более несчастное существо было почти невозможно. Еще немного, и по нему мог бы запросто зазвучать поминальный крик аггрефьера.

— Возьми себя в руки, — произнес Мальстен. Если прежде его голос казался просто спокойным, то теперь из него начисто исчезли любые чувства. Не осталось ничего, кроме безучастной, холодной сухости. Взгляд не выражал ничего и стал так мало походить на человеческий. — Если хочешь чему-то научиться, тебе не жалости надо искать, а мастерства и терпения. В жалости никакого толку, и неважно, будешь ты жалеть себя сам или это будет делать кто-то другой.

Понимая, что не найдет у Мальстена никакого сочувствия, Дезмонд дрожащей рукой отер лицо от слез и попытался восстановить дыхание, пережидая волну боли.

— Легко тебе говорить… ты держишь нити, — полушепотом выдавил он.

Мальстен с укоризной посмотрел на него.

— Считаешь, если я отпущу, я тут же признаю свою неправоту? — хмыкнул он.

— Считаю, что тебе будет сложнее указывать мне, что делать, как только ты ощутишь то же самое! — с жаром бросил он.

Мальстен закатил глаза.

— Собирать артистов, чтобы я потом мог продемонстрировать тебе, как нужно управлять нитями, ты сам будешь? — спросил он.

Дезмонд, несмотря на боль, сумел растянуть губы в презрительной ухмылке.

— Видишь, что ты делаешь? Ты боишься расплаты так же, как и я, и оттягиваешь ее наступление! Не надо отрицать этого.

Я переживал нечто похуже, чем ты можешь вообразить, — со злобой подумал Мальстен, но одернул себя. Дезмонд все-таки работал в цирке и поставил уже не одно представление. Каждый раз после них он пользовался помощью Бэстифара, а значит, его расплата каждый раз чуть усиливалась. Стало быть, он может вообразить уровень расплаты своего учителя, этого не стоило отрицать.

Мальстен со скучающим видом встретил отчаянный болезненный блеск, с которым его сверлили глаза новоиспеченного ученика. В следующий миг он отпустил нити.

Дезмонд уставился на Мальстена с жадным мстительным блеском в глазах. Он ждал, когда анкордский кукловод издаст стон, покачнется или хотя бы покривится, но этого не произошло. Лишь внимательный взгляд мог заметить, как плечи Мальстена слегка сгорбились, как будто на них надавила усталость, и держать их прямо стало тяжело. Лицо — и без того бледное — стало голубовато-белым, глаза будто запали, и под ними пролегла тень, однако ни выражение лица, ни поза, ни голос не изменились.

— Доволен? — спросил Мальстен.

Дезмонд, тяжело дыша, постарался выпрямиться, продолжая держаться за зрительское кресло. Он недоуменно уставился на Мальстена.

— Ты ничего не чувствуешь? — спросил он.

Если б Мальстен не был уверен, что улыбка сейчас выйдет похожей на мучительную гримасу, он бы улыбнулся. Мог ли Дезмонд знать, как далеко от истины его предположение? Жгучая боль прокатывалась волнами по телу Мальстена, и он утешал себя лишь тем, что бывало и хуже.

— От расплаты не уходят, — уклончиво ответил он Дезмонду. — Но ее можно научиться терпеть.

Дезмонд покривился. Несколько мгновений он переводил дух, пока его собственная расплата давала ему передышку. Она постепенно слабела, хотя до того, как она схлынет окончательно, оставалось еще много времени.

— Не терпеть… — с усталой улыбкой выдавил он, — а не выдавать. Вот, что ты делаешь. Ты не испытывать ее стыдишься, а показывать!

Дыхание Мальстена, до этого момента остававшееся ровным, прерывистым. По лицу пробежала тень.

Расплата — зрелище.

Зрители захотят еще.

Мальстен попытался сбросить с себя странное наваждение, тревогой взметнувшееся внутри.

— Если люди увидят расплату, они…

— Могут выдать, да! — закончил за него Дезмонд, сильно скривившись от боли и опустив голову. Он продолжил, лишь когда волна расплаты начала чуть отступать. — Но не здесь… — Из его голоса, казалось, ушли остатки сил, но он повторил: — Не здесь.

Мальстен сделал над собой усилие, чтобы сдержать волну охватившей его дрожи.

Хватит! — воскликнул он про себя, хотя толком не сумел понять, что именно хочет остановить.

— Ты говоришь так, будто намереваешься всю жизнь прожить под опекой Бэстифара. Разве ты не понимаешь, что все может измениться в одночасье, и тебе придется иметь дело со своей расплатой самостоятельно? — Он ощутил, как волна боли ослабевает, ведь его контроль над марионетками был совсем недолгим. Голос начал набирать прежнюю силу. — Если ты окажешься на материке… или даже в Аллозии, никто не станет тебе сочувствовать. Везде, кроме Малагории — конкретно Грата — твои муки будут лишь поводом с тобой расправиться.

Дезмонд покривился.

— Ты… постоянно делаешь упор на сочувствие. Неужели ты его так не выносишь? Ты ведь не делаешь ничего плохого, когда ставишь представления! Почему ты считаешь, что не заслуживаешь сочувствия за боль, которая после этого приходит?

Единственная польза может быть в твоем терпении. Учись терпеть молча, — вспомнил он слова Сезара.

— От него никакого толку.

— То, что до тебя есть кому-то дело, по-твоему, так бесполезно? — печально усмехнулся Дезмонд.

Мальстен вновь ощутил странный внутренний удар.

— Во время расплаты любое внимание — лишнее, — выдал он.

— Неужели ты действительно так думаешь? — протянул Дезмонд. — В таком случае, я искренне тебе сочувствую…

— Хватит, — строго оборвал он, удивительно резко приподняв подбородок с вызовом. — На сегодня занятие окончено. Продолжим… — Он запнулся на полуслове, не добавив слово «завтра». — Я извещу тебя, когда нужно будет явиться в следующий раз.

С этими словами он резко развернулся и зашагал прочь с арены.

***

Выходка Мальстена на арене поначалу удивила и разозлила Бэстифара, однако, вернувшись во дворец и детально вспомнив, что происходило в цирке, он поостыл и даже в чем-то согласился с другом. Воистину, если бы Дезмонду пришлось пробиваться не только через строго наставника в лице легендарного анкордского кукловода, но еще и через малагорского царя, волнения было бы столько, что из обучения и впрямь ничего бы не вышло.

Впрочем, частично Бэстифар верил и в то, что выдворение его с арены было своеобразной местью Мальстена — что бы он ни говорил, он ревностно относился к цирку, и его задело, что Бэстифар нашел ему замену на посту постановщика. Да еще и такую никудышную!

Что ж… месть вышла что надо, этого аркал не мог не признать. Справедливая, в меру деликатная, но строгая и бесстрастная — как раз в духе Мальстена.

Видят боги, а я уже и отвык от того, чтобы кто-то перечил мне на арене, — с усмешкой подумал Бэстифар, вспоминая, как сильно Мальстен разозлился на него за смерть гимнастов. А тот его выпад, можно сказать, положил начало амбициям Бэстифара и его притязаниям на малагорский трон.

Надо признать, из затей Мальстена обычно выходит что-то дельное, — подумал аркал.

Он неспешно прогуливался по коридорам дворца, ожидая, когда закончится первая тренировка Дезмонда. Да, ему не позволили присутствовать на арене, но расспрашивать никто не запрещал! Расспрашивать Мальстена, конечно, то еще удовольствие, словоохотливостью он никогда не отличался, но это не значит, что попытки того не стоят.

Внезапно Бэстифар замер.

Нечто темным ураганом пронеслось по коридору и прошмыгнуло в покои, выделенные Мальстену. Высокая резная дверь тихо притворилась, хотя, скорее всего, человекоподобный ураган предполагал, что она громко хлопнет. Если б не специальный механизм доведения, так и вышло бы — хвала малагорским мастерам, берегущим чувствительные уши дворцовых обитателей.

Бэстифар несколько мгновений простоял недвижно, пытаясь понять, что увидел. Затем сорвался с места и широкими шагами преодолел расстояние, отделявшее его от комнаты друга. Он зашел без стука и замер у двери, ища глазами Мальстена. В самой комнате его не было видно, и аркал прошел на балкон.