– Таким образом, мы приходим к выводу, что успех реанимации с восстановлением когнитивных функций мозга в полном объёме не представляется возможным ни при использовании одних лишь научных методов, ни при обращении исключительно к оккультным источникам. Это подтверждают и записи, любезно найденные для меня моим другом Д. Х. в архивах университета Аркхема. К сожалению, в этих записях не приводится точных описаний, поясняющих, каким именно образом американские соискатели комбинировали эти кажущиеся противоположными подходы и добились ли они успеха в своих опытах. Надежда остаётся лишь на то, что подсказки отыщутся в «Некрономиконе», копию которого в скором времени вышлет Н. М., мой друг и соратник.

– Александр? – раздался голос от входа в кабинет, и я вздрогнул. Роза Михайловна продолжила, едва я поднял взгляд: – Время ужина. Если хотите, я могу накрыть вам прямо здесь. Игнат Савельевич частенько предпочитал ужинать в кабинете.

Я поёжился и отказался от её предложения. Тёмный дедов кабинет вдруг показался мне неуютным. Даже свет лампы под мягким абажуром почему-то отталкивал, казался неживым, а его желтушность наводила на мысли о болезнях.

Уже сидя за столом, я поинтересовался у экономки, какой именно работой занимался старик, но она только пожала плечами:

– Понятия не имею. Я здесь нужна для того, чтобы в доме всегда было чисто, уютно, и чтобы было, что поесть. Игнат Савельевич меня не посвящал ни в какие подробности. Да и я сама не особенно интересовалась.

Мне показалось, что она лукавит, особенно после того, как, снова невыразительно улыбнувшись, она добавила:

– Все записи вашего деда, как и труды, на которые он опирался, и даже приборы, которыми пользовался, по-прежнему в этом доме и в полном вашем распоряжении. Думаю, он был бы рад и горд, если бы вы решили продолжить его изыскания.

Ответив уклончиво, что никогда не думал о карьере учёного, я быстро закончил ужин и отправился в спальню. Заснуть быстро не удалось, потому что меня не покидало тяжёлое чувство неправильности.

Разбудил меня глухой дребезжащий звон, доносившийся откуда-то извне комнаты. Я открыл глаза, не меняя положения на кровати, и замер, чувствуя, как заколотилось сердце и прервалось дыхание.

Комнату заливал свет, явно неэлектрический, да и вовсе не похожий ни на что, что мне доводилось видеть раньше. Мягкими волнами он плавно накатывался на толстые оконные стёкла и прорывался внутрь, скользя по доступному человеческому восприятию спектру и даже дальше, оставаясь при этом непостижимым образом видимым. Не решаясь подняться, я наблюдал за мягкой пульсацией, то нараставшей до ослепительной, кислотной насыщенности и яркости, то вдруг тускнеющей, уступающей ночным теням.

Звон становился всё громче. Его звучание оказалось странным образом связано с мерцающим светом. Когда сияние нарастало, звуки расплывались, становились нечёткими, дребезжащими. Когда же тени набирали силу, звон снова обретал чёткость, колол барабанные перепонки.

Пересилив себя, я резко сел на постели. Голова пошла кругом, тошнота подступила к горлу, но дурнота быстро прошла. Мгновенная слабость, охватившая мышцы, улетучилась.

Мне удалось подняться на ноги. До двери было три шага. Три бесконечно долгих, невообразимо тяжёлых шага. Стопы липли к полу, на коже чувствовалось движение липкого и густого воздуха. Ручка двери показалась мне ледяной, пальцы сразу онемели. Я постоял некоторое время, чувствуя, как холод, отдаваемый гладким металлом, пульсирует под ладонью, нарастая и ослабевая в такт с пульсацией сияния за окном, и толкнул дверь, распахнувшуюся неожиданно легко, без усилия и без скрипа.

Звон стал громче, почти превратился в тревожные вопли набата. Стробоскопические вспышки никуда не делись и в коридоре: неземной свет лился через окно в дальней стене. Я двинулся на звук. Телефон стоял в комнате на первом этаже – я знал это, хотя и не мог вспомнить, чтобы его видел хоть раз. Лестница показалась мне крутой, куда круче, чем днём. Ступени были выше, перила – более гладкими, скользкими, словно выточенными изо льда.

Трубка старомодного громоздкого аппарата словно сама прыгнула мне в руку. Даже не поднося её к уху, я мог услышать шипение и гул, рвущиеся из динамика.

– Алло? – я всё же поднёс микрофон к губам.

Статика, лившаяся до этого ровным потоком, закашлялась, рассыпалась на тысячу тональностей, и сквозь нестройное шипение до меня донёсся голос:

– Александр! Александр! Ты слышишь меня?

– Игнат Савельевич? – пробормотал я недоумённо.

Мой собеседник расхохотался:

– Работает! Работает! Александр, ты меня слышишь?

– Да, я… Я…

– Повторяй за мной! Повторяй! Это важно!

– А что…

Старик, а это несомненно был он, перебил меня, заговорил тяжёлым ритмичным речетативом. Каждый звук, произнесённый им, вызывал головную боль. По мозгу волна за волной проносилось пламя. В такт со словами мерцало сияние, льющееся из высоких окон, в такт с ними билось моё сердце, в такт же двигались мои губы, выплёвывая слова, из которых я запомнил только одно фразу, трижды выкрикнутую в финале: «Йог-Сотот! Йог-Сотот! Йог-Сотот!»

И едва смолк последний произнесённый мной звук, всё закончилось. Я открыл глаза, лёжа в смятой кровати, ногами запутавшись в одеяле. В окно лился холодный свет хмурого осеннего дня. Ещё прежде, чем мыслям вернулась ясность, я, так и не расставшийся до конца с оковами сна, пробормотал:

– Йог-Сотот сторожит врата между мирами, Йог-Сотот есть врата, Йог-Сотот…

Звук собственного голоса заставил меня задрожать.

*

Я вышел из спальни только к обеду, злой и измождённый.

– Скажите, Роза Михайловна, – произнёс я, едва усевшись за стол. – Что такое Йог-Сотот?

Экономка удивлённо покосилась на меня:

– Не имею понятия. Я слышала это слово от Игната Савельевича, но никогда не интересовалась его значением.

– Понимаю.

Я поковырялся в еде и задал новый вопрос, решив изобразить ответственного домовладельца:

– Роза Михайловна, могу я увидеть счета за коммунальные услуги? Хотелось бы знать, сколько уходит денег на содержание особняка.

– Нам не присылают счетов.

Она была сама невозмутимость, ни единый мускул не дрогнул на покрытом морщинами лице.

– В смысле… Как же вы платите за электричество? За воду?

– Я не плачу ни за воду, ни за другие коммунальные услуги.

Я задумался. Организовать водопровод в частном доме на природе можно, но как быть с электричеством?

– Значит, где-то есть генератор?

Роза Михайловна отложила в сторону ложку, вытерла губы салфеткой и, наконец, посмотрела мне прямо в глаза.

– Нет, Александр, в доме нет генератора. Игнат Савельевич обо всём позаботился, но не посвящал меня в детали. Я знаю только, что на этот счёт можно не переживать. Вы ещё оставите дом в наследство своим внукам, и им также не будет нужды думать об оплате счетов, генераторах, водопроводе и прочих насущных мелочах. Вы понимаете?

Я медленно покачал головой, и она позволила себе улыбку:

– Ничего страшного. Этот дом хранит множество тайн, и не во все можно проникнуть вот так, с наскока. Со временем вы всё поймёте, если решите продолжить дело вашего деда. Впрочем, можете и просто жить, не беспокоясь, и принимая всё таким, какое оно есть. Это право наследника.

Я открыл было рот, чтобы спросить ещё что-то, да так и не нашёл подходящих слов. Экономка также не произнесла больше ни слова.

Вторую половину дня я провёл в библиотеке, обнаружившейся прямо напротив кабинета деда. Отчаянно хотелось отвлечься от навеянных сном и утренним разговором мыслей, увлечься какой-нибудь лёгкой книжкой, но ничего подходящего не нашлось. Похоже, мой предок не признавал художественную литературу как таковую. Исключение он сделал только для Эдгара По, но издания, которые я обнаружил, похоже, были скорее коллекционными: ветхими, хрупкими, напечатанными давно устаревшим шрифтом. Я полистал их, отчаянно борясь с витиеватым языком оригинала, но быстро отложил в сторону.