В 1900 году Иеронима рукоположили в иеродиакона, а в 1905-м – в иеромонаха. Послушание иеромонах Иероним проходил снова за пределами Афона. Был экономом, на подворье скита в Константинополе обрел навыки хозяйственника, и отец Иосиф доверил ему главную должность на подворье – настоятеля.

Итак, новый игумен скита в расцвете сил, богослов, опытный в делах хозяйства. Братия скита приняла отца Иеронима доверчиво и благодушно.

Что Господь ни делает – к лучшему.

Когда человек хороший, он хороший.

Уже в первую неделю своего игуменства отец Иероним пригласил схимонаха Антония в свою келлию.

Открытое лицо, глаза серые, ясные. Борода, прикрывающая подбородок, аккуратная, усы умело оправлены. Столичное священство.

– Я слышал, брат Антоний, шестеро иноков, прибывших на Афон вслед за своим командиром, хотели бы жить в какой-либо близлежащей келлии?

– Ваше преподобие! – Антоний отвечал искренне. – Бывшие мои гусары проходят иноческую науку. Сам я в монашеской жизни неопытен. Хочу испытать себя уединением и молчанием…

Игумен чуть придвинулся.

– И все-таки, если у вас есть какие-то просьбы, какие-то неудобства… не умалчивайте.

– Есть просьба, – просто сказал схимонах. – Батюшка Иоанн Кронштадтский, благословляя меня на Святую гору, наказывал причащаться каждую неделю…

Отец Иероним понимающе покачал головой.

– Отче Иоанн, сколько я знаю, причащался всякий день, а у нас Святые Дары монахи вкушают раз в две недели. Рясофорные – раз в месяц! – Улыбнулся. – Готовьте себя к иерейскому служению. Кстати, брат Антоний, поступила значительная сумма денег от вашей матушки. Простите, что спрашиваю так прямо: хотелось бы знать ваши пожелания…

Брат Антоний смутился.

– Игумен отец Иосиф посчитал меня способным составить летопись нашего скита. Я записал несколько интересных свидетельств, но теперь вижу, что совершенно не готов давать какие-либо оценки игуменских трудов… Я в схиме год и пять месяцев, мне бы уединения…

– А я считаные дни в игуменах, – вздохнул отец Иероним. – Пусть келлию вам укажет, благословя, схииеромонах Николай. Он давно на Афоне. Его совет будет полезен. А послушание вам сама Святая гора укажет.

Игумен был приятно разумен, и все получилось как бы само собой.

Старейший схимник указал пустующую каливу – дом в саду Серая. Игумен уединение благословил, но не одобрил отшельничества. Схимник Николай сказал то же самое.

– Чем проще, тем святее!

Схимонах Антоний и шестеро иноков вселились в пустующую каливу в заросшей части сада. Уже к обеденной трапезе и калива, и само место излучали радость.

Даже огромное ореховое дерево, хранящее прохладу, неуловимо преобразилось, а безучастная затененная земля стала ласковой, своей.

– Здесь и пройдут наши дни, отпущенные Господом! – сказал ореху Антоний, усаживаясь на удобный, будто кресло, корень.

Прислонился спиной, а дерево покоем осеняет. Тут и пришло на ум: первая картина внутреннего взора будет пророческой.

И увидел темную стену леса. Луциковка? И вот он – волк. Это Луциковка. Волк на всю жизнь. Еще через мгновение не мог понять: видел он лес и волка – глаза-то были открыты, – не морока ли?

– Брат Антоний, тебя зовет игумен! – Келейник Иеронима подошел бесшумно.

Двери перед братом Антонием распахивались в скиту сами собой. Игумен Иероним приветствовал схимонаха радостно, а в глазах вопрос.

– Прости меня, брат Антоний! Калива тебе для уединенных молитв, но явилось срочное дело. Просьба, адресованная именно тебе.

Игумен пригласил схимонаха выпить чаю и уже за чаем положил на стол внушительную книгу.

– Духовник Пантелеймоновского монастыря отец Агафодор просит дать отзыв на сей труд. Отец Агафодор назвал именно тебя, брат Антоний. Вы закончили Александровский лицей… Образованных насельников на Афоне совсем не много. Основная масса прибывающих из России – крестьяне. Люди искренние, но – простецы, а вам Господь даровал писательский талант.

– «На горах Кавказа», – прочитал Антоний.

– Книга написана насельником Нового Афона, бывший инок Пантелеймонова монастыря, а ныне схимонах Иларион. Издано в Кубанской области в прошлом, в 1907 году… Ты, брат, спросишь, почему понадобилась рецензия? – показал на листок бумаги на столе. – Это мне пишет отец Агафодор.

Строка была подчеркнута.

– «Очень вредная книга, написанная в духе Фаррара».

– Наши простецы называют сочинение Фаррара о Христе – соблазном. – Игумен улыбнулся.

Читать очень вредную книгу брат Антоний собирался в своей келлии не потому, что сочинение схимонаха, живущего среди Кавказских гор, требовало скрытности, – яркий южный свет раздражал глаза. Окна келлии выходили на затененную сторону, где орех.

Одно было странно: духовник Агафодор, объявляя труд Илариона вредным, видимо, хотел от бывшего лицеиста поддержки своему мнению.

Антоний открыл книгу на середине, но остановил себя. Открыл ближе к началу. Увидел слово «Церковь» с большой буквы, прочитал:

«Вне Церкви спасения нет нигде и никому, как и во время Всемирнаго потопа нигде было нельзя спасись от смерти, как только в одном Ноевом ковчеге», – сказано понятно!

«Молитва Иисусова, как внутреннее общение нашей души с Господом Иисусом Христом, таинственное единение с Ним нашего духа, отнюдь не идет вразрез сему, но все сие утверждает и проницает своим духовным влиянием; на все проливает силу, свет и жизнь, содержит в себе; будучи всему этому основанием, Господь Иисус Христос, призываемый сею молитвою, есть Царь и Божественный Основатель Святой нашей Церкви и всех Ея чинов, уставов и последований. Сам во всем присутствует и управляет и на всех изливает вся Божественныя силы, яже к животу и благочестию. А потому, кто призывает Его всемогущее, зиждительное имя, нося его посреди сердца своего, тот, будучи утвержден на том же основании, как и Церковь, необходимо связан с Нею вечным союзом».

Несогласия пока что не было. Еще абзац прочитал.

«Но говоря о молитве, мы не утверждаем того, что одной ея достаточно для спасения, а жить – как хочешь живи – в волях сердца своего и в похотях плоти своей. Нет, так нельзя!.. Для этого нужно, по силе возможности, жить благочестиво, исполняя весь закон Евангельский, коего главная сила в любви Бога и ближних. Нужно веровать в Сына Божия – Спасителя нашего, – яко в Бога истинна, от Бога истинна, единосущна Отцу, Имже вся быша, пришедшаго в мир грешныя спасти; приобщатися Святейшаго Тела Его и Пречистыя Крови Его и всезиждительное имя Его всегда носить во устех своих, ум же и сердце присно глаголя: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, Богородицы ради помилуй мя, грешнаго”».

Антоний не чувствовал антипатии к автору. Пишет просто, искренне. А вот и причина такой простоты. Всего через абзац.

«Признаемся, что вся забота наша была при составлении сей книги, о чем и молим Господа Бога, – выразить всю нужду, важность и необходимость упражнения Иисусовою молитвою в деле вечнаго спасения для всякаго человека. Потому что, помимо Господа Иисуса – Спасителя Мира, спасение для нас невозможно. Но как при жизни Спасителя на Земле, мало было людей, веровавших в Него, как Бога и Спасителя Мира, и понимавших Его действительное достоинство, так и теперь мало людей, кои бы от всей души были преданы сему спасительному занятию, знали его истинное достоинство, цену и любили его всею душою, кроме разве только тех избранных от людей, коим дано от десницы Вышняго ощутить сердцем сокрытую в сем делании Божественную силу и Небесное блаженство.

К великому прискорбию нужно признаться, что почти всегда мы замечали, во всю свою жизнь, где бы только ни открывали слова о сей молитве, всенепременно встречали вражду от некоторых лиц, и даже ожесточенную… Тотчас начинают возражать – почему не говорится о том и о том, а все о молитве; разве одна молитва спасет?! Будут укорять, хотя и не в глаза, а после на стороне, но только пред теми людьми, коим преподавалась молитва в слабости жизни, непостоянстве; словом – стараются всесильно ослабить усердие к учителю и тем подавить желание заниматься Иисусовою молитвою. Видится, что самая речь о ней им неприятна. Они в это время чувствуют себя нехорошо, а потому и стараются, чтобы совсем о ней не слышать.