Впереди по курсу появился небольшой островок, обогнув который «кабанчик» выходил на «номер», где  его уже дожидался «охотник» держа в полной боевой готовности весь свой огневой арсенал.

 Окончательно рассвело, небо было по-прежнему затянуто тучами, дождь усилился, волнение не более двух балов, а может и того меньше. Шансов на спасение у русских не было, это отлично понимали все участники «охоты».

 Вот только «егеря» были заезжие, а «кабан» местный – тутошний, и к тому же наглый до невозможности и помирать он категорически не желал.

 Круто заложив правый поворот, торпедный катер пошёл на таран. Только таранить он собрался не немца, что выглядело хоть и глупо, но вполне логично, а скалу, чёрная громада которой вертикально выходила прямо из воды.

 Гюнтер, стоя на ходовом мостике, пялился в бинокль и не верил своим глазам.

 Русский капитан, выжимая из моторов всё, что можно из них выжать, выровняв корпус и подняв нос, мчался прямо на скалу, круто уходя вправо, прикрывшись островком.

 Командир разведчиков перебрался, к Малышеву. Степана вытащили из моторного отсека и заботливо уложили на корме под наблюдением молодого парня с физиономией столичного интеллигента.

  —Пусть ветерком продует, – распорядился боцман, –  присмотри за ним.

 Фадеич вернулся в моторный отсек, прихватив с собой одного из разведчиков.

 —Гранаты есть? – Малышев обращался к командиру диверсантов, не отрываясь от манипуляторов управления.

 —Есть?!

 —Сколько?

– Четыре, а что?

 —По моей команде бросай на скалы.

 Вообще то следовало спросить : «Зачем?», но времени на расспросы просто не оставалось. Четыре кольца полетели за борт, а «лимонки», удерживаемые скобой, остались в руках офицера.

 Эсминец, отвернув вправо, огибал островок, а безумный катер русского капитана, на несколько мгновений пропал из вида, ревя моторами. До столкновения со скалой оставались секунды, и уйти от тарана каменной громады  он просто не смог бы.

 Раздался взрыв. Столб огня и дыма, взвился вертикально вверх, звук двигателя пропал. Наступила тишина.

  Войдя в пролив между островком и чёрными скалами, Гюнтер оказался в том месте, где он последний раз видел русского.

 Катер исчез, как будто его и не бывало.

 —Внимательно осмотрите всё вокруг, – команда была отдана разве, что для порядка, потому что сигнальщики и так смотрели «в оба", внимательно обшаривая цейсовской оптикой каждый подозрительный бугорок в прибрежных скалах, включая неизвестный островок. – Акустик?

 —Господин капитан шумов нет, – доложили оба «слухача».

 —Странно, куда же он мог деться? – вопрос к вахтенному офицеру остался без ответа. – Самый малый вперёд!

 Эсминец осторожно приблизился к берегу. Островок просматривался насквозь, прибрежные скалы стояли сплошной стеной, не было даже намёка на какой-либо пролом.

 —Акустик, когда исчез шум винтов русского катера?

 —В момент взрыва, господин капитан.

 —Радист! Связь!

 Через три четверти часа оба эсминца береговой охраны внимательно осматривали место исчезновения этого сумасшедшего капитана.

 —Ну и куда он мог подеваться? На острове его нет, кругом скалы?!

 —Я думаю, что русский сейчас дожидается приёма в очереди у Создателя, – пошутил голос Гюнтера в репродукторе громкой связи, – мой акустик ничего не слышит. А твой?

 —Странно всё это, но пожалуй, ты прав. Хорошо, следуем на базу. Пристраивайся ко мне в кильватер, дистанция три кабельтовых.

 Описав циркуляцию, оба эсминца, следуя друг за другом, обогнув островок, скрылись за горизонтом.

  Окончательно рассвело, солнце улыбнулось новому дню, а дождь совсем прекратился.

***

 После окончания Краснодарского Политеха  я получил распределение на Компрессорный завод, в ремонтно-монтажный цех, мастером, а потом и до начальника дослужился.

 Правда, на этом отрезке жизненного пути пришлось помотаться по стране, от Сургута до Калининграда.

 И вот однажды в Одессе произошла встреча, которая и зародила идею написания этой книги, которая сейчас лежит перед вами.

 Был у нас в бригаде  «дед» – Шибко Виктор Григорьевич. Монтировали мы с ним станки, портовые краны, и целые заводы тоже монтировали. Пришлось мне помотаться по Великой, Могучей и Необъятной.

 О том, что «дед» был фронтовиком, знали многие. А вот разговорить его, было делом трудным, почти что безнадёжным.

 В те времена автомобиль был ещё роскошью – мало было «железных коней» у простых работяг, а потому после смены или «по поводу», могли мы себе позволить выпить пивка или, «что покрепче».

 Это особым грехом не считалось – всё равно «руля» ни у кого не было, а хмель до завтра  выветрится. Сам грешен , пару раз приходил домой «на бровях».

 Витя, как нередко называли Шибко тоже мог хряпнуть поллитровку на троих и поговорить и душу раскрыть , но вот о войне ни разу никто даже и не слышал от него ни слова.

 Парторг завода к «деду» имел особое расположение, потому как сам был фронтовик, а когда на проходной вывесили стенд «Они защищали Родину» все, кто знал Виктора Григорьевича,  честно говоря попросту офигели.

 Наш Григорьевич  имел:  два «Ордена Славы»,  «Красную звезду», «Отечественную войну третьей степени» и медалей с десяток. Между прочем две «За отвагу» и одна «За боевые заслуги». Вот такой иконостас, и всю войну в разведке.

 В середине восьмидесятых направило нас, наше предприятие, в  Одессу. Помогали мы устанавливать портовое оборудование .

 Закончив наладку двадцатитонного  крана, бригада  уехала домой, ещё в полдень, а мы с «дедом» должны были отправиться восвояси «утреней лошадью».  Ну в смысле на поезде.

 Вечер был свободен и мы, взяв такси, направились к «Дюку». Я просто мечтал стать на крышку знаменитого люка и увидеть ну «это самое» у Дюка.

 Молод был – двадцать третий год всего. А тут такой случай представился. По лестнице князя Таврического, Григория свет Александровича, я уже пару раз пробежался. Теперь решительным шагом, шествовал к господину Решилье.

  Одесса город, конечно, большой, но вот говорят у «люка» сходятся все дороги и встречаются там те, с кем встретиться ну никак не ожидаешь.

 —Витя! Ты? – удивлённый возглас за спиной не произвёл на меня никакого впечатления, потому что я во все глаза смотрел на «это самое», ну в смысле свиток знаменитого градоправителя «жемчужины у моря».

А вот «дед» изменился, рывком повернулся и уже через минуту два немолодых человека устремились друг к другу. Они удивлённо смотрели друг на друга, и было понятно, что встретиться эти двое, ну ни как ни рассчитывали.

 —Степан?! Откуда? Живой чертяка! Сколько лет, – выдавил из себя Григорьевич и мужчины снова обнялись. Оба плакали.

 Народ и не особенно-то и удивлялся. Здесь такое видели каждый день, а то и по несколько раз.

 В тот вечером мы, поломав все планы, завалились в кабачок  «Два Карла». Как  выяснилось позже, название сей ресторации происходит от типичного одесского юмора –  заведение располагалось на пересечении улиц Карла Маркса и Карла Либкнехта.

 Степана здесь знали и наверняка уважали.  Сразу при нашем появлении, без лишних вопросов нас усадили на самое лучшее место – у окна и ещё и шторочкой завесили, чтоб ни одна чужая морда не посмела даже и близко подойти к «дедушкам», пока они, выпив, закусив, и снова опорожнив стакан, вспоминали свою молодость.

Я сидел рядом, слушал и потихоньку ощущал, как глаза мои вылезали из орбит от всего услышанного.

 К концу вечера старички уже основательно нагрузились, а вот я, напротив, был «ни в одном глазу».  Самое обидное было в том, что отлично понимал, что о том, что  только что услышал,  ни смогу поведать ни одной живой душе – просто никто не поверит. Да и рассказать, обо всём, что я узнал, честно говоря, духу не хватит.

***

 Грохот взрыва гранат и тишина остановившегося мотора сменился хрустом веток, шумом листвы и треском каркаса боевой рубки. Всё, что не сняли на базе, было сметено жёсткой метлой из веток, палок и листьев.