Посвящается погибшему экипажу

подводной лодке «Курск»

Папка

№ 1

Запись датирована 24 июня 1990 года

Из-за линии горизонта Берингова моря голубой листок небосклона медленно вытягивал раскаленный шар дальневосточного солнца. На фоне бликов рождающихся лучей, разрезая восьмиметровыми лопастями северную прохладу августовского воздуха, летел к Командорским островам противолодочный вертолет КА-25 Тихоокеанского ВМФ СССР. Он взял старт с военно-морской базы, располагавшейся в Петропавловске-Камчатском, когда город еще утопал во мраке ночи. Восход, ознаменовавший начало нового дня, застал его в середине пути, прижимаясь к поверхности воды, заваливаясь на правый бок, винтокрылая машина проворно двигалась в намеченном направлении, сокращая с каждой минутой расстояние с конечной точкой своего путешествия.

Капитан первого ранга Иван Алексеевич Захаров, удобно разместившись в обитом красным кожзаменителем кресле гидроакустика, крепко спал, кутаясь в смоляную шинель морского офицера. Справа от него, почти напротив, сидел Леонид Сергеевич Канарейкин – «хозяин» секретной базы КГБ на острове Медный. Грузная фигура, обтянутая полковничьей формой, чисто выбритое квадратное лицо с выделяющимся подбородком, открытый морщинистый лоб, густые брови и черные волосы с едва заметной сединой делали его весьма колоритной личностью.

До острова оставалось чуть более пятидесяти миль, когда Захаров проснулся и, зевая, посмотрел в маленькое прямоугольное окошечко. Сквозь толстое, слегка затуманенное стекло были видны перистые облака и сияющая гладь моря. Увиденное им зрелище не принесло ему желаемого удовлетворения, и он повернулся к полковнику, наткнувшись на его маленькие, слегка прищуренные глаза.

– С добрым утром, – расплываясь в улыбке, произнес Канарейкин.

Шум двух работающих роторов, удерживающих вертолет в воздухе и придающих ему ход, поглотил приветственные слова Канарейкина, но Захаров по мимике лица и движению губ догадался о смысле сказанного.

Процесс пробуждения протекал затруднительно: голова (а точнее, сознание) представляла собой некую разобранную мозаику, которая сама по себе с течением времени собиралась в единое целое. Видимо, для того чтобы ускорить движение мелких частиц, Захаров и приложил ладони ко лбу, потом медленно провел по глазам, минуя брови, по щекам, обнаружив при этом трехдневную щетину, и еще раз посмотрел взглянул на полковника.

За два с лишним часа полета Захаров уже успел позабыть, как его представили Канарейкину перед вылетом. В тот момент он не обратил на полковника никакого внимания – хотелось скорее упасть в кресло и заснуть. Когда мозаика сознания собралась и анализ происходящего вокруг дал понять, что с ним происходит, он начал разглядывать тучную фигуру полковника, и в памяти всплыло недавнее знакомство с ним, а вместе с этим вспомнилась и вся цепочка событий последних месяцев, благодаря которым он и оказался здесь.

Запись датирована 15 мая 1990 года

В нескольких метрах от песчаного дна, в холодной глубине, крадучись, шла советская атакующая атомная подводная лодка типа К-278 (бортовой номер 685). Ее титановый семидесятиметровый корпус двигался строго на восток, обходя стороной отряд противолодочных кораблей во главе с противолодочным крейсером «Киев», ведущий поиск в восьмидесяти милях северо-восточней от ее местоположения.

В эти дни в северной части Баренцева моря проходили учения Северного флота Советского Союза под кодовым названием «Майская льдина-90». Иван Алексеевич Захаров находился в центральном посту субмарины. Амбициозный и честолюбивый, с рискованной натурой, привыкший во что бы то ни стало выполнять приказ, он высоко ценился среди командиров-подводников Северного флота. За пятнадцать лет службы Захарову довелось побывать более чем в сорока походах различной сложности, за что он был удостоен многими знаками отличия и правительственными наградами.

Сидя в кожаном кресле за штурманским столиком, он в который раз через увеличительное стекло изучал нанесенный на карту маршрут преодоления противолодочного рубежа, пролегавший по горному излому шириной не более пятидесяти метров.

Проводя двухдневную разведку, Захаров не раз убеждался в том, что район, где раскинулся подводный горный массив, противник оставил без должного внимания, считая его непреодолимым препятствием для подводной лодки. Благодаря чему условный противник сузил спектр поиска, перенасытив его противолодочными кораблями, которые, в свою очередь, перекрыли все возможные и невозможные пути незаметного форсирования созданного ими противолодочного рубежа. Отсутствие термического слоя еще в большей степени усложняло и без того практически невыполнимую задачу, лишая подводную лодку, по существу, самого главного превосходства над надводными кораблями – скрытности плавания. Исходя из этих соображений, Захаров принял единственно правильное, на его взгляд, но очень опасное решение – следовать через подводный коридор.

– Внимание! Всем постам: лодка входит в опасную зону. Объявляю готовность номер один. Курс ноль, девять, два; скорость десять узлов, глубина сто пятьдесят три метра, – прервал тишину в центральном посту голос вахтенного офицера.

Его команда была тут же продублирована на всех боевых постах. С началом прохождения опасного участка пути отсеки в лодке немедленно перекрывались тяжелыми стальными люками, становясь полностью изолированными друг от друга. А люди с удвоенным вниманием следили за показателями на приборах, ибо от этого впрямую зависела жизнь всего экипажа. Любая ошибка в их действиях могла привести к столкновению субмарины с подводной скалой.

– Даю отчет времени: пять, четыре, три, два, один, маркер, – прокомментировал штурман.

С этой минуты нос субмарины пересек невидимую черту импровизированных каменных ворот, ведущих в зловещий коридор. Ей предстояло пройти бесконечно долгих тридцать пять миль пути, наполненных до краев высоким нервным напряжением, включая три правых и два левых непредсказуемых поворота.

Захаров поднял голову, и его орлиный взгляд впился в помощника. Федор Куликов только что был назначен на эту должность. Кудрявый, маленького роста, добродушный, с наивно детским лицом, с огромным жизнелюбием, он напоминал только что родившегося ягненка, еще неуверенно стоявшего на своих ножках-палочках. Стоило ему оступиться и упасть, как кружащий в высокой синеве орел кинулся бы камнем вниз и одним ударом мощного клюва пробил бы его еще нежный череп.

В день обсуждения маршрута преодоления противолодочного рубежа Захаров, Куликов и штурман Еремеев собрались в каюте капитана. Разложив карту учений, Захаров сначала предоставил возможность высказать свои соображения штурману. Еремеев без особого энтузиазма предложил нехитрый план действий: дрейфовать в сторону ведущих поиск кораблей с минимальной скоростью у поверхности, пытаясь протиснуться между ними. Куликов незамедлительно поддержал штурмана, так как он и был автором идеи, сказав, что, на его взгляд, это единственно правильное решение в сложившихся условиях учений. Спокойно выслушав и удостоверившись в исчерпанности идей со стороны подчиненных, Захаров с усмешкой и явным наслаждением разбил в пух и прах план помощника, приведя с десяток аргументов, показав его абсурдность и несостоятельность с расчетом на русский авось. После этого он с надменным и самодовольным видом сообщил о своем видении пути преодоления противолодочного рубежа, ткнув ручкой в место на карте, где располагался подводный коридор. Слушая план Захарова, Куликов цепенел от страха.

– Командир, вы сошли с ума, – невольно и как-то рассеянно вырвалось у Куликова.

Его естественная реакция заставила замолчать Захарова, прервав того на полуслове, когда он уже собирался подвести итоги вышесказанного. Захаров никак не ожидал такой смелости со стороны своего помощника, но, не показывая раздражения, он повернулся в его сторону: