Американцы-же употребляют это слово почём зря: «я люблю эту помаду, я люблю эту кофточку, фильм, туфельки, фотку» ….
Им, что ни нравится, то всё они «love».
Изуродованное и обесцененное, оно доведено до автоматизма и выцветшей обыденности, а это – несомненно приводит к тому, что у Вас подсознательно развивается к нему отупение и амнезия. В один день встречаете человека, который Вам признаётся: …. «I love you».
А Вы в ответ – обидно и оскорбительно чувствуете себя той же помадкой, туфелькой, кофточкой, фоткой … и прочим барахлом.
Кое-что ещё, Нассер … английский язык никогда не проникает в мою Душу: застревает у самых её ворот. Порой, пытается проникнуть, но, рикошетом отлетает обратно туда, откуда и пришёл, а именно: в мой мозг. Он не более, чем техническая комбинация грамматических правил, мертвых букв и моих бесчисленных ошибок, где, я мучительно и тщетно стараюсь переложить мой русский на эту омертвелость и сухость. Всё, что мною написано или сказано по-русски – выдрано с кожей и мясом из потаённой, сибирской (!) глубины убийственно-наивной Души моей, английское же – мертво и жёстко, как строительный кирпич: с глухонемотой выпадает лишь из моей бестолковой головы.
Был один паренёк у меня … много лет назад. Он признался в своей любви, но я попросила сказать эти слова на его родном языке.
И он не смог.
Начал плести глупости, валять дурака, обезьянничать, – я не выдержала и ушла. Больше никогда его не видела.
Возможно, у Вас свои причины, почему Вы помещаете тексты на арабском не переводя их, но мне уютно моё собственное убаюкивающее меня объяснение: Ваши непереводные тесты на родном языке посылаются без околичностей, напрямую из Души, а потому я дорожу ими более, чем английскими.
И разве можно мне при этом быть недовольной ?
Остаётся лишь ответить на один вопрос: отныне, поведав Вам всю разницу моего восприятия двух языков, возможно некоторые слова мне вернее произносить и печатать для Вас по-русски ?
-–
Письмо №33
Ах, Нассер … Ведь Вы по-прежнему ревнуете меня к Камалю ! Что мне с Вам делать …
И ведь вот как ! – с Вашей немотой, мне до всего приходится догадываться !
Профессиональный догадывальщик я, – вот кто ! Уж докторскую получила – «по догадывании». Время открывать частную контору «Угадай-ка»: буду «догадывать» для клиентов.
Да, конечно, мне необходимо довершить рассказ про Камаля. Возможно, прочитав и поняв, Вы, наконец, успокоитесь …
Мне часто приходят на память некоторые, особенно светлые, нежные и наивные моменты.
Одно из них – никогда меня не покидает, и я переживаю его снова и снова.
У меня в то время, открылась давно позабывшаяся и завядшая детская приключенческая жилка. Но у меня много тогда всяких разных жилок «пооткрывалось». Начиналось всегда с одного и того же: в голову ни с того ни сего заскакивала идея, тотчас выкладывалась с шаловливо-потайным «А давайте ….» , развивалась, дополнялась и – водворялась, вне зависимости, насколько безрассудным, сумасбродным, инфантильным, было это приключение. Позже, мне пришлось немного притормозить, осознав, что Камаль выполнит, всё, что я не предложу в своём «А давайте …».
Так вот, я расскажу Вам об одном таком «а давайте» …. которое неизбывно и поденно всюду следует за мною … и, наверняка, уже никогда не покинет.
Камаль и я были лишены возможности встречаться, ходить на свидания, касаться друг друга… но ведь когда любишь, находишь выход из любой ситуации. Нашла его и я.
Поскольку мы жили по обоим сторонам океана, то я и предложила ему: «А давайте … на мой день рождения, встретимся у океана ! Ведь если Вы и я подойдём к кромке воды в одно и то же время, встанем на цыпочки, то безотменно увидим друг друга ….»
Так и договорились ….
Я пришла на свой берег в 5 утра, а он с сыном, на свой – в 10. Как только стрелки на моих часах установились на 5, я встала на цыпочки и помахала ему – вдаль, в самую глубину горизонта …. Тоже самое сделал и он …
Так мы сходили на свидание ….
Вернувшись домой, мы поделились фотографиями, впечатлениями; хохотали, веселились, он рассказал, что сын его, Ферас, с неподдельным беспокойством спрашивал, наблюдая за ним: «Пап, ты чё там делаешь ? Кому машешь ? С тобой всё в порядке ?», а он смеялся и отвечал: «Нет, нет, я без ума и счастлив !»
Так безрассудствовали высокообразованные и уважаемые в обществе люди, которым было уже за сорок ….
Воспоминание об этом «свидании» словно влилось в мою кровь и стало частью, как рука и голова. Оно и сейчас передо мною и как видение, будет сопровождать до завершения дня, пока не засну… и явится вновь, как только я разомкну глаза.
А потом наступил Рамадан. И он изменился. Всё изменилось. Враз. Поначалу отнекивался обязательными многочасовыми чтениями молитв и Корана…. Через месяц, когда Рамадан завершился – взял отпуск и уехал с сыном в Тунис, где едва ли находил время, чтобы скинуть мне пару скучных, бесчувственных фраз и, точно намеренно, – всегда в ночное время, когда я спала, чтобы не дай Бог не попасть на беседу. Во всём чувствовалось его явное и ничем нескрываемое нежелание, фальшивая учтивость, трусливое бегство и укрывательство, беспрестанное стряхивание меня с себя, как прилипшую назойливую грязь.
Он разительно, с отчётливой видимостью, отдалялся, и я не могла ни понять ни прочувствовать причин. Он не считал нужным объяснять, а я не смела настаивать. Ведь я любила его.
А потом он и вовсе замолк. Вот так просто: перестал общаться, отвечать на мои сообщения, игнорировал вопросы, которые я, за полной бесполезностью и пустопорожностью, очень скоро перестала задавать.
Несмотря на это, я, со своей наивной преданностью и верностью, продолжала писать ему письма, под которыми сайтом указывалось, что он их читал … Поначалу – он читал их раз в день … затем, – раз в три дня, а совсем скоро – и вовсе раз в неделю ….
Разумеется, это разрывало мне сердце и писать письма в небеса, отныне – теперь даже без их прочтения, – я с тех пор отказывалась.
Впервые я проявила к нему жесткость и холодность и предоставила ультиматум, в котором указывала, что получать очередное письмо он будет только при условии, если он прочтёт моё посланное, и при этом, напомнила ему фильм «The Diving Bell and the Butterfly (2007)», в котором героя парализовало в результате автокатастрофы, лишив даже возможности говорить. Ухаживающая за ним медсестра, предложила ему написать книгу. Она называла букву и, если он моргал дважды, – эта была верная. Если Камаль прочитывал письмо, – я тут же писала очередное.
Это продолжалось 3 месяца. Ещё 3 скудных месяца: без единого от него ответа, слова, запятой, вздоха.