Теленок шарахнулся было прочь от Змея, но Дауд удержал его и подтолкнул к лежащей на земле голове со словами:

– Держи, это тебе. Защищай нас, а мы будем тебя кормить.

Зачем он это говорил? Кому? Этому вот?.. Или своим соседям, которые слышали его? А может быть самому себе? Кто знает…

Но Змей услышал и понял его правильно. Он лениво приподнял голову и ухватил рванувшегося вновь теленка за загривок. Схватил и, без видимых усилий, положил его на землю перед собой. Взглянул на Дауда, моргнул своими глазами, словно поблагодарив за угощение, и стал неторопливо кушать. Наверное после дедушки Сама он еще не успел проголодаться.

А Дауд, постояв немного рядом, кивнул удовлетворенно, да и пошел прочь, туда, где его ждали.

Туда, где ждали именно его!

Именно с этой минуты жизнь в поселке потекла по-другому.

***

В поселке Ай-Даг, испокон существовавшем тут, на берегу залива, жили рыбаки. Рыбная ловля, если это, конечно, не сиденье на берегу с удочкой, занятие коллективное. Вместе выходили в море на лодках, вместе окружали косяк, а потом тянули добычу – уже каждый в свою лодку. Так что привычка к коллективным действиям у жителей была. И был даже свой совет – тонг, на котором совместно решали вопросы как коммерческие, так и бытовые. Он же – этот же самый тонг – мог и судить своих земляков, если было за что. Правда, если речь шла о чем-то серьезном, то того, кто этим судом был признан виновным, везли в город и передавали властям вместе со своим решением. В городе же ему определяли наказание за ту вину, что вменял ему тонг, и либо сажали в тюрьму, либо казнили – в зависимости от тяжести преступления.

В этот совет входили владельцы лодок. Лодка-то была отнюдь не у каждого, так что в состав экипажа каждого такого плавсредства входили еще несколько жителей, как правило члены семейства владельца, но и не только. Так, например, тот же Дауд бен-Шлиегу лодки не имел, а потому и в совет общины попасть шансов у него не было.

Дауд ушел из дома еще подростком, когда умер отец, а мать взял к себе один из местных, сразу невзлюбивший ершистого пацана. Вот и ушел Дауд, и скитался, пока не подрос достаточно, чтобы его взяли в солдаты. А недавно он вернулся, и, судя по тому, что пришел он в казенном обмундировании и с мечом, ушел он, не дожидаясь, пока его демобилизуют по хорошему, а сам. Дезертировал, одним словом. И пришел он сюда, откуда ушел когда-то, а куда ему еще идти-то было? Некуда.

И был Дауд молод, здоров, силен и опытен, но шансов стать полноправным членом общины не имел никаких. Дом, в котором он родился, снесли. Несостоявшийся отчим продал свой баркас, дом и имущество и свалил куда-то, оставив мать на улице. Она пожила еще какое-то время, питаясь подаянием, да так и померла, пока Дауд оттачивал искусство владения мечом в мелких стычках. Так что и он жил пока в чужих домах, у тех хозяев, что брали его на работу. Вот только брали его неохотно, все же рыбаком-то он так и не стал. И уже совсем было решил Дауд опять уходить – уходить хоть куда, да хоть в разбойники. Все лучше, чем тут, жить из милости, да терпеть насмешки.

И тут, вдруг, нате вам!..

***

– Ну, чего застыли? – Обратился Дауд к тем, кто был в зале. – Все теперь. Теперь это будет наш змей. Наш Крылатый Змей! – Повторил он громко и отчетливо, выделяя каждое слово.

– Он будет защищать нас от других. Но его надо будет кормить. Кормить каждый день. Но это лучше, чем если эти твари будут караулить нас и не давать носа высунуть. Тогда-то точно все передохнем, просто с голоду.

– А где же мы ему еды-то столько напасемся? – Раздался чей-то голос из глубины зала. – Рыбой-то он, поди, не питается. Вишь ты, мяса ему подавай, понял?..

– Ну, хочешь, давай тебя скормим. – Среагировал Дауд. Сказав эти страшные слова он улыбнулся, демонстрируя собравшимся, что это была шутка. – А вообще – вопрос серьезный. Я потому и сказал, что все должно стать общим, что свое отдавать жалко, а общее – не очень. Но и общего надолго не хватит. Значит, если мы не хотим подохнуть сами, придется отнять у кого-то.

– Как же… – охнул кто-то.

– А вот так! Теперь как на войне, или ты, или тебя. И жалости ни к кому никакой быть не должно. Пойдем и отнимем. А кто не пойдет, того первого Змею нашему скормим.

Он помолчал, а потом неожиданно рявкнул таким голосом, как рявкали в бою командиры:

– Кто жить не хочет?!

Тишина была ему ответом.

– Вот то-то, – сказал он уже тише, – нет таких.

***

Черт их дернул идти вдоль берега. Но решение было коллегиальным, так что винить в этом было некого. Да, в общем-то, в этом решении была логика. У моря должны же жить люди – рыбаки там, моряки…

С корабля на берег вытащили много. Теперь, глядя на эту гору, было ясно, что упереть все это на себе они не смогут. Но и бросать что-то было жалко. Что ни возьми, все могло пригодиться. Особенно еда, особенно вода. А те же инструменты? Как строить карьеру тому же Халебу среди людей, если у него не будет хотя бы минимального их набора? А и самый минимум, даже после тщательного отбора, тянул на несколько пудов. А что вы хотите – они же железные, а железо – оно тяжелое. Ну, одежда. Те же паруса, наконец. В общем – бросить жалко, а тащить…

Но Халеб все же не зря был инженером. Он, хоть в разговорах и называл себя ученым, был, в отличие от того же Бонифациуса – рафинированного теоретика, именно что практиком. К тому же обладавшим завидным жизненным опытом.

Светило солнце, но пронизывающий влажный ветер заставлял ежиться. В воду лезть не хотелось, категорически. Пересилив себя, Халеб разделся под удивленными взглядами спутников и, держась все за ту же веревку, побрел к брошенному суденышку. В руке у него был топорик.

Из досок, отодранных им от обшивки, он, уже на берегу, сколотил волокушу. На нее водрузили груз и впряглись в привязанные к волокуше веревки. Отчасти еще и поэтому пошли вдоль берега, что тащить это сооружение по влажному песку пляжа было легче, чем переть его по уклону вверх, туда, где и начиналась собственно суша.

Весь день шли без приключений, но и без результата. Берег был все так же пустынен. Поужинали и, взяв с собой все те же полотнища, вскарабкались наверх, туда, где посуше. В этом месте берег уже поднимался довольно высоко. Сами-то взобрались, но волокушу затащить даже пробовать не стали. Бросили вещи и припасы внизу, решив, что за ночь, авось, ничего такого не случится. И точно, наутро обнаружили все оставленное в целости, сохранности и на том же месте.

Двинулись дальше. И чем дальше шли, тем полоска пляжа становилась все уже, а берег справа поднимался все выше и все круче. Если вначале пути это был не слишком крутой подъем из земли и слежавшегося песка, поросший колючками и кустарником, то теперь все больше обнаженного камня возвышалось над ними. Назидательно торчали каменные столбы. Скальные стенки теснили их к морю. На душе становилось нехорошо, беспокойно. Мучило предчувствие тупика.

Предчувствие не обмануло. Скалы ушли резко влево, в воду, загородив дорогу. Путники встали. Халеб долго ходил вдоль скал, задирая голову и почесывая затылок. Он думал, он прикидывал, а потом сказал:

– Давайте, что ли, перекусим. Все равно же стоим.

***

Крылатый Змей, хоть и был прожорливой скотиной, но обязанности свои понял и исполнял честно. Стадо, ставшее общественным, спокойно паслось под его приглядом сверху. Можно стало и на рыбный промысел выходить. Рыбы наловили, так что можно было пока что о голоде не думать. Змей же пару раз спроваживал чужих тварей, и, как бы там они не объяснялись в поднебесье, но те, чужие, улетали куда-то дальше, оставляя поселок во власти нового господина. Драк не было.

Но, так или иначе, а поголовье с каждым днем уменьшалось. Опять же, рыба-рыбой, но ведь и кроме нее многое что надо. Мука скоро кончится, а на приезд торговцев рассчитывать приходилось едва ли. Значит, ни муки, ни соли, ни пшена, ни овса для лошадей… А новые сети? А парусина для лодок? А железо для кузни? Для жизни, оказывается, так много всего надо, о чем даже и не задумываешься, пока оно есть. А когда не станет?