В самый первый день как-то ничего не запомнилось кроме дикого ужаса. Тогда прилетели сразу несколько – сколько, этого никто не мог сказать – спорили потом, чуть не дрались. Да кто же их считал тогда? Бегали как сумасшедшие, орали, прятались, кто где и как мог. Потом недосчитались одной коровы и трех человек. Когда все закончилось и все немного пришли в себя, собрались в этом же зале, где всегда и собирались по всяким важным и торжественным случаям. Дедушка Сам, старый маг, которого вопреки стараниям священника не изгнали поскольку он приносил общине удачу, сказал тогда, что, как ему кажется, больше такого не будет. Как принесло зло каким-то враждебным ветром, так и унесло дальше. Взяли эти твари свое, ну и все. Можно жить, как жили. И наутро вышли, как всегда, в море на промысел.

И вот, когда лодки были в море и пора было вытягивать сети с добычей, опять прилетели эти… А там-то, в море, куда денешься? Ну, попрыгали с испугу в воду. Так все равно же, весь-то в воду не уйдешь. Не рыба же. А те – что? Опускались до самой воды и когтями да зубами выхватывали барахтающихся. И бесполезно было нырять, ну разве только если ты решил утонуть – тогда да… А так!.. Все равно же вынырнешь. Вот тут и…

В общем, вернулись не все и без рыбы. Да что там – рыба!.. и сети бросили. Не до них.

А на следующий день случилось то, что положило начало их новой, теперешней жизни.

В тот день все мужское население вновь собралось в зале собраний. Никто уже и не думал о том, чтобы выходить на промысел или заниматься какими-то еще делами. Какие дела? То, что произошло вчера… Ведь даже и хоронить некого. Сожрали проклятые твари. На сей раз пятерых сожрали, и, если так пойдет и дальше, то поселок опустеет. Кто следующий?!.

И нелегкая вынесла вперед все того же дедушку Сама. Что-то он начал говорить, старый дурак – молчал бы!.. так нет. Что он там говорил, неважно, но вспомнили, как он убеждал, что беда прошла, что унесло ее ветром, как, бывает, в степи уносит тучу саранчи. И вот кто-то из родственников невернувшихся вчера подскочил к старому магу и тяжелым рыбацким кулаком выбил ему остаток зубов в его лживой вонючей пасти, заставив заткнуться.

И тут раздался крик:

– Летят!

И все вскочили и бросились к двери на улицу. Смотрели, не выходя наружу. Смотрели вверх. А там, в сером облачном небе не спеша совершал свой полет он – Крылатый Змей.

Главное, он был один. Одинокая тварь спускалась по спирали к центру поселка, очевидно рассчитывая на такую же легкую поживу, как и в прошлый раз. Но на сей раз улицы были пусты.

Что подвигло Дауда бен-Шлиегу на этот поступок, он и сам не знал, и потом не мог вспомнить. Мгновенное озарение, импульс, подтолкнувший его, это было что угодно, только не рассудок. Рассудок молчал. Ему нечего было предложить.

Дауд подскочил к злополучному старому магу и, пока все в остолбенении смотрели на то, что он творит, он содрал с него халат, рубаху, сапоги и штаны, Скрученной же, превращенной в некое подобие веревки, рубахой связал за спиной слабые старческие руки и, взвалив тело дедушки Сама на плечо, выскочил на площадь перед Домом Собраний.

Свалив ношу на землю, Дауд задрал голову вверх, туда, где уже совсем близко парило чудовище. Дальше Дауд, действуя опять же импульсивно, по наитию, сделал вот что: он, все так же глядя на распростершую над ним свои крылья смерть, опустился на колени и, воздев руки к небу, заорал:

– Это тебе! Тебе от нас! Возьми и никого больше не трогай!

И, опустив руки, указал на голое тело, лежащее у его ног. После чего развернулся и, стараясь изо всех сил не пуститься бегом, неторопливо зашагал ко входу в Дом Собраний. Навстречу вытаращенным глазам своих земляков. Голову он держал гордо задранной кверху.

Перед ним расступились, но он не пошел внутрь. Он остановился в дверях и развернулся. И в этот миг – это видел и он, и еще другие, те, что тоже торчали у дверей, и кому хватило места, чтобы видеть то, что произошло дальше, в этот самый миг чудовище плавно приземлилось, сложило свои огромные крылья и приступило к трапезе. На сей раз оно не стало уволакивать пожираемую жертву куда-то прочь. Все происходило тут же, на глазах у всех желавших лицезреть этот процесс. Змей не торопясь откусил старику голову. Сразу стало тихо, жертва перестала орать, и все присутствующие почувствовали при этом немалое облегчение. Потом началось поедание собственно тела. Съедено было все. Осталась кровь, впрочем, быстро впитавшаяся в утрамбованный грунт площади, и какие-то мелкие ошметки. Ну, примерно, как на тарелке остаются кусочки пищи и остатки соуса.

Насытившись, змей поднял голову на длинной шее и, повернув ее вбок, внимательно и не моргая уставился на тех, кто пялился на него из дверей Дома Собраний. Голова оказалась близко, так близко, что те, кто не убежал в страхе внутрь, хорошо видели, как медленно закрылись, а потом открылись вновь глаза чудовища. Веки его двигались снизу вверх. Ну, а потом оно задрало свою рогатую голову кверху и заревело. Так люди впервые услышали голос того, кого потом назвали Крылатым Змеем.

Так все началось. А продолжение случилось очень скоро. Змей, взлетев с площади, опустил свою тушу на крышу Дома Собраний, и его стало не видно. О том же, чтобы выйти и посмотреть на него, и речи быть не могло. Никому не хотелось превратиться в то, во что превратился дедушка Сам. Но все, кто был в зале, слышали присутствие Змея на крыше. Слышали и ждали. Ждали чего-то. Чего?..

И дождались.

В небе показались все увеличивающиеся точки. Кто-то начал считать. Сперва их было много, но большая часть стаи отделилась и улетела прочь, а четверо полетели прямо сюда, снижаясь над поселком.

Здание тряхнуло и те, кто смотрел на улицу, увидели, как навстречу приближающейся четверке взлетел змей. Их Змей. Он подлетел близко к тем, он, можно сказать, ворвался в их стаю, и они закружились там, в небе, в каком-то адском хороводе.

Что это было? Драка? Но никто не упал на землю. Клубок крылатых существ мотался в небе, кто там кто разобрать было невозможно, но вот один из них отделился и полетел вниз. Он полетел к ним, а остальные, выстроившись в цепочку, улетели вслед за той стаей, от которой они откололись.

И всем все стало ясно. Особенно, когда этот, уже их, Змей, снова опустился посреди площади и заревел, глядя туда, где толпились зрители. Он был победитель. Он торжествовал. Он только что отвоевал себе право безраздельно владеть этими угодьями. И эти угодья должны были теперь кормить его. Его одного. Это же лучше, чем целую стаю?

– Ему надо что-то дать, – громко сказал Дауд, – он защитил нас от тех. Надо показать, что мы благодарны.

Он оглядел присутствующих, и они под его взглядом стали расползаться к стенам. В полутьме плохо были видны лица, но и так было понятно, что ими владеет ужас. И Дауд, сперва не поняв, что происходит, сообразил и расхохотался.

– Что, разве у нас нечего больше дать, кроме нас самих?

– А что? – Раздался чей-то робкий голос.

– Отдадим теленка, – решил Дауд.

– Это какого? Чьего?

И тогда Дауд произвел то, что вполне можно назвать революцией. Революцией как в способе ведения хозяйственной деятельности, так и мировоззрении своих односельчан.

– Ничьего! – Громко заявил он. – Общего. Теперь, если мы хотим выжить, у нас не должно быть ничего своего, только общее. Иначе – пропадем. Ясно?! – Крикнул он в бледные лица, окружающие его.

– Всю скотину – на один общий скотный двор. Все харчи – в общую кладовую. Рыбу будем ловить вместе, и вместе же ее разделывать и солить. И вообще – теперь все вместе. Только так можно выжить.

И никто с ним не спорил.

А потом он под внимательным взглядом Крылатого Змея, так и лежащего посреди площади, прошел мимо него в дом, где, как он знал, недавно отелилась корова, и скоро вышел оттуда, гоня перед собой совсем еще молоденького теленка, провожаемый горестным мычаньем коровы-матери и печальным взором хозяйки, не рискнувшей без мужа воспротивиться грабежу.