— Констатация факта — не означает плохо высказываться. Твой парень двигается напыщенно, словно марионетка из папье-маше и практически засунул руку тебе в лифчик — ты собираешься отрицать это?
Леонора открыла рот, не удосужившись изобразить более сдержанное и подходящее для случая изумление.
— Я... у меня упала контактная линза и... и в любом случае — это не твое дело!
— Разве у тебя не было аллергии на контактные линзы?
— Если ношу их слишком долго, да, но на сегодняшний вечер я хотела... Очки не идут мне и...
— Ты совсем не выглядишь в них плохо. И это твой жених должен сказать тебе, а не лапать публично!
— То, как мой жених прикасается ко мне на публике и тет-а-тет тебя не касается. Харрисон, мне надоело повторять тебе — занимайся своими делами.
Он понизил голос, чтобы не слышали окружающие, а потом прошептал:
— Мужчина, который не в состоянии заставить тебя понять, что ты красивая даже в очках, с растрепанными волосами, в рабочем комбинезоне, пока разгребаешь лопатой навоз в грёбаной конюшне, не для тебя.
— А для тебя, напротив, женщина, которая ждёт твоей первой неудачи, чтобы предать, превращает в алкоголика, заставляет убегать, чтобы спастись от самого себя. И затем просто потому, что успех снова улыбается тебе, приходит, подражая Глории Свенсон с таким видом, словно хочет превратить тебя в своего четвертого мужа перед пятым.
— У меня нет намерения стать четвёртым мужем, а ты, видимо, размышляешь о том, чтобы стать первой женой этого чёртова пижона.
— Первой и последней — можешь поклясться!
— Я уверен, это понравится твоим родителям, и они перестанут обзывать тебя жабой и говорить, что ты ничего не добилась в жизни. Это и есть настоящая причина столь нелепой помолвки? Какой замечательной парой вы будете! Могу представить, как вы трахаетесь, словно мертвецы, с абсолютным безразличием друг к другу.
Леонора окинула его пристальным взглядом. Её глаза (возможно, из-за отражения свечей, поставленных на стол в подсвечниках из блестящего серебра), на мгновение показались ему полными настоящих молний.
— Я обручаюсь с тем, кто мне нравится. И ты не можешь позволить себе судить о других, поскольку сам меня трахнул, испытывая ко мне абсолютное безразличие.
— До тех пор, пока не доказано обратное. Это ты ушла, как воровка, после того как сказала, что тебе достаточно секса, и ты не хочешь обязательств.
В этот момент Реджина, хотя и на значительном расстоянии, должно быть, заметила его разговор с Леонорой. Они оба говорили вполголоса: никто, кроме ближайших сотрапезников, которые были вовлечены в другие активные обсуждения, не мог уловить его смысла. Несмотря на это, только слепой не заметил бы сердитых выражений обоих, покрасневших щёк Леоноры и Харрисона, держащего нож для рыбы, словно имитировал убийцу или метателя ножей. Только слепой не почувствовал бы электрическое напряжение, пробивающееся из этих двоих, и Реджина наслаждалась отличнейшем зрелищем и чувствами острее этих ножей.
— Харрисон, ты ещё не сказал нам, какое название у твоего нового романа, — заметила Реджина, с явной целью привлечь взгляды каждого гостя, словно магнит. Дьюк понял это сразу: она терпеть не могла, чтобы другая женщина привлекала его внимание, пусть даже и для того, чтобы навлечь на себя подобие ссоры.
По правде говоря, его роман ещё не имел названия. У него не получалось найти то, которое удовлетворило бы его. Он ненавидел ярлыки и эффектные фразы. Своего рода название было.
Тем не менее, в этот странный момент тишины, пока все ждали ответа, а Леонора уставилась на свою тарелку — его сердце бродило в груди, как слепой в лабиринте изгородей. Сомнения, что мучили Харрисона между взлетами и падениями, полными «да», «нет» и «возможно», превратились в жестокую уверенность.
Он был влюблен в Леонору.
Ничего невозможно сделать, выдумать и скрыть, чтобы не думать об этой истине.
Он не просто хотел трахнуть её тело, горящее от необходимости трахаться.
У него не прошло бы и после шести лет.
Харрисон никогда не думал о Лео, как об эгоистичной кукле, способной вонзить клинок в спину. Он был одурачен больше, чем лиса, у которой за спиной стена и полукруг собак впереди.
Херб собирался что-то сказать, спеша ему на помощь, но Харрисон не думал об истинном названии, он думал только о свободе, которая без Леоноры стала пустой. Думал о себе наедине с кем бы то ни было, о книге, которую написал, вспоминая о Лео каждую проклятую секунду тех минут, часов и месяцев, и медленно сказал:
— «Любовь льется из меня, как кровь».
Это было не название, это было замаскированное заявление того, кто никогда не сможет сделать откровенное признание.
Гости, казалось, оценили. Так это роман о любви? Как интересно, наверняка его прочитали бы все, даже те, кто ни хрена не понял из его предыдущих книг.
Реджина, однако, не выглядела удовлетворенной. Её взгляд пробежал по Харрисону и остановился на Леоноре, которая кромсала остатки пирожного. Казалось, Реджина задавалась вопросом: что же эти двое сказали друг другу с таким подавленным волнением, и почему её бывший муж, вместо того, чтобы пялиться весь вечер на неё (Реджина была «абсолютно» самой красивой), ничего не сделал, кроме как подглядывал за этой китообразной, которую она посадила рядом с Харрисоном с единственной надеждой сделать ему больно.
ГЛАВА 14
Леонора
— Дорогая, ты не в порядке?
Я цепляюсь за руку Джулиана, чтобы не упасть. Высокие каблуки делают меня неустойчивой, но Харрисон — худший шторм.
Сегодня утром я видела его в окне на первом этаже этого своеобразного сказочного замка из дерева. Мне хватило одного мимолетного взгляда, чтобы почувствовать себя подвешенной вверх тормашками и обнаженной. Что произойдёт сейчас, когда мы оба находимся в одном доме, одной комнате и на опасно близком расстоянии?
Опасно для меня, поскольку не уверена, смогу ли я достойно скрыть свои чувства. Конечно, не для него, ведь теперь Харрисон катит по безопасным рельсам равнодушия. Он может быть с Реджиной: после стольких лет Харрисон может вернуть женщину, которую любил больше всего на свете. Сомневаюсь, что у него останется место для другой ностальгии.
— Леонора, что с тобой? — снова спрашивает меня Джулиан.
— Я... мне нехорошо, не нужно было сюда приходить.
— Я заметил, ты весь день странная, рассеянная и задумчивая. А теперь дрожишь, как в лихорадке. Хочешь вернуться в комнату?
— Нет, полагаю, мне нужно столкнуться с врагом: я не могу прятаться вечно.
— И кто этот враг? Харрисон Дьюк?
— Как ты...
— Я продолжал думать, что ты что-то скрываешь от меня, девочка. Как только увидела его сегодня утром, то пошатнулась. Не удержи я, ты свалилась бы. Едва слышишь, как кто-то называет его имя, тебя бросает от трупной бледности до цвета пламени. Ты можешь притворяться сколько хочешь, но я не дурак.
— Он мой любимый писатель. Видеть его лично — это эмоция, которая...
На лице Джулиана появилось выражение из оттенков полуиронии и грусти.
— Почему ты продолжаешь лгать? Ты не доверяешь мне?
Я снова вздыхаю, и, накручивая прядь волос на палец, морщусь от усталости. Какой смысл притворяться? В надежде, что, отрицая правду, она исчезнет вместе со всеми эмоциями?
— Прости меня, я очень тебе доверяю, — бормочу я. — Но это особые дни для Мануэля и, соответственно, для тебя тоже, и я не собираюсь утомлять тебя своим нытьём неудачницы о колоссальной любви к тому, кто её даже не замечает.
— А мне кажется, он тебя заметил, и ещё как. В этот момент, хотя он и находится по другую сторону зала, у него такое выражение... как будто хочет наброситься на тебя. И я имею в виду, как хочет наброситься мужчина, дорогая.
— Ты определённо ошибаешься. Он влюблён в Реджину, и не думаю, что я причина такого внимания.
