— Я так не думаю, Леонора. В твоих глазах много той истории, тех эмоций, той смелости, ты создана, чтобы запомниться. И, кроме того, ты чертовски потрясная! У тебя телосложение Эшли Грэм! Знаешь, я обожаю тебя! И если бы не был геем, то преклонив колено, попросил тебя выйти за меня замуж. Пока обещаешь мне не покупать одежду за тысячу долларов для наших детей... — Я понимаю намерение Джулиана успокоить сгустившуюся атмосферу и улыбаюсь. — Этот Уэйн, кем бы он ни был, будет сожалеть о тебе. Возможно, он думает о тебе теперь, и кусает кулаки, откуда ты знаешь? Что касается Харрисона и Реджины... посмотрим, что произойдет. Конечно она хочет его вернуть, но предстоит ещё выяснить, того ли мнения Дьюк. Я бы не воспринимал это как должное, понимаешь? Я знаком с ним только через его истории, а не лично, но, по-моему, он не выглядит как мужчина, склонный прощать.
Я стараюсь не потерять улыбку, которую позорно приклеила к губам. Без ответа принимаю с благодарностью нежный комментарий Джулиана. Я не говорю ему, что думаю на самом деле. Я не говорю ему: если мужчина не возвращается к женщине только потому, что не простил, это не значит, что он её не любит. Это просто означает, что он воздвиг вокруг себя неразрушимый купол гордости, и не готов пускаться во все тяжкие.
Но потом, со временем, если Реджина публично продемонстрирует свое раскаяние, спасая козу (свою репутацию) и капусту (своё раненное достоинство), возможно, они воссоединятся.
Интересно, в этом мире существует достаточно изолированное место, чтобы уберечь меня от подобных новостей?
✽✽✽
Я люблю свой маленький дом: из белого дерева, в двух шагах от моря, на Бьюкенен-стрит, на Статен-Айленд. Чтобы добраться до Бруклина, где находится редакция газеты, в которой работаю, я могла бы использовать мост, но всегда выбираю паром. Дорога занимает намного больше времени, но она успокаивает моё сердце. Мне нравится всё, что кажется, принадлежит другому времени, эпохе романтичной и неспешной. Вокруг моего дома разбит небольшой сад, огороженный забором, который шесть месяцев назад ещё был белым. После возвращения из Вайоминга я покрасила его в синий цвет.
В этом доме я живу, пишу статьи, культивирую свои мечты. Для сенатора Джонсона и его достойной супруги это постыдная хибара — для меня роскошный дворец. Я купила его сама, никого не прося о помощи. Вечером я прячусь в нём, словно по другую сторону сказочного перехода, который защищает меня от шума мира.
Но в последнее время, кажется, мир не хочет оставлять меня в покое. Последние дни я нервничаю. С тех пор как узнала, что, возможно, Харрисон приедет в Нью-Йорк, сердце бьётся в ускоренном темпе. Я постоянно чувствую себя на пороге инфаркта, и это выражение не просто метафорическое. Меня непрерывно мучает тахикардия, которая перекрывает горло.
Когда выхожу из дома, где бы ни была — на работе, в метро, на улице — мне кажется я вижу Харрисона.
Само собой разумеется, он никогда не встречается, даже наоборот, это кто-нибудь совсем на него непохожий, напоминающий мне Дьюка лишь некоторыми деталями. Борода, волосы, ковбойская одежда. Какая я глупая: если он на самом деле приедет в Нью-Йорк, чтобы подписать контракт с самым важным издательством в мире, то наверняка не наденет кожаную куртку, потертые джинсы и сапоги. Столкнись я с ним на улице, то вероятно, не узнаю. Не говоря уже о другом фундаментальном факте: сомневаюсь, что Харрисон может когда-нибудь оказаться в местах, которые обычно посещаю я. И абсолютно точно уверена, он не сделает это специально. Реджина, когда не живёт на своей вилле принцессы в Калифорнии, останавливается на Манхэттене.
По какой причине Харрисон Дьюк должен тусоваться в Бруклине и на Статен-Айленд, когда его красотка обитает в Трибеке?
Тем не менее, я всегда ожидаю его увидеть. Я хожу и задерживаю дыхание. Официальных новостей о присутствии в городе Дьюка нет, но я действую так, словно каждая стена в Нью-Йорке покрыта предупреждающими плакатами: будь осторожна, потому что можешь встретиться с ним сейчас, через минуту, за углом.
Думаю, встреть я его на самом деле, то умру немедленно.
Я продолжаю повторять себе: какая глупая, через несколько дней у меня день рождения, мне исполниться двадцать шесть лет, а продолжаю вести себя так, как будто мне шестнадцать. Мне необходимо очистить разум, избавиться от его книг и перестать считать Харрисона важным в моей жизни.
Сегодня вечером пытаюсь подумать о чём-то другом: я заказала пиццу и ем сидя на диване, перескакивая по каналам, полных нелепых программ. Девочки, которые рожают и даже не знают, что они беременны; женщины, страдающие от мании накопительства и живущие в домах, полных мусора; мужчины, которые прыгают с крыш, ныряя в почти пустые бассейны и смеются, как сумасшедшие, ртами без единого здорового зуба.
Грета, мой рыжий котенок, спит рядом, свернувшись калачиком.
Я не хочу большего. Мне достаточно этого: тихий вечер в полутени моей гостиной с поеданием пиццы с начинкой четыре сыра, и ТВ, который мне показывает жизнь людей, более странных чем я.
Внезапно, переключая канал, эта временная передышка исчезает. Нет больше тишины, нет более зоны комфорта.
Из моей руки падает на пол кусочек пиццы. Я кричу, и Грета в ужасе подпрыгивает на диване, как будто её укусил питон. Я показываю пальцем на экран, как будто хочу указать самой себе на то, что вижу, чтобы быть уверенной, что не пропущу это.
На «Вечернем Шоу» канала NETWORK2 присутствует мужчина, который...
Нет, это не тот, кто похож на него, это именно он. Харрисон Дьюк, гость передачи Терезы Мэннинг, записанной в театре Эда Салливана.
Встаю перед телевизором, буквально парализованная. Единственное, что во мне движется — это сердце. Оно продолжает бить по рёбрам, подпрыгивая, подпрыгивая, подпрыгивая, пока у меня не начинает кружиться голова, заставляя пошатнуться.
На этот раз это он, а не кто-то, кто мне напоминает его.
Это он, и одет не в кожаную куртку и грязные сапоги, но ушёл не далеко от этого образа.
Харрисон укоротил волосы и бороду, но не настолько, чтобы казаться подходящим для салона.
В нём ещё присутствует дух, как в Вайоминге: та дикая аура, тот сварливый взгляд.
Если бы я искала термин, который послужил бы эталоном для сравнения при объяснении, насколько он привлекателен, я бы не смогла найти ничего другого, кроме его имени.
Такой же сексуальный, как Харрисон Дьюк.
Одет в повседневную рубашку, джинсы, которые, конечно же, не принадлежат ни одному бренду, и ботинки, похожие на те, которые носят мотоциклисты. Дьюк сидит, как фермер садится на тюк с сеном, когда курит сигарету, прежде чем вернуться к разгребанию навоза. Никакой элегантной позы, одна рука вытянута вдоль спинки дивана, ноги удобно расставлены, другая рука лежит на бедре, почти на уровне промежности брюк. Все будут смотреть туда, я уверена, все будут смотреть на эту руку, задаваясь вопросом, если и «остальное» этого неожиданного ковбоя, с плечами, делающими предназначенный для гостей диван, похожим на игрушку, находится на уровне его внушительного телосложения. Без сомнения, будет место, где зрителей заинтересует его новый роман, но не здесь. В этом интервью Харрисон Дьюк — всего лишь эквивалент сочного куска мяса, выставленный чтобы смочить слюной горло.
Внезапно понимаю — я его ненавижу.
Он вернулся к показухе, которая была во времена его брака с Реджиной. Каким будет следующий шаг: второй раз жениться на этой суке? Разве Дьюк не говорил, что ненавидит публичные выступления и хочет жить в Вайоминге вечно?
Что он сделал? Избавился от всех своих животных, и вновь стал марионеткой, чтобы продвигать свою последнюю книгу?
Я ненавижу его, без сомнения.
Я ненавижу осознание того, что если раньше его ублажали, то теперь он будет затравлен.
Таинственный исчезнувший писатель, бурное прошлое, неудавшаяся связь с одной из самых популярных американских звезд, зудящее ожидание того, как сложится с Реджиной, новый роман, который обещает быть великолепным, и этот дикий вид, словно он трахает тебя, и клеймит огнем.
