Когда вернулась под навес, то Харрисон был уверен — влага на её щеках не только от дождя. Какая заноза в заднице… И всё же… мысль что возможно она одинока, во власти одержимого, лишённого чуткости, с ранеными душой и телом, спровоцировала у Харрисона атаку сочувствия. Хотя, одержимым, лишённым чуткости, был он, напротив, именно, потому что он.

Дьюк сразу же изгнал эту быструю судорогу, как делала кобылица Венера в отношении слепней, жужжащих вокруг хвоста.

— Завтра могу спросить у Майи, — бросил в ответ.

— Кто такая Майя? — прозвучал очередной вопрос.

— Живёт выше на горе. Не думаю, что у неё что-нибудь есть, она старая. Но в любом случае подходит лучше, чем я, чтобы спросить… что делать.

Неожиданно девушка ему улыбнулась. Склонила на бок голову, и в её влажных глазах блеснула вспышка детской благодарности. Вместо ответа Харрисон решительно вернулся в дом и закрыл дверь практически у неё перед носом.

Он должен перестать испытывать сострадание к этой толстой занозе в заднице. Должен перестать считать её достойной внимания. Не признавая исключений, с этим приказом обращался и к самому себе.

Бля, бля, бля.

Мысленно он повторил себе это тысячу раз.

Нет, возможно, тысячи будет мало.

Наблюдая как Леонора ложится на расстеленное на полу одеяло, Харрисон боролся с искушением предложить ей лечь на кровать. В конце концов места на ней имелось достаточно. Но он не будет этого делать. Лучше умрёт, но не превратится в грёбанного денди.

Он уже и так уделил достаточно внимания её раздражающим потребностям (удерживал себя в хлеву, пока девушка ходила в туалет, вооружённая простынёй, чтобы использовать её для своей необходимости), покуда Майя не решит этот злободневный вопрос, стоящий перед ним. И он даже согрел для неё воду на плите.

Чего большего могла ожидать раздражающая стерва?

Он, конечно, не будет вместо неё спать на полу.

«Какое мне дело до этой несчастной, которая к тому же вызывает у меня только отвращение, учитывая её ситуацию?»

— Эй.

Девушка лежала у подножия кровати, повернувшись к нему спиной. Единственный комфорт ей создавала комковатая подушка. Она явно не спала и всё же не ответила на его оклик.

— Если хочешь, ложись на кровать, я тебя не съем.

— Нет, лучше не надо, — прошептала она хриплым голосом, так и не повернувшись к нему. Волосы у неё соскользнули на бок, и её шея вновь намекнула на что-то провокационное.

— Поступай как хочешь, однако я свою часть выполнил. И не говори больше, что я не джентльмен.

— По-своему ты любезен, — продолжила она, все так же обращая к нему спину. Её голос отражался от стены и казался сонным, достигая Харрисона. — Но очень-очень «по-твоему», поэтому не принимай это как комплимент.

Харрисон перевернулся на другой бок и сознательно занял на кровати всё свободное пространство. Больше он ей ничего не предложит.

Эта отвратительная доброта в кавычках и так стоила ему двадцати лет и уравнивала счёт за всё время, когда он вообще забывал звучание слова «любезность».

✽✽✽

Пополнялся список невероятных вещей, которые Дьюк не мог себе никогда даже представить, пока находился в здравом уме. За два дня он сделал и передумал так много фигни, что убедил себя: будь у него зеркало, то в отражении увидел бы совершенно другого мужчину.

И сейчас — вот вам энная нелепость — сцена, которая в сравнении с безумным фильмом выглядела «серьёзной»: Харрисон поднимался по крутому склону в момент перемирия между двумя атаками дождя, на фоне которого бледнел сам библейский потоп. Леонора упрямо следовала за ним, хотя была бледной как привидение. И Принц, который не привык оставаться в одиночестве, следовал за ним по пятам как собака.

Это трио, отправившееся к хижине Майи, выглядело немного комично и немного трагично.

К счастью, хижина находилась не слишком далеко. Дьюк и пожилая женщина могли бы считаться соседями даже если встречались редко. Они оба были очень одиноки и не склонны к болтовне. Иногда Майя готовила для Харрисона еду, а он в ответ покупал провизию и для неё. В некоторых случаях помогал ей с ремонтными работами, а Майя снабжала его консервами и печеньем. Подводя итог: никто из этих двоих не выносил мысли, что для него делали одолжение без возможности отблагодарить в ответ. Таким образом, они почитали правило равновесия — основополагающее для тех, кто живёт в одиночестве, и кому не выносимо чувствовать себя должником.

— Ты отдаёшь себе отчёт, что тормозишь меня? — спросил Леонору Харрисон во время подъема.

Он шёл впереди сердитый, каким может быть отшельник-женоненавистник, вынужденный пройти полтора километра по пересечённой местности с риском того, что в него ударит молния только потому, что отправился на поиски женских тампонов. Дьюк даже отдалённо не помышлял о надежде, что Майя решит приютить девушку у себя. Старая леди не была сукой как он, но ушла от Дьюка не далеко.

Леонора не прокомментировала его случайное замечание.

— Почему ты взял ружьё? — спросила вместо этого.

— Потому что мы не в Центральном парке, где в лучшем случае ты можешь вступить в борьбу за выживание с белкой. Здесь очень велика вероятность встретить медведя, койота или рысь. Особенно весной. Если такое произойдёт, постарайся не гоготать как гусыня.

Леонора обиженно надула губы.

— Я никогда не гоготала как гусыня, не начну и сейчас, — серьёзно заявила, но при этом оглянулась вокруг, будто боялась увидеть тень затаившегося дикого животного.

— Встреча с медведем, как правило, придаёт новое значение понятию «идиотизм». Ты должна была остаться в долине, кажется, вот-вот умрёшь.

— Если я умру, скорми меня на обед медведю, к всеобщему спокойствию, — фыркнула Леонора, словно эта непрерывная словесная борьба истощила её больше, чем недомогание. — Расскажи мне о Майе. Она живёт одна?

— Да.

— Пожилая женщина? Она не боится?

— Чего? Основываясь на собственном опыте — цивилизованный Нью-Йорк меня убивал, здесь я родился вновь, несмотря на медведей.

— Она тоже сбежала из города?

— Что-то в этом роде. Но избегай задавать свои хреновые вопросы от журналистики. И рядом с ней запомни — меня зовут Уэйн.

— Никто не знает, кто ты на самом деле?

— А вот и она, всегда готовая к допросу. Даже если бледная как смерть, ты не перестаёшь вмешиваться, правда?

— Это вопросы не от журналиста, а от человека. Существует также простое желание «знать», которое не имеет ничего общего с необходимостью заполнить половину колонки, прежде чем отдать в печать. Есть сочувствие, интерес, человеческая солидарность.

— Когда у тебя месячные, ты ещё невыносимей, чем обычно. И я, везучий мужчина, должен не только терпеть твоё присутствие, но также и твою версию «лже-занятного романчика, полного фраз для подчёркивания».

— Ты же напротив, не мог не обвинить мои месячные; ты невыносим независимо ни от чего.

У Харрисона почти возникло желание рассмеяться, но он сдержался.

— И я этим горжусь, — прокомментировал он, не сбавляя шаг, хотя Леонора, стараясь от него не отстать, дышала с трудом.

— Однако сегодня ночью ты накрыл меня одеялом.

— Я накрыл также и Принца.

Леонора наблюдала, как гигантская свинья обнюхивает мир вокруг подобно собаке.

— Кстати… как зародилась ваша дружба? Он мне кажется чрезвычайно изысканным по сравнению с тобой.

— Я купил его маленьким, чтобы заготовить бекон и ветчину.

От ужаса девушка широко распахнула глаза.

— Так что… он… ему суждено…

— Вероятность съесть тебя — больше.

— То есть ты не собираешься причинять ему боль? А как же остальные? Шип и Блэк, и курицы с гусями?

— Я понял, что мне гораздо проще застрелить человека, чем зарезать животное. Так что Принц, как и остальные, остался со мной. Я не могу есть то, что выращиваю.

— Так вы семья?