– Держи. – Ответил Коля.

– Ну, и как я её узнаю?

– Она одна в дурацкой красной кофте, не ошибёшься.

– И что мне с ней делать?

– Только рот заткни и подожди пока я приду.

Колин собеседник хихикнул:

– А что, просто так не даёт?

– Не твоё дело! – Огрызнулся Коля и ушёл в дом.

Выждав несколько минут, я вернулась в дом и нашла Наташу. Это она была в красной кофте. Я не знала, что Коля задумал, но поняла, что ничего хорошего. Я буквально силой заставила Наташку поменяться нарядами. Я рассчитывала на то, что Коля, увидев меня вместо Наташки, откажется от своих планов какими бы они не были.

Прошло примерно минут сорок, и ребята начали расходиться. Мы с Наташкой ушли первыми и потихоньку брели к моему дому. Вдруг кто-то выскочил из кустов и, оттолкнув Наташку, в эти самые кусты затащил меня. Я вырывалась изо всех сил, но мужчина был очень сильным. Он быстро скрутил и связал мне руки, засунул в рот тряпку, и бросил на землю. Я услышала, что кто-то идёт, и снова попыталась вырваться, но у меня ничего не получилось.

– Всё, подружку я обезвредил. Вали отсюда. – Услышала я голос Коли.

Тяжёлые шаги удаляющегося мужчины, наконец, стихли. Коля опустился рядом со мной на колени, спустил брюки, и рывком сдёрнув с меня юбку и трусы, прошипел, словно подколодная змея:

– Ну, вот и всё.

Он насиловал меня около часа. Это сейчас я понимаю, что Коля видимо, принял какие-то таблетки для взрослых, потому что он не мог остановиться, а я только тихо плакала. Наконец, он оставил меня в покое, развязал мне руки и ехидно спросил, бросив мне в лицо верёвку:

– Сама повесишься, или помочь? – И тут он завалился на бок.

Над ним стояла Наташка Свиридова с какой-то дубиной в руке.

– Лариска, он заткнул мне рот и привязал меня к забору, я кое-как освободилась, потому что забор сломался. – Кричала, рыдая Наташка. Когда, через два месяца, меня выписывали из больницы, наш доктор Константин Юрьевич, пригласил меня к себе в кабинет. – Я должен сказать тебе очень важную вещь, Лариса. – Какую? – Я удивилась, потому что все важные вещи мне уже были сказаны неделю назад. Я пробуду в инвалидном кресле не меньше года. Коля вывихнул мне тазобедренную кость и порвал мышцы разгибающие бедро. Мне сделали операцию, но нужно было подождать, пока организм сам закроет травму. Поступать в этом году я уже не смогу. Но, учиться мне всё равно придётся – учиться жить заново. Как сказала психолог, теперь моя жизнь разделилась на «до» и «после». Но я это знала и без неё. – Лариса, главное последствие того, что сделал с тобой Коля, вовсе не травма ноги. – Константин Юрьевич глубоко вздохнул, а потом словно нырнул в омут: – Ты беременна, моя девочка. Я смотрела на врача и не понимала его слов. Потом повторила слово «беременна», словно пробовала его на вкус. Константин Юрьевич, со словами: «Стандартный бланк», протянул мне бумагу. – Прошу прервать мне нежелательную беременность… – Прочитала я вслух. – А мои родители знают? Через семь месяцев я родила здоровую девочку. Мы назвали её Марта, и дали отчество Николаевна. Я так решила, хотя мама и папа настаивали на том, чтобы я выбрала что-то другое. – Пусть даже Станиславовна. – Говорила мама. – Отец Коли ни в чём не виноват, и он её родной дед. А этот родной дед не мог надышаться на свою нежданную внучку. Он снова жил в своём опустевшем доме, и приходил к нам, как только у него появлялась свободная минутка. Станислав Иванович сдавал дела председателя Думы. Он собирался переехать к дочери в Лондон, как только закончится судебный процесс. Судебный процесс был на удивление коротким. Станислав Иванович не стал нанимать сыну адвоката, и Коля получил высшую меру наказания. Я присутствовала на вынесении приговора, а до этого читала стенограмму выступления в суде обвиняемого – Николая Станиславовича Мурашова. Он откровенно признался в том, что дал слово своей умирающей матери, что отомстит этой мерзкой Наташке Свиридовой, за то унижение, которое она заставила его испытать. – Вы говорите о случае, когда вас заставили вымыть пол в вестибюле школы? – Спросил обвинитель. – Совершенно верно. Она же в буквальном смысле ударила меня в грязь лицом, чем нарушила мои честь и достоинство. И испортила мой новый костюм. – Невозмутимо ответил Коля. – И вы хотите сказать, что это ваша мать научила вас, как отомстить Свиридовой? – Да. Но я ослушался её и не стал убивать, хотя мама показала мне как это сделать. – И как же? – Спросил обвинитель. – Повернуть ей голову вправо, до щелчка. А то, что вместо Свиридовой, пострадала Минькова, так она сама виновата. Нечего было меняться одеждой с Наташкой. Колин приговор привели в исполнение в ноябре. Перед Новым годом, к нам приехал Станислав Иванович со старшей дочерью. Я всё ещё была в инвалидном кресле, и Станислав Иванович разговаривал со мной стоя на коленях. Он ни словом, ни упомянул о произошедшем, а только держал меня за руки и просил прощения – у меня, у сына, у бога, у всего мира. Я слышала, как он сказал отцу, когда они курили на крыльце: – Мне и в голову не могло прийти, что моя Светлана ведёт такие разговоры с сыном. Видимо у неё уже было не всё в порядке с головой. Сначала я подумал, он врёт, но потом нашёл записи их разговоров, которые делал Николай. Он словно страховался – что это было не его решение. И знаешь, что он мне сказал на последнем свидании? «Сердце матери, жизнь за царя, честь никому», это офицерский кодекс чести. – Сердце – женщине. – Сказал мой отец. – Я знаю, просто странно было слышать это от человека, который сотворил такое. – Отозвался Станислав Иванович. – Я лишь спустя многие месяцы понял, что это была не его обида и месть. Это была месть Светланы. Словно укус мёртвой змеи. А весной смертную казнь в нашей стране отменили. В этот день Марте исполнился годик, и она уже бегала по дому, и весело что-то щебетала на своём детском языке. Я смотрела на дочку, и думала о словах мамы, когда она просила меня согласиться на аборт: «А что ты скажешь ребёнку, когда он спросит – где мой отец? Не будешь же ты ему рассказывать, что он изнасиловал тебя по ошибке, а потом его за это расстреляли?» Тогда я маме ничего не ответила. А теперь сказала вслух: «Я ей скажу, что его укусила змея, и он умер». – Что? – Не понял папа, который сидя на диване, читал газету. – Я скажу дочери единственно возможную правду.

Мама, я что-то заметила, что мужчины к нам вообще в гости не заходят. Как в женский туалет.

(Сказала моя дочка в пятилетнем возрасте)

Пошла в магазин. Спускаюсь по лестнице. Сосед снизу, стоит перед своей квартирой и стучит ногой в дверь. Видок у него исключительный – топлес, джинсы и домашние тапочки. На полу рядом лежат его уличные туфли, и стоит бутылка водки. Бедняга жалобным голосом просится домой. Ситуация знакомая и типичная. Он достал жену, она выставила его в подъезд и легла спать. Я прохожу мимо, и дяденька начинает мне жаловаться на злой рок в виде его родной жены. Я прекрасно знаю его жену. Если она легла спать днём, значит, хорошо приняла на грудь, и теперь её пушкой не разбудишь, пока сама не проснётся. Но для вида кричу: «Надюха, пусти Саньку домой, замёрзнет!» Санька поддакивает: «Скажите ей, что я хороший». Говорю, что он хороший и иду дальше.

Возвращаюсь из магазина, примерно через час. Ещё снизу слышу, что Санёк по-прежнему стучит в дверь, но стук странный. Дверь у Надюхи железная, а звук, не звонкий как обычно, а какой-то глухой. Поднимаюсь, Саньки на его площадке нет. И тут до меня доходит, что он поднялся наверх и долбится в мою деревянную дверь. При этом видок у него стал ещё исключительнее – джинсы сползли до колен, открыв великолепные семейные трусы в цветочек. Рядом на полу стоит уже пустая бутылка водки и почему-то один туфель. Санёк держится за дверную ручку и разговаривает с дверью: «Ну, пусти, Христа ради, тебе Оля сказала, что я хороший и замёрзну в подъезде».

У меня есть очень нехорошая черта. Вместо того чтобы возмутиться, и прогневаться на соседушку, я начинаю ржать. Но беру себя в руки и кричу: «Ты чего совсем обалдел! Разве не видишь, что это не твоя железная дверь, а моя деревянная!» Санёк удивлённо оглядывается, и пытается сделать шаг к лестнице. Но джинсы, спущенные до колен не пускают. Я наблюдаю некоторое время, как Санёк дёргается и елозит ногами по полу, но сдвинуться с места не может. Наконец, насладившись его положением, я говорю: «Штаны надень, стриптизёр хренов». Санёк смотрит на свои джинсы, и снова его удивлению нет предела. Кое-как натянув штаны, он замечает на полу свой туфель, поднимает его и спрашивает меня: «А второй где?» Мне очень хочется ответить по-русски в рифму, но я вспоминаю присказку своей бабушки: