– Что именно ты хочешь знать?

Молчит. Если я его убью, то суд присяжных меня оправдает?

– Стас!

– Просто если вам пришлось жениться из-за меня… А мы в последнее время с ним ссорились… Ну я ещё и футбол хотел бросить. И история со школой… Получается, что всё случилось из-за меня.

Я даже нож, которым резала мясо, из рук от неожиданности выронила. Что?! Он это серьёзно?!

– Так, не поняла, ещё раз…

Ребёнок опускает глаза в пол, и совсем подавленным голосом сообщает:

– Наверное, если бы я был лучшим сыном, то он… то папа бы не обидел тебя, не ушёл от нас.

Ну, Чернов, берегись. Я теперь тебя собственными руками придушу, за то, что заставил нас всех через это проходить. Но Стасу видимо мало, поэтому он выдаёт своё следующее умозаключение, от которого мне совсем становится плохо:

– Ну, или возможно, если бы я вообще не родился, то у вас жизни бы лучше сложились.

А вот это уже совсем серьёзно. По тону слышу, что эта мысль его уже давно тревожит. И дело тут уже не в измене Саши, а в чём-то другом. И мой мир снова трещит по швам, вот только чувствам своим сейчас поддаваться нельзя, потому что вслед за мной в эмоциональную яму рухнет и Стас.

– Откуда эта мысль?

– Да, так, – я выжидающе на него смотрю, и сын нехотя поддаётся. – Мы когда тебя в гимназии ждали, я слышал, как мать Паточкина с директором разговаривала. Она сказала, что ты не можешь быть хорошей матерью, так как сама ничего ещё в жизни не видела, и удел твой кухня и пелёнки.

Слова ребёнка больно бьют куда-то в самое сердце.

– Ты тоже так считаешь? Что я плохая мать?

Стас даже подпрыгивает и резко вскидывает глаза на меня. Не, Чернова пока поберегу, поеду в Москву и разнесу по кирпичикам всю их грёбанную гимназию.

– Да нет же, я же не об этом! Ты у нас самая лучшая! Просто мне же вот сейчас 16, а вы с папой уже родителями стали в это время. А я вас ограничил. Но у папы хоть работа есть, а ты вот всё время с нами. Значит, я тебе жизнь испортил.

Я опускаюсь перед Стасом на колени, чтобы можно было заглянуть в его глаза, наполненные слезами, виной и болью. И говорю как можно спокойнее, иначе, если дам волю голосу, просто впаду в истерику:

– Дорогой мой и любимый ребёнок. Ты – самое лучшее, что могло с нами случиться. Может быть мы с папой не сразу оказались готовы к этому, и поэтому не советую повторять наш опыт, но… Но мы бы никогда и ни при каких условиях не выбрали другой судьбы. Я прошу тебя, выкинь, все эти мысли из головы. Как ты мог испортить нам жизнь, если ты – наше самое правильное решение?!

Стас слезает со стула ко мне на пол и утыкается куда-то в шею. Чувствую его горячие слёзы.

Мальчик мой, как же я тебя люблю!

Глава 20.

По домам мы расходимся под самый вечер. Сначала долго бродим по городу, а вконец замёрзнув, заходим в первое попавшееся кафе. Толком и не разговариваем, каждый варится в своих мыслях, пытаясь осознать случившееся. У нас будет ребёнок… Это что-то новое, что-то пугающее.

С самого начала я относилась к своему положению исключительно как к катастрофе. У меня все мысли-то были исключительно о том, что делать и как это всё остановить. Пока Саша не сказал про ребёнка, это была именно беременность… словно какая-то болезнь. А тут ребёнок, новая жизнь, новый человек. Не я, и не Саша, что-то совершенно иное… кто-то.

Ещё был Чернов… мы ведь до этого существовали подобно параллельным прямым, которые однажды случайно пересеклись, а потом вновь разошлись каждый в свою плоскость. Он свою вину передо мной чувствовал, считал, что что-то должен. Я же летела в пустоту, прежний мир рушился на глазах, погребая меня под своими обломками. Это же моя жизнь менялась! Это же моё тело меня ненавидело! Это же всё происходило во мне!

А тут бац! У нас будет ребёнок. У нас. Параллельные прямые вдруг опять пересеклись. Откуда берётся-то это «нас», если мы с ним чужие люди? И это тоже решать надо.

– Ты к родителям или к бабушке?

– К родителям… Хочу им сказать всё.

– Сегодня?

– А чего тянуть? Скоро сами всё поймут… – хочется ещё добавить, что не только они, весь остальной мир тоже, но об этом даже думать страшно.

– С тобой пойти?

– Нет… Так им только мой труп придётся прятать, – пытаюсь шутить я. Но Сашке не смешно. Впрочем, мне тоже.

Он провожает меня до родительского дома. Мы стоим у подъезда, надо как-то попрощаться, а что сказать непонятно. Простым: «Ну, всё, до завтра», – здесь не отделаешься. Так и топчемся на улице. Потом Сашка всё-таки решается:

– Сань, я своим тоже всё сегодня расскажу.

– Ты не обязан.

– Обязан.

На этом и расходимся.

Родители дома, бабуля обнаруживается здесь же. Все весёлые и радостно возбуждённые.

– О, Шурка, пришла, – кричит папа. – Ты же вроде бы в гостях собиралась ночевать?

– Так вышло, – бурчу себе под нос я. Словно репетирую свои оправдательные речи.

– А ты чего хмурая?

– Серёжа, отстань от ребёнка! Дай сначала раздеться, – выглядывает их кухни мама. – Санька, раздевайся, сейчас ужинать будем. У нас сегодня повод!

– Какой?

– Сначала раздевайся, руки мой, потом обсудим.

Раздеваюсь и разуваюсь я медленно, а в ванной так вообще зависаю. По возможности оттягивая момент выхода на кухню.

– Шура! – зовёт папа. Непроизвольно морщусь, ненавижу этот вариант имени, но с папой не спорю.

Семейство моё сидит за праздничным столом, я сажусь на табуретку и пытаюсь оценить, как мой желудок отреагирует на такое количество запахов. Вроде бы пока молчит.

Папа неожиданно ставит передо мной бокал с шампанским.

– Серёжа! – для проформы возмущается мама.

– Сегодня можно, – отмахивается он, и поднимает свою рюмку. – А мы вот сегодня квартиру купили. Представляешь?!

Родители настолько рады и горды собой, что на мою вялую реакцию никто не реагирует.

– Давайте же, выпьем за это! Наконец-то мы будем жить все вместе! Шурка, да ты пей! Сегодня можно, с одного бокала ничего не будет.

Я смотрю на это шампанское, и откуда-то из глубин сознания приходит мысль, что, раз «У нас будет ребёнок», то мне теперь нельзя. Не то чтобы я до этого алкоголем увлекалась, так, пару раз пробовала вино или шампанское на новый год или дни рождения. Ну и в Уругвае пару раз угощали местными напитками. Но всё же, можно было сказать, что не пила. А тут получается, что категорически нельзя.

Первой неладное заподозрила бабуля. Оставив нетронутую рюмку в сторону, обеспокоенно смотрит на меня, изучает, спрашивает:

– Санька, что случилось?

Вот он момент! Надо просто сказать. Только вот слова не идут. Вообще никакие… Я так и сижу, опустив голову и разглядывая пузырьки в бокале.

– Саша?! – это уже мама. Грозная и волевая, нет, она не ругается сейчас, она ждёт.

Поднять голову на них я так и не смогла, поэтому и разговаривать буду не с ними, а с бокалом:

– Я беременна…Так получилось.

Из дома меня не выгнали. Убить не убили. Вот только смотрели так, что в пору было самой удавиться. Нет, в их взглядах не было отвращения или осуждения, было одно удивление, зато какое! Если бы я открутила свою голову и положила её рядом, они бы, наверное, меньше удивились. И именно это било больнее всего. Потому что не могла их дочь сделать такую глупую вещь в 15 лет! Меня ведь за два месяца ни в чём и не заподозрили, только потому, что даже предположить не могли. В этом плане мы с родителями были похожи, ведь такого варианта событий для нас просто не существовало. Это и пугало, оказывается, что никто не знал, на что я способна.

Первым приходит в себя папа:

– Кто?

– Ребёнок, – как-то совсем по-детски поясняю я.

– Я не об этом. Отец кто?

– Знакомый…

А что я ещё сказать могу?! Мальчик из школы, который… в пределе просто знакомый, брат моей подруги, возможно уже бывшей, но это не суть.

– Ты его любишь? – зачем-то уточняет мама.

– Нет…