– Если повезёт проспит до утра.
От этих слов мне становится совсем тоскливо. Чувство личной убогости и бессильности с новой силой начинают терзать меня изнутри.
– Ань… Мы завтра уедем, честно, – пытаюсь оправдаться я. При этом Анюта вопросительно поднимает бровь, всем своим видом говоря: «Интересно и куда же?!». Но на этот вопрос, как и многие другие у меня просто нет ответов.
– Знаешь, Сань, ты можешь ещё раз десять у меня попросить прощение…
– Могу… – печально соглашаюсь я, и самой же противно от того, насколько жалко это звучит.
– Можешь, можешь, не сомневаюсь. А ещё ты можешь продолжить своё самобичевание и упаднические настроения. Но что-то мне подсказывает, что это не поможет нам решить наших проблем.
– Наших?
– Наших, наших. Ведь пока ты не решишь свои проблемы, ты останешься здесь… И это к слову даже не обсуждается! Лёлька с дядей Серёжей обещались через неделю быть, так что до их приезда я точно вас никуда не отпущу. Но, тем не менее, пока вы здесь, это крайне усложняет мой быт, в частности рушит все мои вечерние планы на мужа, – я виновато морщусь и пытаюсь начать извиняться опять. Но Анюта указывает на меня бокалом и продолжает. – Вот только попробуй, меня уже тошнит от слова извини, серьёзно. Раз вы остались здесь, то сегодняшний вечер я хочу провести в компании адекватного человека, а не нюни и плаксы. Если бы я этого хотела, я пошла бы и разбудила ребенка и слушала его вопли до скончания века.
Анюта (а домашние звали её только так) была дочерью близких друзей моих родителей, а заодно и училась со мной в одной школе. Полжизни прожив в соседних дворах, мы поначалу были друзья – не разлей вода. Потом подростковый возраст и разные интересы как-то развели нас, два года разницы когда-то оказались непреодолимой пропастью. А после того как я родила Стаса и вышла замуж, контакты совсем были утеряны. Из рассказов родителей я знала кое-что о её жизни, например, что она успешно выучилась на учителя географии, потом встретила милого парня Олега, за которого в последствии и вышла замуж. А почти год назад стала мамой замечательного мальчугана Сережки.
Как мы оказались здесь? Я позвонила маме и узнала про то, что наши графики не совпали. Пока я стояла посреди вокзала и взвешивала все возможные варианты, мама позвонила Анюте. Затем Анюта позвонила мне и велела стоять на месте и никуда не двигаться. Уже через полчаса Олег забирал нас с вокзала, правда, в его машину мы бы все не поместились, поэтому пришлось опять звонить в службу такси.
Аня встретила нас дома, держа на руках Сережку, который при нашем виде невесело скуксился. И если честно, я его понимала, сама бы скривилась и поскорее бы дверь захлопнула. А вот Анюта ничего, улыбалась нам так, как будто только нас в их жизни и не хватало.
Они жили в небольшой двухкомнатной квартире, поэтому вопрос с расселением решили достаточно быстро. Одну комнату они оставили за собой, а вторую полностью отдали нам. Мы завалили весь пол матрасами, подушками и одеялами, заботливо позаимствованными у соседей. Затем мы все по очереди обедали, мылись, переодевались. Пару раз сбегали в магазин, выгуляли собаку. Нас было так много, что одни только водные процедуры заняли у нас более трёх часов, и это без учёта Ромкиной оккупации ванной комнаты. День вышел сумбурный, поэтому мои все в десять вечера уже валялись на матрасах и живо что-то обсуждали, при этом не менее активно зевая. Анюта уложила сына спать, и, оставив Олега за главного во всем этом детском царстве, заперлась со мной на кухне:
– Ну ладно, давай рассказывай.
– Что именно? – спрашиваю я, хотя прекрасно понимаю, к чему она клонит.
– Что у вас там случилось? Где Сашка?
***
До дома всё-таки умудрилась доехать без приключений, что было странно, потому что гнать я начала ещё на выезде из центра. В рекордные сроки добираюсь до посёлка, и, только попав на территорию нашего участка, начинаю понимать как же мне плохо. Пока, правда, только физически – меня мутит, и ноги плохо слушаются. Бросаю машину на подъезде к гаражу. На крыльце сидят близняшки и Кирилл, перед которыми носится Бакс. На автомате прошу, чтобы не сидели на холодном, и, не останавливаясь, прохожу мимо. Меня уже начинает мотать из стороны в сторону, поэтому идти по лестнице не так легко. Здесь меня и нагоняет Кирилл:
– Мам, мам… – растерянно зовёт он и ловит меня за руку.
Я пытаюсь сфокусировать свой взгляд на нём, но получается так себе. Может быть, мне повезёт, и он решит, что мать просто пьяна? Но Кирилл не отпускает меня, в его взгляде появляется тревога.
Собираюсь с последними силами и свободной рукой глажу его по вихрастой макушке:
– Я в порядке, в порядке… Просто голова болит. Попроси Дамира, чтобы заказал пиццу на ужин. Мне прилечь надо.
В его взгляде перемешались испуг и растерянность, но Кирилл всё же отпускает меня. Я даже, кажется, улыбаюсь. Поднимаюсь на второй этаж и, наконец, оказываюсь во власти нашей спальни, за дверью слышен топот Кирилла и его громкое: «Стааааассссс».
Не знаю, через сколько появляется Сашка. Через 20 минут или два часа. Сначала до меня доносится шум: топот, голоса детей, восторженные крики Кристины и Вики: «папа!». Слышу сбивчивый рассказ Стаса, забывшего обо всех утренних обидах. Догадываюсь, как тот просит у Саши что-нибудь сделать со мной. Не знаю, что отвечает ему отец, но через минуту дверь спальни открывается и на пороге появляется Чернов. Обутый и полностью одетый. За его спиной маячат дети, но он командует им «кыш» и закрывает дверь, отрезав все пути к отступлению. Поразительно, но ещё мгновение назад наша спальня казалась мне укрытием ото всех бед, но оказавшись наедине с мужем, чувствую себя в ловушке.
Я стою у окна, на улице уже начинает темнеть. Интересно, кто-нибудь догадался загнать собаку домой? И заказали ли дети пиццу?
– Сань, – опять шепчет Сашка. Боже, как же я любила когда-то его голос.
Но я не оборачиваюсь, всё ещё смотрю в окно и пытаюсь сосредоточиться на своих жалких мыслях о собаке и пицце. Понимаю, что это трусость, и сама себя ненавижу за это. Сашка ещё какое-то время стоит у двери, а потом всё же решается подойти ко мне. Стоит за моей спиной и почти не дышит, по крайней мере я не слышу. Потом осторожно касается моего плеча, но я отлетаю от него в другой конец комнаты:
– Никогда … не… трогай… больше … меня! – тщательно выговариваю я каждое слово.
Его руки сжимаются в кулаки, но скорее от непонимания, куда их сейчас деть, чем от злости.
– Сань, я виноват, понимаю. Но, давай попробуем поговорить.
Я упрямо вздергиваю подбородок, и видимо качаю головой, потому, что Сашка тут же добавляет:
– Нам это нужно, ты же понимаешь, – он выглядит таким рассудительным, что у меня зарождается ощущение, что это я сегодня что-то натворила. И от этого становится так обидно.
– Не понимаю… ничего не понимаю, вообще. Боже мой, какая же я дура наивная. Я же сегодня весь день металась по Москве, искала тебя, переживала как там Сашенька с его работой, делами… А он… Хорошо хоть провёл время, а?
Сашка кусает губы и виновато отводит глаза, видимо не выдержав моего безумного взгляда. Я нервно откидываю волосы назад и продолжаю свою гневную тираду, сама не замечая того, как перехожу на крик:
– Хотя нет, не отвечай, не хочу знать! Чёрт, Чернов, что же ты натворил!
Дышу тяжело и почему-то хрипло.
– Натворил, да… С радостью бы сказал, что не понимаю, как всё случилось, что всё это была случайность…
– И мне от этого легче должно стать?!
– Нет, не должно… Но, Сань, это всё такая ошибка, клянусь…
– Ошибка?! – мне тошно от того, что он говорит шаблонами, мне противно от того, что я отвечаю ему тем же. Но как разговаривать иначе, я не представляю. – Ошибка – это то, что я целыми днями сижу и жду, что ты сегодня осчастливишь нас своим присутствием. Ошибка – это то, что я верю, что ты несчастный впахиваешь целыми днями. Ошибка – это то, что я на прошлой неделе тебе в квартиру шторы выбирала! Гениальное решение, сплавить семью за город, а самому купить квартиру и таскать туда баб! Как давно тебе всё равно на нас стало?! Это кем надо быть…, – меня несёт, и я кричу обо всем, что идёт в голову. Первые предвестники надвигающейся истерики, но Сашка обрывает меня своим жёстким «стоп». Почему-то тоже начинает злиться:
