Через час мы уже тоже улеглись по своим местам, и под завывания метели уснули. Не прошло и часа, как закричала в истерике девочка, переполошив всех в доме. Мать снова зажгла лампу, и принялась вместе с женщиной успокаивать девочку.

– Настрадалась бедная! – произнесла Марфа, виновато улыбнувшись. – Вы нас извините! Как только рассветёт, мы пойдём!

– А куда вы хоть направляетесь? – услышал я голос матери. – А то откуда вы не говорите, так хоть скажи куда идёте-то? Может и я, чем-то вам, подсоблю!

– Да уже недалече осталось! – прошептала она и продолжила. – К брату иду в Клетню, думаю, что дня за три дойдём, а откуда идём, я же сказала, скажуще!

– Ну, ладно! – примирительно произнесла мать и, забрав с собой лампу, ушла в переднюю комнату к отцу.

Мать ушла и унесла с собой свет, а в это время на улице лютовал сильный ветер со снегом. В трубе гудело, как бы предупреждая всех нас о неминучей беде, которая поджидает нас в скором будущем. Я хорошо запомнил, как ели наши гости, как они глотали куски свежего хлеба, не разжёвывая его. Осознав увиденное, мне стало страшно и я тихо, чтобы никого не разбудить, заплакал. Нет, мне не было больно. Мне было до безумия жалко этих людей, которых голод согнал со своего родного места, и погнал в такую метель неизвестно куда. Мать и маленькая девочка, которая была ровесницей нашего Вани, шли одни даже, не задумываясь об опасности. Опасность умереть с голода и погнала их в это рискованное путешествие, в надежде именно выжить. Просто случай, что им повстречался наш отец, и привёл в свой дом, где их обогрели, покормили и предоставили кров.

Уже далеко за полночь, я уснул, терзаемый страшными снами. Проснулся я тогда, когда что-то упало на пол с грохотом. Оказывается, это упала заслонка из печи, возле которой уже суетилась мать. Сквозь небольшие окна уже пробивался свет. Отца в доме не было, а за столом сидели наши гости, рядом с которыми сидела Ксения с Иваном. Дуся помогала матери собирать на стол.

Не успел я слезть с печи, как в избу ввалился отец в тулупе и, весело улыбнувшись, произнёс. – Ух! Дерёт, зараза! Ветер утих, но мороз явно за двадцать! Ну, и куда это вы пойдёте в такую погоду?

– Нет! Что вы! – запротестовала Марфа. – Мы и так вам столько неудобств доставили! Спасибо огромное, а мороз это не страшно, будем быстрее идти, это же не метель с ветром и снегом!

– Ну, это конечно ваше дело, но я вам всё-таки посоветовал бы денёк ещё переждать, авось и спадёт морозец! – снова произнёс отец, снимая тулуп с плеч.

Затем, устроившись на своём месте за столом, он добавил. – Я сейчас еду в колхоз, могу немного подвезти, да и дорогу показать, как идти, но вообще-то дальше начинаются леса, а там стаи волков. Зима не лучший период для таких путешествий!

– Спасибо вам, люди добрые! – вновь произнесла Марфа и, горько усмехнувшись, добавила. – Ничего я уже не боюсь, после того, как трое моих деток и муж умерли от голода. Как Господь распорядится, так и будет!

Больше никто не пытался её переубедить. Мать подлаживала им еду, налила по большой миске горячих щей, рядом стояла большая миска с целой картошкой и обширной сковородой, на которой дымились шкварки сала, залитые яичницей. Пока они ели, она собрала им приличный узелок и, устроившись на лавке возле окна, вздыхала, наблюдая за этими несчастными людьми, которые добровольно шли на свою смерть. А там кто его знает! Может как раз они и убегали от смерти, ведь прошли же уже больше сотни километров, как Марфа сама и сказала, хотя так и не сказала откуда они идут.

Через полчаса, поблагодарив всех за приём, за хлеб и соль, мать с дочерью вышли из дома, где их поджидал отец, сидя в санях, придерживая кобылу, которая не желала стоять на месте. Я оделся и тоже вышел следом за ними вместе с матерью и Дусей. Снега подсыпало, но не много, хотя с вечера сильно вьюжило.

– Так откуда вы топаете, Марфа? – спросила мать, когда те уселись в санях.

– Господи! Да я же уже вам говорила, что скажуще! – произнесла она и слегка улыбнулась. – Это недалеко от Клинцов, километрах в пяти от города.

– Ну, так почему ты всё говоришь, что ещё скажешь, откуда идёте? – удивлённо спросила мать, недоумённо посматривая на женщину.

– Господи! А я-то думаю, почему вы всё спрашиваете? – улыбнувшись, произнесла Марфа. – Да деревня такая под Клинцами, Кажушье называется, вот я и отвечаю вам скажуще!

Наконец-то до нас дошло и мы, невольно все засмеялись. Через пару минут отец тронул кобылу, и сани плавно выскользнули за ворота. Больше мы их не видели.

Вечером, когда приехал отец, он сказал, что подвёз их до соседней деревни, которая лежала на их пути, там и оставил, а сам вернулся в Беловск, где и пробыл почти до вечера. Вася тоже был там, а вечером они оба и вернулись.

В начале марта мы уже сами почувствовали, что такое недоедать. Когда чего-то не хватает, особенно хлеба, ты уже не можешь наесться. Постоянное чувство голода мешает даже спать. К этому времени у нас почти закончилась мука, картошка тоже была на исходе, оставалось только пару мешков, кроме сеянки. Но, а так, как сеянку никто доставать из ямы не будет, то приходилось экономить. До нового урожая ещё было далеко, и что делать, никто не знал. Отец ходил хмурым и злым, если кто начинал хныкать, он лупил вожжами, висящими возле косяка дверей.

Плохо, что заканчивалось сало, и птица. В заначке оставалось немного мяса, пересоленного вместе с салом, но его мать берегла на пасху.

В других семьях лучше не было. Кроме того, что самим было нечего есть, так ещё и скотина жила впроголодь. Корова наша истощала, и мать каждый день молилась Богу, чтобы она дотерпела до травы, а до неё ещё было, как минимум месяц, а то и больше.

Как назло весна выдалась холодной и затяжной, но она всё-таки наступила и к концу апреля скотину стали выводить на луг. Куры бегали в любую погоду, им было проще и, уже в начале апреля, четверо из них сидели на яйцах. Заработанные деньги отец потратил на закупку гусят и утят. Ещё зимой водили свинью к хряку, и к концу апреля она опоросилась, принеся двенадцать поросят, трое из которых пропали сразу, но остальные выжили и носились по двору. Лошадь, которую передали нам из колхоза, отец вернул в колхоз, после чего облегчённо вздохнул. Около половины розданного скота за зиму околело, несколько человек из Беловска были осуждены за это на небольшие срока, и отправлены на стройки страны.

Жизнь начала возрождать после майского праздника. Кое-как отсеялись у себя в огороде, экономя семена, чтобы оставить хоть немного для еды. Пётр Емельянович раздобыл семена в районе, и в полях развернулась работа. Мысли были одни, чтобы получить хороший урожай, но тут начались другие проблемы. С середины мая зарядили дожди, которые практически не прекращались почти всё лето. Только изредка выглядывало солнце, и снова сплошные облака затягивали небо. Травы выросли огромные, но убирать их не было возможности.

Мы, помогая отцу в заготовке сена, вырывая моменты, когда прекращался дождь, неслись на луг, где был наш участок. Скосив немного травы, мы загружали её сырой и везли во двор. Потом затаскивали на чердак, или под навес, и расстилали тонким слоем, постоянно её вороша, пока она не подсыхала до нужной кондиции. Потом её снимали, и укладывали в небольшие копны, укрыв брезентом, если копна была под открытым небом.

Практически тоже самое делали и в колхозе, соорудив типа, вешал под крышей на току, где ветерок делал своё дело. Радовало только то, что травы были обильные и, как бы погода не издевалась над людьми, мы собрали достаточно сена за лето. Зато почти весь урожай пропал от нескончаемых дождей, и это было ужасно.

23.04.2015 год.

Веха!

Начало пути!

Часть девятая!

Как я уже говорил, лето было гнилым, зато река поднялась, и пруд наш тоже наполнился до предела, но рыба стала появляться только в конце лета, да и то мелочь.

До нас доходили слухи о повальном голоде в Поволжье, где вымирали целые деревни. Прошёлся голод собственно по всей стране, но такого голодного мора, как там, не было нигде. Я хорошо запомнил ту женщину, Марфу с дочерью, которые забрели к нам, что их и спасло. По крайней мере, именно тогда, а как сложилась их дальнейшая судьба, никто из нас не знал.