– Наши проблемы вас не касаются.

– Ты права, – с деланым равнодушием кивнул Феликс и отодвинул опустевшую тарелку. – Ты ещё что-то хотела?

Девчонка замялась. Она явно не ожидала такого резкого перехода и не была готова перейти к делу. И всё же она быстро взяла себя в руки.

– Хотела… Хотела обсудить условия моего заключения. Почему мне нельзя гулять по саду?

Теперь, когда он уже видел, какой она бывает в естественной обстановке, её нервозность бросалась в глаза. Слишком упрямый взгляд, стиснутые руки… Ей явно был очень важен ответ.

– Тебе не хватило одной прогулки? – осведомился он, бросив выразительный взгляд на забинтованное плечо.

– Вы сами говорили, что собаки спускаются только на ночь. Я хочу гулять, что в этом плохого? Не думаете же вы, что я посреди белого дня смогу перебраться через ваш забор и ускользнуть от охраны?

– И всё же я не сторонник бессмысленного риска, если ты не забыла. Хочешь свежего воздуха – открой форточку.

Зеленцова прикусила губу, явно не собираясь сдаваться, но не зная, какие ещё подобрать аргументы.

– Сегодня днём вы предложили считать моё согласие на звонок маме сделкой, – наконец медленно проговорила она. – Завтра я должна решить все вопросы с деканатом, как вы хотите. Почему бы вам, в свою очередь, не назвать происходящее компромиссом и не пойти на ещё одну незначительную уступку?

Он усмехнулся, спрятав под этой снисходительной реакцией искреннее одобрение. Девчонка умела держать удар.

– Ты, случайно, не подумывала стать адвокатом? Похоже, переворачивать ситуацию в пользу нужной стороны – это твоё.

– Думала, – не стала спорить Зеленцова. – Но теперь смотрю на вас и думаю, что лучше быть прокурором.

Сказала и тут же прикусила язык. Видно, сообразила, что вышла из амплуа проникшейся своим положением, безобидной бедолаги.

– Что ж, раз уж ты знаешь слово «компромисс», давай-ка его применим. С завтрашнего дня ты можешь гулять. В сопровождении охраны.

Вытянувшееся от разочарования лицо Зеленцовой определённо стоило того, чтобы принять такое решение.

Ужин с Ветровым оставил странное впечатление. Вроде как она не потерпела полного поражения, и вообще стоило бы радоваться, что тот от угроз и физического воздействия решил перейти к сделкам и даже выслушивает её пожелания. И всё же в душе прочно поселилось ощущение, будто сегодняшнее достижение на самом деле таковым вовсе не является.

Дело было не только в неоправдавшихся надеждах, хотя, конечно, она немало рассчитывала на возможность свободно разведать территорию. Ингу не покидало чувство, будто разрешая ей гулять под присмотром надзирателя, Ветров откровенно издевался. Он сам не считал это уступкой, отлично поняв, что ей нужно было на самом деле. Но почему-то не ответил прямым отказом, а снова вступил в некую не понятную ей игру, формально пошёл ей навстречу.

Решил и на ней испытать хвалёную «доброту господина Ветрова», от которой однозначно выигрывает только он сам? Вряд ли. Каким бы человеком Ветров ни был, неоправданной самонадеянности в нём не наблюдается. Он не может думать, что благодаря мелким псевдо-уступкам вызовет в ней расположение и сможет ею управлять. Да и не старался он вовсе изобразить душевность и сострадание. Нет, посыл был иной. Какой?

Он снова развлекался, как тогда с пистолетом? Ждал её реакции? Следующего шага? Кот и мышь… Ей ведь уже приходила в голову такая мысль!

Что ж, пока мышь шевелится, коту интересно, и у неё остаётся шанс. Получается, до сих пор она всё делала правильно. Только вот следует помнить, что рассчитывать можно лишь на себя. Коты не испытывают сострадания к пойманным жертвам, и если тем не удаётся убежать, финал такой игры всегда один.

Инга едва не забыла об этом сегодня за ужином. С самого начала всё пошло не сказать чтобы совсем не так, но всё же иначе, чем она ожидала.

Начать с того, что Ветров отреагировал на её появление в столовой самым неожиданным образом. Нет, она специально постаралась немного приодеться и выглядеть более-менее привлекательно, рассудив, что у красивых всегда больше шансов добиться того, чего хочется. Красота пробуждает симпатию. Она сама в детстве совершенно спокойно относилась к необходимости травить капустных гусениц, но если видела где-нибудь пострадавшую бабочку, переполнялась сожалением. Кто сказал, что друг на друга люди смотрят как-то иначе?

Но Инга никак не ожидала, что её маленькое преображение произведёт такой эффект. Ветров весь ужин почти не отрывал от неё глаз. Причём смотрел совсем не так, как раньше – не как на досадную помеху, не как на слабого, но докучливого противника… Инга не была искушена в вопросах отношений и не часто ловила на себе заинтересованные мужские взгляды, но всё же могла с уверенностью сказать, что этот взгляд был именно таким. Заинтересованным. Мягким, обволакивающим, изучающим и многообещающим… Но при этом не сальным, не наглым и навязчивым. От этого взгляда не хотелось отряхнуться, он не пугал и не вызывал неприятия. Наоборот…

Инга неожиданно для себя заметила, что при других обстоятельствах Ветров наверняка произвёл бы на неё впечатление. Такие мужчины притягивали её внимание, казались привлекательными. Элегантный, с отточенными аристократическими манерами, правильность которых сглаживалась лёгкой естественной небрежностью и не производила впечатление педантичности. Без малейшего намёка на выпирающий живот, крепкий, жилистый – без рельефной мускулатуры, которая встречается у завсегдатаев спортзалов, но без всякого сомнения обладающий внушительной скрытой силой. И самое главное, с таким острым, проницательным взглядом, который, казалось, любого видит насквозь, и от этого немного не по себе, но в гораздо большей степени – интересно и… возбуждающе?

Собственная реакция обескуражила Ингу больше всего. Нет, она ни на мгновение не забыла о том, что из себя представляет сидящий напротив человек. Но ненадолго всё зло, которое он принёс её семье, вдруг перестало быть определяющим моментом их общения.

Ветров оказался обаятельным собеседником. Даже больше, чем просто обаятельным – Инга и раньше имела возможность заметить силу его энергетики, но до этого их разговоры сводились к открытому противостоянию, и она всегда была начеку, вся сосредотачивалась на том, чтобы не позволить себя подавить. В этот же раз они впервые разговаривали относительно мирно, и она немного расслабилась и сама не заметила, как поддалась заданному им настроению.

Улыбалась, выслушивая его циничные рассуждения! И даже в какую-то минуту подумала, что этот беззастенчивый, весёлый цинизм очень похож на почти мальчишескую хулиганскую браваду, и на самом деле Ветров наверняка искренне заботился о тех, кого брал под свою опеку. Конечно, не забывал о собственной выгоде, но всё же думал и о других.

Теперь подобная мысль казалась нелепой. Она просто приписала другому человеку – врагу, наркоторговцу и убийце! – собственный взгляд на мир. Сама не смогла бы хладнокровно использовать людей, да ещё и притворяться при этом благодетельницей, вот и решила, что тот тоже не из таких. Ужасная глупость.

И ладно бы на этом она опомнилась, но нет! Зачем-то принялась откровенничать, посвятила противника в дорогие душе воспоминания… Неизвестно, что ещё она захотела бы выложить, если бы Ветров не начал рассуждать об её семье. Это быстро привело Ингу в чувство.

Ветров явно не испытывал ни малейших угрызений совести, не считал себя хоть в чём-то виноватым, да ещё и принялся намекать, что все её счастливые воспоминания не что большее, чем детская иллюзия.

Подобные замечания всегда выводили Ингу из себя. Она не хотела думать о том, что её реакция объясняется как раз тем, что в таких словах была доля истины.

Инга рано начала чувствовать, что не была желанным ребёнком. Нет, никто и никогда не говорил ей чего-то подобного, её одёргивали и наказывали не больше, чем других знакомых детей, о ней заботились, иногда даже баловали… Но родителей мало интересовало, где и как она проводит время. Проголодалась? Ладно, сейчас накормим. Хочешь погулять? Ладно, иди. И никаких «лишних» вопросов и пожеланий – куда собираешься, с кем будешь играть, возвращайся засветло…