Те, за кем он следил, скорее всего ушли на корму.

Летатель совершил очередной поворот и отдался попутному порыву.

Солнце свалилось в океан; быстро темнело. Там, на западе, над слабо подсвеченным горизонтом и гораздо выше старого Листа парил еще один Лист – далекий и почти невидимый.

К исходу северной зимы Артем прочувствовал слова мастера Фидди в полной мере, а не только умом. Те, которыми Фидди призывал ученика не лихачить.

В полете Артем многие вещи делал теперь на полном автомате, специально не сосредотачиваясь. Повороты, горки, восходящие и нисходящие спирали – все необходимые в небе фигуры.

Заходили на посадку в нос очередному Листу. С попутным потоком нужно было перетянуть через третью кромку, развернуться уже над Листом, погасить скорость о встречный поток и сесть. Чего проще, казалось бы?

Артем, уже выполнявший все это десятки раз, зачем-то решил прижаться к Листу поближе, чтобы не пришлось потом гасить высоту нырками. "И так сяду, в первый раз что ли?" – так, вероятно он подумал, если вообще думал в тот момент.

Во время разворота и неизбежного при этом крена пришел внезапный порыв. Левое крыло прижало вниз, правое задрало. Зацепив левым кромку, Артем потерял устойчивость и упал. К счастью, на Лист – у самого валика.

Приди порыв на несколько секунд раньше – сорвался бы в штопор.

Возможно, потом и выровнялся бы, снова оседлав поток. А возможно и нет, кто знает?

Левое крыло обломилось ровно по захлестнутой упряжи и пребольно садануло по спине. Ошеломленный Артем долго не мог подняться, хватая ртом воздух и не в силах отдышаться.

Рядом сели сначала Тан, потом Дасти. Нормально сели, штатно и аккуратненько, не то, что он.

– Тиом, белое небо, ты что творишь? – заорал на него ва Тан, торопливо сдирая с плеч лямки сбруи. – Чего тебя вниз понесло?

Артем лежал, придавленный сверху обломанным левым крылом.

Освободившись, Тан бегом подбежал к нему, спихнул обломок в сторону, сграбастал Артема за шкирку и поставил на ноги. Показалось, сейчас ударит, Артем даже сжался и зажмурился.

– Жизнь не дорога? – рявкнул Тан прямо в лицо.

Артем опасливо приоткрыл один глаз.

– Погоди орать, – послышался голос сказочника. – Он, небось, и сам не рад такому маневру.

Тан внял – хватку ослабил, отчего Артем сумел наконец-то встать на обе ступни. До этого, поддерживаемый могучим хватом товарища, стоял на цыпочках.

Ему помогли выпутаться из ослабших ремешков. Расшнуровали упряжь, сняли поклажу.

– Жив? – поинтересовался Дасти участливо. – Штаны сухие?

– Штанам все равно, они непромокаемые, – ответил Артем деревянным голосом.

– О, вижу жив! – обрадовался шутке Дасти. – Ну и скажи мне, друг сердешный, что это ты такое сейчас изобразил?

– Порыв, – жалобно проблеял Артем и опустил глаза. – Зараза…

– Конечно порыв! – снова рявкнул Тан. – Кто ж к Листу жмется на развороте, дурья твоя башка? Что тебе ма Фидди твердил перед каждым вылетом и после тоже? Не лихачь! Не лихачь, небо лихих не любит!

– Не буду, – виновато вздохнул Артем и повесил голову. – Точно не буду.

– Смотри! – со значением произнес сказочник, несильно ткнул Артема кулаком в плечо и прищурился.

Тан побурчал еще пару минут, уже без прежнего запала и тоже угомонился. В общем, на этот раз – пронесло.

Дасти только потом, через несколько дней, признался: он всерьез опасался, что Артем может испугаться перед следующим полетом. Такое бывает – неудача лишает веры в себя, летатель паникует, делает новую ошибку, и привет. Но Артем веры в себя не потерял, наоборот, во время следующего полета каждое движение, каждый вираж исполнял преувеличенно четко, заведомо правильно и надежно, словно на экзамене.

Но слова ма Фидди о лихачестве после этого случая стал воспринимать чуточку иначе.

По основному вопросу к этому времени ничего примечательного не произошло: к телескопической штанге в рюкзаке Артема прибавился всего один артефакт, в целом тоже бесполезный – аварийный осветитель, давным-давно выработавший ресурс. Даже не электрический – химический.

Артем долго колебался, прежде чем сунул его к себе. Но все же сунул, поскольку выбросить его можно было в любой момент, а по весу осветитель тянул всего-ничего, грамм сто, вряд ли больше.

Листов за северную зиму и наступившее затем лето прочесали прилично, людей из мирных кланов опросили множество, однако пока основным итогом всех усилий было постоянное разочарование. Артем теперь меньше огорчался отсутствию результатов, привык, наверное. Жажда поиска немного притупилась, но отступаться он и не думал.

Новый импульс поискам придало известие, принесенное охотником клана, где жил учитель Хисгин. И было это не устное сообщение, а самое настоящее письмо. Не на бумаге, правда – на чем-то другом, не то на местном аналоге бересты, не то на своеобразном пергаменте – Артем не смог определить. Да не слишком-то и пытался, ибо по-настоящему его заинтересовало содержание, но не сразу – чуть погодя. Адресовано письмо было сказочнику, ему гонец ло Витт и вручил свернутый в трубку и чем-то обвязанный пергамент, который, как Артем позже узнал, делают из распущенных стеблей папаруса.

В этот момент Артем на некоторое время отвлекся – прилетевшего издалека гонца следовало накормить, угостить веселящим, поэтому как Дасти читал послание Артем не видел. Он даже не закончил хлопотать у костра – сказочник требовательно потрепал его по плечу и Артем вопросительно поднял голову.

По лицу Дасти сразу было понятно: произошло нечто важное, причем в первые секунды Артем не догадался связать это с письмом.

– Что такое? – насторожился он, слегка недовольный тем, что отвлекают от готовки. Похлебка еще не согрелась, веселящее не налито, лепешки (привезенные, кстати, гонцом) не переломлены и не разложены на промытом листе лопуха, а они тут с какими-то сомнительными новостями.

– Железная птица, – произнес сказочник со значением.

Артем замер.

– Где? – выдавил он, когда смог превозмочь перехваченное дыхание.

– Внизу. Вот карта.

И протянул лист пергамента.

Качество рисунка было аховое, сопроводительный текст тоже читался с трудом, но для Поднебесья такие послания были обычным делом, хотя пользовались ими считанные грамотеи. Обычный люд предпочитал устные сообщения, которые, если требовалась точность, зазубривались наизусть. А если не требовалась – передавались близко к тексту и по традиции самую малость приукрашивались. Откуда еще браться историям, легендам и небылицам? На изначальный, вполне заурядный текст усилиями множества пересказчиков напластовываются сначала истинные и мнимые подробности, потом словно бы сами собой возникают дополнения и уточнения, а в конечном итоге складывается история вообще мало похожая на оригинал, зато куда более интересная и занимательная.

– Давай-ка угощением я займусь, – вмешался умница-Тан. Он всегда все понимал правильно. – А Дасти пока тебе объяснит.

И Дасти объяснил.

Учитель Хисгин нашел способ разговорить нескольких пожилых охотников и один из них подтвердил: да, он встречал нечто, чему не смог подобрать ни объяснения, ни названия. Не на Листе – внизу. Было это давно, лет сорок назад, но охотник все прекрасно помнит. Он начертил карту нужного места и даже изобразил то, что видел. Карта получилась достаточно толковой – люди, которые часто видят мир сверху, поневоле дружат с картами. А вот изображение железной птицы вышло довольно абстрактным – в нем при желании можно было угадать и посадочный бот, и космодромный погрузчик, и поливальную машину из первого попавшегося земного парка. Однако ни малейших сомнений, что нарисован некий механизм, а не что-либо природное, у Артема не возникло.

Следующие четверть часа ушли на весьма оживленную дискуссию по поводу, собственно, карты. В ней Артем по понятным причинам участия не принимал и выступал в роли заинтересованного слушателя, зато живейшее участие принял гость. Они с Дасти и Таном долго обсуждали какие-то приметы, острова и заливы и, кажется, никак не могли придти к общему мнению; потом, используя ножи, принялись чертить свою, более подробную и масштабную карту прямо на Листе около очага. По разговору Артем понял, что место они определили, а теперь обсуждают как ловчее туда добраться на крыльях.