— Я позабочусь, чтобы этого не случилось, — говорю я, представляя себе как по-идиотски это выглядит со стороны.

— Что ж, я предполагал, что наш разговор может зайти в тупик. Поэтому предлагаю вам сделку. Вы отдаете мне мою дочь, а я исцеляю вас от болезни. Каждая из сторон получает желаемое и мы мирно расходимся.

Слышится звон ключей, топот в прихожей. Через секунду в гостиную вбегает Айлин. Не раздеваясь и не глядя ни на кого, бегом поднимается по лестнице. Замечаю, что она хромает. Вслед за ней вбегает Америго. Он собирается идти за ней, но она, стоя на последней ступеньке, оборачивается к нему и делает знак рукой.

— Спасибо, что проводил, но на этом все, — жестко, но без агрессии говорит она. С ужасом вижу, что часть ее лица стала багрово-фиолетового цвета. Глаз заплыл и его почти не видно. Рудольф без малейшего сочувствия смотрит на нее. На мгновение мне даже кажется, что это доставляет ему радость. — Уходи.

Америго замирает на месте, а потом послушно разворачивается, делает шаг назад. Вагнер с ненавистью смотрит на него. Золотое пламя становится ярче, в нем появляются алые точки.

— Надо поговорить, — бесцеремонно произносит Америго, не обращая внимания на моего гостя. Он расстроен и взвинчен. Замечаю на его костяшках запекшуюся кровь. Похоже, случилось что-то серьезное.

— Как вы можете говорить мне, что позаботитесь о ней, если даже не смогли оградить ее от этого недоумка? — с тихой яростью произносит Рудольф, буравя взглядом моего брата. Он произносит пару непонятных моему слуху слов и Америго отбрасывает к стене. Вагнер вскидывает вперед руку и я слышу, как хрустят кости брата. Он тихо вскрикивает, непонимающе глядя на колдуна. Изо рта на подбородок тонкой струйкой течет кровь.

— Кто ты такой… — хрипит он, желая убрать от своего горла невидимые руки.

— Отец Айлин. А ты своей неуемной страстью испортил мне всю вечеринку! — в сердцах бросает Вагнер и продолжает издеваться над Америго, используя свою силу, против которой тот не может защититься. Рудольф с удовольствием наблюдает за тем, как он корчится от боли.

— Довольно! — повышая голос, требую я. — Остановите это немедленно!

— Он обрек вас на мучительную смерть, — напоминает мне тот. Дурман начинает окутывать мое сознание плотной дымкой. — Неужели забыли?

— Нет. Но каким бы гадом ни был мой брат, вам я его мучить не позволю. А между собой мы сами разберемся, — зло говорю я, хватая его за лацканы пиджака. — Отпустите его. Сейчас же.

— Сначала обсудим мое предложение, — не желает уступать мне Вагнер. — Вы согласны? Оценили его преимущества? Я могу больше, чем вы думаете. Исцелить вас для меня — дело нескольких секунд.

Америго бьется в предсмертной агонии.

Понимаю, что оказался перед сложным выбором. Сохранить жизнь Айлин, снова обрести бессмертие, освободиться от обязанностей опекуна. И для всего этого нужно всего лишь произнести одно слово «да». Перевожу взгляд на брата. Сколько мне осталось дней или часов до такого состояния? Он затихает, мышцы расслабляются. Умер.

— Я отказываюсь от вашего предложения, Вагнер, — говорю я. Разумом я еще не успел принять решение, но сердце уже знает ответ. — И я не отдам вам Айлин.

— Но вы же понимаете, что я заберу ее у вас, — вкрадчиво говорит Рудольф.

— В таком случае у меня будет шанс отвоевать ее силой, — делая шаг назад, говорю я. И на меня накатывает состояния какого-то бахвальства и дикой эйфории. Словно я только что выиграл в лотерею. Это меня так ломает или же это магия Амалика? Впрочем, какая к черту разница!

— Ваше время заканчивается, — с удовольствием произносит Рудольф улыбаясь. — Вы не успеете победить меня.

— Если он не успеет, я сделаю это за него, — приподнимаясь на локте, хрипит Америго. Надо же, я даже не заметил, как он пришел в себя. Рудольф заливисто смеется. Смех у него приятный, словно звон ручья. Умиротворяет, дает ощущение радости. Напряжение и злость уходят.

— Безумцам нет пути назад, — говорит он, опираясь на трость. И царственной походкой направляется в прихожую. — Я так полагаю, мы еще увидимся.

Америго поднимается на ноги. Он хочет кинуться следом за Рудольфом, и хорошенько отдубасить его, но я не позволяю ему этого сделать. Хватаю его за шиворот, заставляя остаться. Он злобно материться. Вагнер, хлопнув дверью, уходит.

— Какого черта ты не дал мне сломать ему позвоночник в двенадцати местах?! — негодует мой брат. И чтобы снизить градус ярости с размаху бьет ногой по стоящему напротив креслу. Его глаза становятся алыми.

— Что случилось с Айлин? — вместо ответа, спрашиваю я.

— Я проходил мимо школы, где она учится, — Америго делает неопределенный жест рукой. — Обернулся на возню. Там на школьном дворе двое парней избивали Айлин, а девочки, ее одноклассницы, хлопали в ладоши и хихикали, предлагая поджечь ей волосы. Можно я обойдусь без подробностей? А то убивать хочется, а здесь некого.

— И что ты сделал? — глупый вопрос, учитывая, кто передо мной, но все же.

— А что, у меня было много вариантов? — пожимает плечами Америго. — Убил бы всех, но Айлин висела у меня на руке и просила этого не делать. Поэтому все живы, но поломаны основательно. Да и тебе вмазать бы не мешало. Хреновый ты опекун, если у тебя под носом творится такое, а ты ничего не делаешь, чтобы это прекратить.

— Ты ненамного лучше них. Или у тебя спонтанная амнезия? — замечаю я. — Что ты чувствуешь, когда рядом с ней? Каковы твои желания? Хочешь, я угадаю? На Айлин лежит заклятье ненависти. На мистических существ одно действует не так сильно, как на людей, мы можем с этим справляться, а они — нет. И здесь уже ничего нельзя сделать.

— Нет, а найти того, кто снимет эту дрянь? Оградить от людей? Увезти в глушь, пока проблема не решится? — возмущается Америго. — Вариантов масса! Просто ты по какой-то непонятной мне причине не хочешь ничего делать!

— Может, потому что я подыхаю и у меня нет на это времени? — говорю я. У меня начинает болеть голова, в глазах двоится, и все, чего хочется, чтобы он ушел. — Убирайся. Я не хочу тебя здесь больше видеть. И запрещаю приближаться к своей воспитаннице. Иначе последнее, что я сделаю — убью тебя.

Америго раздосадован, он сжимает кулаки, хочет что-то горячо возразить мне. Но из кухни выходит Рита и, скрестив руки на груди, с укоризной смотрит на него.

— Вон, — повторяю я, глядя ему в глаза. Он чертыхается и, развернувшись на пятках, спешит к двери. До слуха доносится грохот, с которым он ей хлопает.

— Аккуратней! Это не твое имущество, придурок! — кричит ему вслед рассерженная Рита и переводит взгляд на меня. — Умойся. На тебя смотреть больно.

Провожу пальцами по щеке. На подушечках остаются красные капли. Черт, опять. Быстрым шагом иду на кухню, открываю холодильник и, достав оттуда пакет с кровью, заставляю себя его осушить. Аппетита нет, на каждый следующий глоток приходится себя уговаривать. Кто бы раньше сказал, что такое будет — не поверил бы никогда. Поднимаюсь на второй этаж и умывшись иду к Айлин.

Она сидит в постели. Переодетая в пижаму, на ногах носочки. На коленях лежит альбом для рисования, в котором она что-то рисует. Нижняя губа закушена, брови нахмурены. Такой сосредоточенной и поглощенной вижу ее впервые. Карандаш резко скользит по бумаге, замирает в воздухе и снова скрипит, соприкоснувшись с листом. Мне хочется заглянуть и узнать, что она там рисует, но я отказываюсь от этого искушения. Сажусь на край кровати и смотрю ей в лицо.

— Не хочешь рассказать, что произошло? — мягко спрашиваю я. Она вздрагивает от звука моего голоса и тут же подносит руку к щеке, желая закрыться.

— Разве Америго не рассказал? Он же герой, должен был похвастаться своим подвигом, — с усмешкой произносит она. — Какого черта он вмешался? Раз помахал кулаками, а мне теперь с этим жить! Думаешь, мне это как-то поможет? Станет только хуже! Мне еще больше полугода в школу ходить!

— Ты туда больше не пойдешь, — неожиданно говорю я. — Мы уезжаем в Лондон. Все необходимое тебе образование получишь там. Документы я уже оформил.