– Правильно, мрак мой. – поддакнул Михаэль. – Должны же мы когда-то разбить и подарок твоей мамы.

– А тут ничего так, – произнес Даймон, походя по коридору и заглянув в каждую из трёх комнат. – Мне нравится. Похоже, в зале на полу разводили ритуальный костёр. Надеюсь, даже приносили жертвы. Здесь замучено столько душ. В каждой хрущёвке страдали люди?

– А этот дивный запах немытых тел. – добавила Оспа с плеча со знанием дела. – Здесь жили прохиндеи и, наверняка, кого-то пытали. Чудный банк. Чудный риелтор. Достойные люди. Знают толк в мрачных пещерах. Михаэль, мое почтение! Ты выбрал лучшую дыру из всех возможных на этом свете!

– Это не дыра и не пещера. Это современное людское жилье. Люди называют это «квартирой»… видимо потому, что часто квакают с такой потрясающей акустикой. – донеслось от отца. – Не наговаривай на коварную миледи, продавшую нам эту чудесную демонам подобающую ква…ртиру. И на банк, да продлятся его мучительные часы в аду.

У него были самые высокие проценты. Только представь, сколько он замучил людей? А сколько демонов потом будут пытать его сотрудников? Замкнутый порочный круг – что может быть чудесней? – отец вздохнул полной грудью. – Дышите полной грудью. Чую, отчаянье. Ощущаете эти дивные неровности полов? То, что надо для моего сколиоза. Я бы сам не смог выбрать лучше. Браво, браво риэлтор. При случае порекомендуем тебя родственникам Даймона.

– Нет у меня никаких родственников, кроме вас.

– Сын, мы семья по духу, а не по крови. Это гораздо важнее. Выводок не выбирают, а вот существ, рядом с которыми тебе хочется выть на луну подобрать можно по своему вкусу.

– Да, пап.

Михаэль быстро разгрузил площадку, закинув кровать в спальню. Причитающий стариковским голосом диван «опять меня куда-то привезли? Я просто хочу сгореть на костре» он закинул в зал. А жароустойчивую металлическую кроватку в цепях и щеколдах в детскую – всё лучшее детям. После чего глава семейства окинул взглядом супругу, изящно подпиравшую косяк в ожидании перестановки.

– Люблю тебя, пытка души моей.

– А как я тебя люблю, мое проклятье по жизни. – ответила она с улыбкой.

Рыжий улыбнулся и снова убежал на улицу к грозному грузовику.

– Так, развейся мой гнев, а где моя комната? – сказал Даймон, не собираясь жить в общей комнате, спальне родителей и тем более в одном помещении с младшенькой. Была мысль занять кухню, но там тараканы сложились в выражение: «даже не думай», успев за пару минут присутствия Адовых освоить грамоту. Балкон же был завален хламом от предыдущих владельцев: колесо велосипеда, лыжа, банка, склянка с гвоздями, часть стула и почти выцветший знак «стоп».

– Они что тут гнездо вили? – осмотрела его Блоди, вздохнула возмущенно, походила по комнатам, заглянула на заставленный стоптанными сапогами и швабрами балкон и вернулась в зал. – Да, мой гот, тут нет даже камина! Где мне жарить ребенку мясо с кровью? – в её взгляде запылали красные огоньки, но мужа рядом не было. Одно дело целовать его в гневе или обнимать назло. И совсем другое – высказаться от души, когда нет души.

В этом случае праведный гнев мог унять только пончик. Раздумывая и о конфетке, мать семейства пошла к ещё не подключенному холодильнику на кухне, который успел принести глава семейства. От поступи Блоди с писком «великая идёт!» разбежались тараканы. На десятую минуту присутствия Адовых они успели осознать всю сущность матриархата в семье.

В зале на искрящий проводкой потолок лаял оставшийся пудель, доводя до истерики старушку за стенкой, что била клюкой по стене и только больше подзадоривала пуделя.

Перебирая по стене маленькими ножками, Пук в ответ даже пробежал по ней как паук и уцепился челюстью за торчащий вместо люстры провод. По белому тщедушному тельцу прошёл ток. Пса затрясло. Но вместо того, чтобы заскулить и упасть на пол, как и подобает, раздался звук «Пукс» и пудель начал быстро увеличиваться в размерах.

– Пукс, не сейчас! Мы ещё даже вещи не перенесли. – прикрикнула Блоди.

Вместо белого пёс быстро стал красным. А тело его выросло впятеро. Надувшись, как клещ на теле жертвы, пёс послушно кивнул, как и подобает дрессированной животине, и… взорвался! Здание содрогнулось. На пол посыпался потолок и часть плиты. Баба Нюра по ту сторону упала на кровать, глядя на отклеивающиеся обои и новую порцию штукатурки на голове.

По эту же сторону пёс быстро пришёл в себя, вернул первоначальный размер и теперь лишь кашлял дымом. Говорить он не умел, так что предпочёл не комментировать происшествие. Пыль и грязь на хвосте обгорели. И он снова мельтешил им, словно пытался взлететь.

– Пытай меня семеро, новая локация! – воскликнул Даймон, поглядывая сквозь пыль в помещении на дыру в потолке. – Чур моя комната наверху.

Блоди, с тоской заглянув в пустой холодильник на кухне, достала из сумочки конфету. Шоколадную, с ореховой крошкой и помадкой. Но не успела она развернуть обертку и насладиться новым видом, войдя в зал, как Мара выскочила из-за её спины и утащила лакомство.

– Моё-ё-ё. Ы-ы-ы! – заявила дочурка.

«Дети они такие – чуть не доглядишь и сожрут последнее», – подумала мать: «надо бы, чтобы это последнее было у других. Как перенести её внимание из семьи на округу?»

Нежить, кем малютка и являлась всю свою осознанную жизнь, была равнодушна к сладкому. Ей для поддержания жизни нужно было мясо, для этого и жарили плоть на костре, чтобы привить ребёнку вкус. Ребёнок рос и пора было уходить от сырого мяса к «прикорму». Но Мара в силу юных лет пробовала на зуб всё, что могло походить на еду…

Конфета ей не понравилась. Особенно не понравился фантик. Девочка скривилась и выплюнула гадость. На плевок как раз кашлянул пудель, обрызгав своей кислотой. Снаряд тут же обратился в огненный шар. Отскочив от стены как мячик, он полетел в Даймона, который карабкался на чердак. От пламени загорелась майка на подростке. Даймона объяло огнем. И он закричал во весь голос:

– Спасибо за подсветку! Тут как раз темно. – донеслось с крыши.

Только Оспа отпрянула от огня и спряталась в длинном кармане штанов, приговаривая:

– Чего сразу огонь? Некоторые тут и шерсть носят. Не все жаростойкие.

– Что там видно? Есть что стащить или в хозяйстве приспособить? – спросила мать сына.

– Пар. Он идёт по трубам. И кто-то воет и кричит снизу.

Блоди изогнула бровь:

– Сильно кричит?

– Мучительно. На восьмёрку из десяти.

– Тогда не будем мешать. Пусть соседи развлекаются. Какие образованные нам попались люди.

– Выходит, бомонд, – пробурчала Оспа. – Давно мы не встречали таких интеллигентов. Знают городские толк в пытках и самоограничениях.

Михаэль вошёл в комнату с креслом-качалкой и застыл напротив дыры. Отверстие в потолке показалось ему идеальным. Края рваные, расходящийся трещинами по потолку и далее по стене, навевали на воспоминания о родной пещере.

Блоди тоже смотрела на потолок. Пролом вёл на чердак, виднелась часть крыши и деревянные балки. С края свисала шикарная паутина. Ажурная и в то же время мягкая и пушистая. Из такой получились прекрасные занавески, как по мнению матери семейства.

– А если и крышу разобрать, можно выть на луну прямо из дома, – радостно предложил Михаэль и запел. – Вою на луну-у-у, вою-вою. Вой со мной! Будь со мной! Пей со мной! Только почеши за под шёрсточкой.

– Давай без песен, шелудивый. Мы ещё не переехали. – грозно добавила Блоди, но едва муж сделал молящий взгляд, сдалась и почесала за ушком. От рыжей магии она не могла устоять. Знал, куда бить.

Как обычно, никто не поддерживал вокального порыва Михаэля. Семья наскучила от папкиных импровизаций ещё в дороге. Как по мнению Даймона, так лучше было слушать кашель мотора, а как по мнению Оспы, так вырвать уши и отдать на донорство. Врагам, конечно, пусть пересадят.

– А ещё дождь будет лить прямо мне на голову. – добавил в восхищении Даймон сверху. – И сыпать снег. Сквозняки, опять же, болезни, плесень. Можно поймать голубя и зажарить в паутине. Красота!