«А ведь она пойдёт! – подумал Тянуч, как и остальные мечтарики, слышавший разговор супругов. – Пробивная, как слон!»

– Хосю уско зае! – заканючил Тим, перед глазами которого встала картинка из недавнего сна.

– Какое уско? Почему уско? – недоумевала Розалия.

– У мелкого неп’рика необычная мечталка, наша…, подподушечная, – обрадовался Скрипыш, приникая к полу. – Заявленная мечта о зайце!

– Не называй неприков неприками! – пожурила брата Гудёна, и оба мечтарика прыснули со смеху.

– Хочу новое уско зайтику! – затопал ногами Глэд младший. – Плисейте ему уско!

– У тебя и правда мечта! – улыбнулась брату Гудёна.

– Впе’рвые! П’ричём настоящая, «радужная! – обрадовался Скрипыш, наводя на мальчика раструб своего рюкзачка, но стайка золотистых пузыриков вспорхнула в дрожащий воздух.

Тут разговор людей заглушил гул пылесоса, сквозь который прорвался яростный крик Николь.

– Ну всё, предки, вы меня разбудили! – пузырьки вздрогнули и разлетелись, а Скрипыш закусил губу. – Хочу круассаны! – орала Николь из своей комнаты.

А Гудёна подумала: «Снова серенькая желанка. Эх, и давно мы не прятали под её подушкой добрые, радужные мечты!»

И снова голос Николь. – Что значит, нет круассанов? Позор тебе, папыч! Пулей лети к кондитеру! – И уже вместе с Розалией: – Сроооочно!!!

На улицу, сломя голову, выскочил мистер Глэд – небольшой человек с прилизанными волосинками на плоской лысине. В рюкзачке его мечтарика что-то слабо блеснуло. Это желание Марка, в котором, как в замутнённом магическом шаре, качнулась его собственная фигурка – в кресле начальника.

Марк с Тянучем на плече побежал к кондитеру.

Раньше семье шнырликов не приходилось особенно напрягаться, чтобы собрать отличный улов, и всё за счёт старшего Глэда.

В юности Марк Глэд мечтал стать музыкантом, день и ночь и изводя близких диким скрипом бедного инструмента.

Так уж получалось, что …когда круглое подслеповатое лицо мистера Глэда заглядывало внутрь футляра его контрабаса, всегда происходило что-нибудь необычное: то на лысину Марка плюхнулся огромный паук; в другой раз футляр оказался затянутым отвратительной лиловою паутиной; а однажды он подскочил и захлопнулся сам собой, прищемив мистеру Глэду нос! С тех пор контрабас и стоял в противоположном углу чердака, закрытый скатертью. Так у шнырликов и появился их новый домик.

Эта первая радужная мечта хозяина, мечта «стать музыкантом», долго хранилась то в Магической Супнице, то под пуховой подушкой Марка.

Она была самой ценной мечтой, оттого и оберегалась прозрачными с особой заботой, многократно перепрятываясь от коллекторов. Так продолжалось до тех пор, пока она не потускнела и не обмельчала, истончившись в обычное хобби, потому что мальчик вырос, став строительным инженером.

Второй мечтой мистера Глэда была мечта о путешествиях, но к моменту, когда он смог бы её воплотить, от неё ничего не осталось… Марк перехотел свою мечту, перемечтал что ли… И чудесные города стали очередными галочками в его блокноте, а непостижимые края и страны – чёрными штампами скучного загранпаспорта.

Была у мистера Глэда и третья, (вытекающая из второй), заветная, тайная мечта о собственном острове. Вслух он, конечно, об этом никогда никому не говорил, (поэтому она и не засчитывалась шнырликами как Заявленная). На стене кабинета Марка всегда обновлялись вырезки из газет с похожими на выкройки клочками суши: от природных тропических островов – Сейшелов, Багам и Гаваев, до искусственно насыпных, таких, как белый архипелаг в бирюзовых водах Джумейры.

А этим утром глава человечьего семейства захотел купить себе чертёжную доску и новый смычок, поэтому в Магическую Супницу опустилась пара шариков цвета асфальта: один потусклее, другой – чуть поярче.

Пока его жена и дочь застряли в бакалее, Марк встретил знакомого аптекаря и их шнырлики разговорились:

– Как ты? Больше не синеешь? – шлёпнул пяткой по пятке друга Тянуч.

– Да всё выкрутасненько! Выздоровел и ловлю удачу! – ответил Дурнеус, тряся пакетом с мечтами. – Ты-то как?

– Кхе-хм, прыгаю по-маленьку, шью, клепаю, давно не ловлю, правда, – вздохнул Тянуч.

Тянуч и правда всегда что-то починял в своей мастерской, которой служила большая (оставшаяся от хеллоуина) тыква с окошками глаз и ртом-дверцей. На внутренней окружности тыквы красовалась коллекция рюкзачков, втягивателей энергии, сачков и кошельков, а сбоку стоял стол с инструментами, проводками, колбочками, швейной машинкой и даже крохотным примусом.

– А я уж хотел было махнуться мечталками, – раздосадовался Дурни.

– А что не ловишь?

– Липучесть…, – голос Тянуча охрип.– Липучесть уже не та, только тсс об этом!

– Ошнырлеть можно! – выкатил глаза Дурни.

На самом деле Тянуч уже давно утратил свою липучесть, а то, что ему удавалось ловко приклеиваться к потолку или к стене – было всего лишь трюком. С появлением детей времени для ловли почти не осталось. Хотя о посинении и полной потере прыгучести не могло быть и речи, супруги всерьёз задумались о смене деятельности – из Ловцов – в обслугу других Ловцов. И если уж непрозрачным не суждено было как раньше мечтать, а прозрачным – как раньше ловить и собирать мечты, то с этим нужно было как-то смириться и просто жить дальше, что шнырлики и сделали.

– Чем спасаешься?! Колёсами? – в третий раз переспросил Дурнеус. Он тормошил Нуча за плечо, а тот всё не замечал, что его приятель прилепился к стеклу магазина и болтается вниз головой.

– Смотри, сам смастерил. Никто не знает, даже жена. – Тянуч показал товарищу закреплённые под манжетом присоски. – Настенные виды спорта теперь не для меня, – признался он, вытирая катящийся со лба пот.

Дурни хмыкнул, сделав сочувствующее лицо и вскочил на плечо раскланивающегося с Марком аптекаря.

Потом непрозрачный старичок заковылял по своим делам, а мистер Глэд хлопнул себя по лбу, вспомнив, что оставил пирожные у кондитера.

Шарик «с креслом…» выскочил из сумки Тянуча. Пока мечтарик его ловил, топчущийся на пороге Марк зашёл в дом, откуда через секунду донеслись: противный голос Розалии, визг Николь и оглушительный рёв Тима.

Через полчаса на улицу вывалилось семейство Глэдов в полном составе. Рядом с Марком вышагивала Розалия (с сидящей за воротничком кофты Крутицией). Весь вид миссис Глэд говорил о том, что за возвратом пирожных она проследит лично. За Розалией тащился сонный Тим, (в кармашке которого, как в капитанской рубке) стоял Скрипыш.

Шнырлик держался за пуговицу рубашки как за штурвал корабля. Впереди мелькал рыжий огонёк Николь, из клатча которой торчала фиолетово-розовая коса Гудёны. Николь держалась отдельно, ей ведь уже четырнадцать! На длинных ногах – ботинки на толстой подошве с гармошкой стильно съехавших полосатых гетров, зато юбка – короче некуда!

Девушка забежала в ювелирную лавку.

Она тряслась от брендов и цен с вереницей нулей, дрессируя вкус в «набегах» на блестящие бутики. Когда Николь примеряла украшения или одежду, в доме наступала особая звенящая тишина, ведь так не просто перемерить всё со всем в трёх раздутых от шмоток шкафах и двух комодах. Её шнырлочка Гудёна была и сама не прочь повертеться перед зеркалом, но лишь иногда… Как же Николь скандалила, выклянчивая себе обновку, или если вещь ей не подходила!

– Я их дико ХОЧУ! – воскликнула Николь, примеряя серёжки, которые так подходили к её рыжим кудрям. Не успела она произнести эти слова, как стайка серых слипшихся пузырьков устремилась в сачок Гудёны. Когда же серёжки опустились в клатчик Николь, к шнырлочке потекла и вторая порция новых, воплощённых желанок, набивая сумочку до отказа. – Мамсь, ты где? – позвала юная мисс Глэд.

Ещё малышкой Николь поджидала мать возле примерочных, где её пичкали леденцами из красивых стеклянных баночек.