Матыра – удивительная река. Говорили, что её название произошло от татарского слова «матурлык», что по-нашенски означало «красивая». И действительно, оправдывала своё поэтическое название эта извилистая, полноводная река, по берегам которой было всегда зелено, а в любое время года свешивались к воде ивы. Неподалёку, раскинувшись семействами, стояли берёзки, вперемежку с соснами и клёнами.

А, может быть, появилось это название от слова «мотаться», то есть егозить, быть непоседой. И здесь в яблочко, потому что у реки извилистое русло. Лингвисты бы сказали так: в слове «матыра» две основы: «мат» (матерь) и «ра» (солнце).

Но жителям селения «Яблоневец», что и расположилось прямо на берегу этой реки, было абсолютно всё равно, кто и как называл их реку и что вообще является правдой относительно её истории. Им было хорошо, оттого что солнце всегда отражалось в этой реке, воды которой грели всю ребятню, приходившую к её берегам.

Бывала здесь ещё девчонкой и Валентина. И всегда, идя после купания домой, любовалась лесами непроходимыми и лишь изредка появляющимися полями, да небольшой церквушкой, возвышающейся над разбросанными то там, то сям незатейливыми домишками, которые друг от друга отделяли протоптанные стёжки, по лету зарастающие травой.

Здесь Валентина и прожила свой век длиною в шестьдесят пять лет и жила бы ещё, наверное, если бы не случай, произошедший в последний день лета в её собственном дворе.

Так повелось историей, хозяева каждого дома в этом селе разводили скот, возделывали землю и сажали сад, в котором непременно были яблони. Двор Валентины мало чем отличался от остальных в этом селении. Но после того как её муж погиб по неосторожности в уборочную страду: заснул в стоге соломы с папиросой во рту, да так и сгорел, а дочь, закончив обучение в техникуме, осталась в городе, поступив работать на завод, Валентина перевела всё хозяйство. Непросто было одной, но она ни на кого не сетовала и не ждала подмоги, жила себе и жила, как Бог даст. А что: у каждого ведь своя жизнь. Вот и пыталась не навязываться родным.

Чтобы не убиваться самой и не вешать хомут на шею другим, оставила несколько яблонек в саду и была тем очень довольна: и красота, и польза для здоровья. Уход небольшой: подрезай, поливай да яблочки срывай.

В этом году был на редкость богатый урожай. Что уж она только не делала из этих яблок. Пришлось готовить и повидло, и закрывать компот, и варить варенье, и даже сушить на крыше сарая всевозможные сорта и кислых, и сладких яблок. Но и при таком усердии хозяйки в заготовках на зиму уродившихся плодов не уменьшалось. А тут дочь пообещала на выходные приехать погостить. И Валентина от радости, что облегчит веткам растений их участь, поспешила собрать наливные яблочки: пусть доченька покушает, да внучке отвезёт, ученица ведь. Как важны для работы мозга витаминчики.

– Валька, ну куда тебя занесло в твоём-то возрасте? – раздался голос соседки из-за забора, вечно бурчащей что-то, как спесивая свекровь.

– Жалко ведь, пропадут, если опадут. Не вино же из этой гнилухи делать. Хочется сохранить спеленькими для своих.

– Правильно. Всё сама да сама. Что: тебе помочь некому? Вот городские твои и рвали бы себе сами, а то всё на готовеньком привыкли, – не унималась соседка.

– Да когда же им, они ведь на работе, – выступала на защиту Валентина.

– Ну да, как же! Труженики… Матери родной подсобить некогда, – набирала обороты соседка.

– Ну что ты, Полечка, разошлась, вот Ниночка сегодня как раз и обещала приехать помочь.

– То-то я смотрю: ты и ждёшь её помощи. Зачем залезла на верхотуру, чтобы её увидеть издалека или быстрее всех собрать то, что ветром не снесло? – так ворчала соседка, не замолкая ни на минуту, а Валентина терпеливо помалкивала, пока та не выскажется и не уйдёт со двора.

Так бывало всегда. И повторялось всякий раз, когда видела свою соседку-труженицу Полина, потому что своих детей не нажила. Помогал ей иногда племянник по хозяйству, но требовал за свою работу определённую плату, которую Поля ему с пенсии и выделяла.

Жалела его, потому как ещё в детстве приключилась с ним история: отвезли Сеню в город, к родне матери погостить, а он вышел на балкон полюбоваться красотами города, в деревне же нет балконов, откуда плюнуть можно и попасть на лысину сидящему на лавочке старичку с газетой в руках. Вот ведь удовольствие, и никто не заметит шалости такой, если вовремя скрыться, будто и не ты это сделал.

Вот так он вышел в очередной раз да и увидел, как к водосточной трубе прилипла десятка. Готовый к дешёвой добыче, Сенька с балкона прямо к трубе потянулся, да не рассчитал свои силы. Ахнулся вниз прямо с третьего этажа. Да благо, что прямо под балконом была клумба, усердно засаженная цветами и кустами трудолюбивых жильцов. Вот это его и спасло. Да ещё тот самый дед, чья лысина недавно покрывалась мокротами, моментально вскочив, как юнец, поспешил на помощь. Посадка была мягкой, но некоторый урон здоровью начинающего космонавта всё же нанесла.

Покорёжило, правда, слегка. Вот с тех самых пор, чудом оставшись в живых, Сенька и ходил по деревне кривовато, держа голову на бок, одну руку по шву, как солдат, и прихрамывая по очереди то на левую, то на правую ногу.

Повзрослев, как и все, созревшие до поры, стал за девчатами поглядывать, но те лишь смеялись и поговаривали вслед: «Лётчик-неудачник».

Но как и все, обделённые зрением или слухом, зато умеющие виртуозно что-то делать руками, Сенька тоже преуспел в этом деле. В любви у него не сложилось, зато усерден он был по части земельных работ: сила сказывалась немереная в руке, оставшейся функциональной. Вот Поля и пользовалась его добротой и умением теперь уже заработать сотенку-другую честным трудом.

Дочь же Валентины ездила к матери редко, но зато всегда с пользой. Такие встречи были праздником и для неё, и для матери, и для соседки, которая всегда прибегала на гомон поблизости. А Ниночка без разгибу работала в такие минуты, стараясь каждый миг своего визита сделать продуктивным. И чем больше она делала, тем больше ей казалось, что эти дела стоят на месте, но она неистово верила, что с мёртвой точки хоть что-то да сдвинула, надеялась, что, взяв на себя часть маминой ноши, даст ей потом, после своего уезда, минуту отдыха. А пока она здесь, то простоя в делах быть не должно.

И во дворе выскребет – ни сориночки, и в доме порядок наведёт, и разговорами ублаготворит, и новости хорошие оставит. Завидки и брали соседку, что не её это дочь…

Сегодня Ниночка приехала, как всегда, к обеду. Ворота во двор открыты, дверь в дом тоже нараспашку. Расхаживала по маминым владениям Ниночка и не могла надышаться воздухом, пропитанным запахом яблок. Он насыщал её после городского шума и вони заводской. Вселял жизнь в измученное женское тело.

Прожившая большую часть жизни в Тамбове, она уже давно привыкла к прелестям большого города: кино, театр, есть, где культурно развиться, но сюда, в родные пенаты, всё равно её манило до боли.

– Ау! Есть кто дома? – похаживала она осторожно по комнатам. Не найдя хозяйки на месте, вышла во двор.

– Мама, я уже здесь. Ну что за шуточки? – уже настороженно искала везде Ниночка свою мать.

От безысходности решила заглянуть к соседке. Думала, может, к ней мама отправилась погутарить.

–Тёть Поль, вы дома?

– Ой, Ниночка, да ты совсем не изменилась. Приехала, помощница ты наша ненаглядная, а мать-то тебя с утра дожидается. Я ей всё говорю: передохни, а она то печёт, то варит, а то яблоки залезла на дерево собирать. Ну ты посодействуй, Ниночка. Куда это годится? Свалится ещё.

И Нину будто осенило. Она стремглав кинулась из дома соседки прямо на огород – матери нигде не было. Уже уходить собралась в недоумении, не найдя её, как раздался еле слышный стон из сада – она туда. А мать лежит распластанная и еле дышит. Нина в крик.

Прибежала тётя Поля, начала причитать:

– Да на кого ж ты нас, Валька-то покинула?