– Тебе когда-нибудь приходило в голову, что, если бы тебя воспитывали как сына, а не отправили бы в конюшни, ты был бы таким же избалованным, как Марк. Вряд ли бы ты стал настоящим мужчиной, который знает цену своего труда?

– Ты поворачиваешь дело так, будто Фентон сделал мне услугу, – ошеломленно сказал Кейн.

– Оказал.

– Что?!

– Фентон оказал тебе услугу, а не «сделал». Я поправляю тебя. Это было частью нашего договора.

– Ты уходишь от ответа. Знаешь, надо было бы послать тебя в Нью-Йорк заниматься со мной бизнесом. Ты б довела парочку тамошних воротил до белого каления.

Она обвила руками его шею.

– Можно мне лучше доводить тебя?

Обвив руками шею Кейна, Хьюстон заметила на его лице необычное выражение – как будто внутри него происходила борьба. Казалось, он не мог удержаться, чтобы не поцеловать ее, но, с другой стороны, не хотел этого делать.

Наконец он взял ее голову и приник к губам, как умирающий от жажды человек. Хьюстон прижалась к нему, чувствуя, как ей передается сила его тела.

– Кейн, – ее шепот доносился откуда-то глубоко из горла.

Он отодвинулся, чтобы посмотреть на нее. В его потемневших глазах горело желание.

– Что ты со мной сделала? Уже сколько лет я подчиняюсь только своей голове, а не тому, что у меня между ног. Но сейчас мне кажется, что я убил бы любого, кто осмелился бы забрать тебя.

– Даже женщину? – спросила она, целуя его.

– Да, – смог он только сказать, начиная срывать с нее большую рубаху, в которую она была одета.

Когда они занимались любовью до этого, Хьюстон чувствовала, что какая-то часть Кейна оставалась равнодушной, была где-то далеко, а не с ней. Но сейчас все было по-другому. Не осталось никакой холодности, сдержанности или отстраненности.

Как раненый бык, Кейн схватил ее и понес на руках внутрь заброшенной шахты. Взглянув на страстное лицо Кейна, Хьюстон подумала, вот мужчина, который сделал миллионы всего за несколько лет. Это тот Кейн Таггерт, каким он должен быть. Это мужчина, которого я люблю, мужчина, чья любовь мне необходима.

У Кейна, похоже, не было никаких мыслей. Он положил ее на землю, целуя и одновременно стаскивая с нее оставшуюся одежду. Его рот с жадностью приник к ее мягкой коже, покрывая поцелуями все тело.

Он не был больше похож ни нежного, терпеливого и внимательного любовника. На его месте был мужчина, сгорающий от желания. Хьюстон думала, что удовлетворила эту страсть раньше, но сейчас сознание покинуло ее, и она превратилась в сплошную массу животного, пульсирующего чувства.

Прикосновения рта Кейна были похожи на волны огня, окатывавшие ее тело сверху донизу, проникая до самых костей, пока она не почувствовала, что полностью охвачена этим пламенем.

Своими сильными пальцами он прижимал ее к своей коже, такой горячей, как будто огонь у нее внутри сжигал и его тоже. Он перевернулся на спину, с такой легкостью поддерживая ее тело, как будто она весила не больше ребенка.

Одним быстрым, плавным движением, он поднял ее тело и вошел в нее. Хьюстон издала такой полукрик-полустон удовольствия, что он прокатился эхом по всей шахте.

Ее голова откинулась, на ее шее и завитках волос блестел пот, и, положив руки на его плечи, она отдалась своему порыву всевозрастающей страсти. У нее не было мыслей. В тот момент она только чувствовала, так, как она никогда до этого не чувствовала.

Руки Кейна впивались в ее кожу. Он поднимал и опускал ее, и она все больше и больше взвинчивала бешеный ритм движений, высвобождающих их дремавшую до сих пор страсть.

На секунду она открыла глаза и увидела его, увидела выражение на его лице, его приоткрытый рот, его зажмуренные глаза; и удовлетворение, исходившее от него, снова зажгло в ней ее собственные чувства.

Темп возрос.

– Кейн! – ей показалось, она лишь прошептала это слово, но звук опять отозвался со всех сторон, разносясь эхом в холодном воздухе по всей шахте.

Кейн не ответил, но продолжал поднимать и опускать ее со все увеличивающейся скоростью, и, когда он в последнем яростном порыве вошел в нее, Хьюстон почувствовала, как ее тело вдруг застыло, ее спина прогнулась до оцепенения, а ноги сжали бедра Кейна.

Ее тело забилось в судорогах, а потом все вдруг кончилось, и она бессильно упала на его мокрую от пота грудь. Руки Кейна так крепко прижимали ее, что ее ребра, казалось, вот-вот не выдержит, но она поджала под себя руки и попыталась вжаться в него еще больше.

Они, не шелохнувшись, лежали рядом друг с другом, и только рука Кейна нежно ерошила ее волосы.

– Ты заметила, что начался дождь? – тихо спросил он через некоторое время.

Хьюстон была безразлична ко всему, за исключением его тела, лежащего рядом с ней, и тех замечательных, незабываемых чувств, которые она только что испытала. Она помотала головой, но на большее ей не хватило сил.

– Ты заметила, что здесь температура – градусов сороки что я лежу на сотне маленьких остреньких кусочков угля, которые ты находишь столь красивыми, и что моя левая нога отсохла еще час назад?

Улыбаясь она откинулась на его теплую грудь и кивнула головой.

– Я полагаю, в ближайшую неделю-другую ты двигаться не собираешься.

Хьюстон распирало от смеха, но она спрятала лицо и мотала головой.

– И тебя не волнует, что у меня пальцы на ногах замерзли так, что если я их стукну обо что-нибудь, они, скорей всего, просто отвалятся?

Ее отрицательный ответ только заставил его прижать ее покрепче к себе.

– А тебя нельзя было бы подкупить?

– Можно, – прошептала она.

– Как насчет того, чтобы быстренько одеться, остаться здесь и смотреть, как идет дождь, и ты бы могла задавать мне вопросы? Это тебе нравится больше всего, насколько я могу судить.

Она подняла голову, чтобы посмотреть на него.

– А ты ответишь на них?

– Может быть, и нет, – нежно сказал он, поднимая ее, но неожиданно остановился и поцеловал долго и страстно. Потом он погладил ее щеку. – Ведьма, – пробормотал он, поворачиваясь, чтобы взять брюки.

Когда Кейн встал, Хьюстон увидела, что вся его спина была усеяна мелкими камешками угля. Она принялась отряхивать его. Ее грудь то и дело слегка касалась его спины.

Кейн повернулся и схватил ее за запястья.

– Не начинай этого снова. В тебе, леди, есть что-то такое, чему я вряд ли могу противостоять. И хватит тут стоять с таким самодовольным видом.

Даже когда он говорил, его глаза блуждали по ее обнаженному телу.

– Хьюстон, – чуть ли не прорычал он, отпуская ее и отворачиваясь, – ты совершенно не такая, как я ожидал. А сейчас – чтоб быстро оделась, пока я… опять не свалял дурака.

Хьюстон не стала спрашивать, что означало, что он «опять сваляет дурака», но ее сердце радостно забилось, и она начала натягивать на себя позаимствованную у Кейна одежду. При виде оторванных пуговиц и порванной материи она заулыбалась.

Она еще не успела одеться, когда он уже усадил ее к себе на колени, удобно облокотившись на стену туннеля.

Снаружи, не переставая, лениво накрапывал дождь. Хьюстон поуютнее устроилась в объятиях Кейна.

– С тобой я чувствую себя счастливой, – сказала Хьюстон, прижимаясь к нему.

– Со мной? Ты даже не получила подарка, который я для тебя приготовил. Он задумался на секунду.

– А, ты имеешь в виду – прямо сейчас. Ну в общем, и ты не заставляешь меня особенно грустить.

– Нет, это именно ты делаешь меня счастливой, а не подарки и даже не занятия любовью, хотя, конечно, это помогает.

– Хорошо. Расскажи мне, как же я делаю тебя счастливой.

В его голосе было предостережение.

Перед тем как заговорить, она минуту раздумывала.

– Вскоре после того, как было объявлено о нашей с Лиандером помолвке, мы должны были ехать на бал в Мансонский Дворец. Я очень долго предвкушала этот вечер, и, вероятно, себе под настроение я заказала красное платье. Не мягкий темный цвет, а яркий, алый. В тот вечер перед отъездом я надела платье и чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете.