И в самом деле, что было дальше?.. не привиделось ли всё это ему в похмельном бреду?.. и откуда, действительно, взялось в нём это упрямое, твёрдое чувство, что он был один с этой Оксаной на этой чёртовой кольцевой дороге?!.
Что было дальше?
Костик знал – что! но как рассказать об этом другому человеку, пусть и близкому другу?! можно ли рассказывать такое? стоит ли?..
За окном медленно, будто нехотя, посыпал крупный мокрый снег. Снова посыпал. Сколько уже можно?! (Борис Николаевич и Николай Борисович хором выругались в этот момент, сбавляя скорость. Шурики прижались друг к дружке, закутавшись в собственные крылья.)
– Дальше… – невнятно пробормотал Костик, опустив глаза; Вася кивнул и, выловив ложкой пельменьку, попробовал – сварилась или нет? обжёгся, брызнул наваристый сок, капнув ему на мохнатую бороду, вытер бороду, довольно причмокнул – наваристые получились пельмешки, и в этот самый момент телефон в кармане Кости заиграл мелодию из телесериала «Секретные материалы», которая, – он готов был поклясться, – до этого у него не была закачена в память телефона, он даже не сразу сообразил, что это его телефон звонит, пока Василий не подсказал ему, сливая в ржавую раковину воду из кастрюли, которую он держал, обернув грязным кухонным полотенцем, Константин неуверенно достал из кармана телефон и взглянул на дисплей, и оттого, что он там увидел, голова его и вовсе пошла кругом! номер был уж и вовсе фантастическим: одиннадцать семёрок! Костю передёрнуло всем телом: он точно не помнил, чтобы у какого-либо оператора был код 777! он замешкался, не зная, что делать, отчего-то въедливая, липкая тревога вновь засосала внизу живота, противно ворочаясь, кухня пошла хороводом и только Василий по-прежнему чёткий стоял в центре с эмалированной кастрюлей, пышущей пельменным духом, вроде бы в кухню зашла Катя, что-то говорила им, ушла, затем появилась Роза Абрамовна и долго ворчала про то, что Василий постоянно водит в квартиру каких-то наркоманов, а потом пропадают вещи, и если уж водит, то водил бы к себе в комнату, а не на общественную кухню, что-то прятала всё по кастрюлькам да по горшочкам, ещё Косте вдруг подумалось, что квартира эта находится на чердачке, под самой крышей, а значит, здесь немного ближе до звёзд… трясущимся пальцем он всё же решил нажать на клавишу «ответ», решив отчего-то, что если он сейчас нажмёт её, то непременно узнает все ответы… но…
…телефон вдруг жалобно завибрировал, как-то неловко хрюкнул, и выключился – села батарейка, Костя облегчённо вздохнул, но расслабляться было рано…
– Ко мне сегодня должен дядя Гриня зайти… оставайся, посидим, выпьем по пятьдесят грамм… – вдруг улыбнулся Вася, ставя кастрюлю с пельменями на стол, на заляпанную кухонную доску. – Вот ему всё это и расскажешь, он лучше меня посоветует, как быть!
Костя почувствовал, как помимо его воли у него задрожали колени: Оксана! дядя Гриня! +7(777)777-77-77! он взглянул на своего друга и будто не узнал его, будто чужой совсем и незнакомый сидел перед ним человек, сидел и ухмылялся, причём ухмылялся ехидно, да при том лицом дяди Грини, которого Костик никогда в своей жизни не видел, сердце дико застучало в груди, кровь отступила от лица, и кухня пуще прежнего пошла каруселью, уже не осознавая, что происходит и, что он делает, Костя рванул с кухни в узкий коридор, не помня себя, пробрался его лабиринтами к входной двери и в панике нащупав замок, едва смог с ним совладать, хотя уже ни раз имел с ним дело, бросился через «предбанник» на лестничную клетку, нажал на кнопку вызова лифта, но лифт находился на первом этаже и ждать его Костя не стал – бросился к лестнице, прыгая через четыре ступеньки, буквально скатился вниз и, миновав огромный холл первого этажа, толкнул плечом раздолбанные двери и вывалился на улицу, но и здесь его необъяснимая истерика не отпустила его – напротив, усилилась стократно: в спину ему смотрели слепые взгляды малышей, что неживыми манекенами застыли у окон первого этажа, на котором располагался детский сад, чувствуя эти холодные взгляды спиной, Костя бросился через двор: мимо фонтана, мимо песочных часов, даже не заметив, что они стоят на месте, через витые чугунные ворота на улицу, где так же застыли в неестественных позах люди, он бросился по Моховой к Белинского, но, не добежав ста метров, инстинктивно, не отдавая себе никакого отчёта в своём лихорадочном бегстве не известно от чего или от кого, он свернул в проходной двор, где все глухие стены были затянуты сухими ветками вьюна, вихрем промчался этими колодезными лабиринтами мимо школы, где учительствовала Настя и выскочил на Фонтанку, налетев на какую-то грузную тётку с омерзительным запахом дешёвых духов, лука и двумя пакетами, набитыми едой.
– Куда прёшь, чёрт окаянный! Совсем что ли не видишь! Очки купи! Зальют зенки и носятся, как умалишённые! Работали бы лучше! – заголосила тётка, но Костя её уже не слышал, он бежал дальше, прочь, прочь от Васи, от его загадочного дяди Грини и неоправданно дорогой сотовой связи, от пустого материализма и сумасшедшего оккультизма этого неестественного города с вполне естественными мерзкими тётками с авоськами и запахом лука, с вполне естественными Настями, у которых нет ни одного изъяна, что порой становится так приторно и тошно, что уже ничего, ровным счётом ничего не хочется делать, он пытался убежать от глупости и наглости своей нации, похожих на потуги самоуничтожения, да и называться мы можем только нацией, но никак не русскими, потому как нет никаких русских, чеченцев и таджиков, есть только новые русские и гастарбайтеры, есть педики и успешные, лохи и нормальные пацаны и тёлки, есть много чего, но ничего нет: есть прогресс, но нет души…
…Цирк остался позади так же стремительно, как и маленький открытый скверик на Белинского, где на жёлтой, в подтёках, стене крайнего дома так долго зеленела надпись – «Жан Татлян. «Мост любви»», а теперь там новая пристройка, которая закрыла эту добрую надпись, и которую занял очередной бизнес-центр, ведь бизнесу так тесно в нашей стране, что он готов занять всё, что только можно и нельзя, беря на измор не качеством, но количеством и фактом существования, задавливая всякую мысль в окружающих: больницы, детские сады, детские лагеря, газоны, парки, музеи и даже заводы, где перерабатывали химические отходы – ничем не гнушается в нашей стране бизнес, но это наш самообман – бизнеса у нас нет, как и настоящего пива, суши и джинсов, впрочем, в Америке, говорят, сейчас тоже только настоящие китайские, а бизнес – он весь там… где-то за морями, а мы так… только играем в бизнес, впрочем, как и в любовь, впрочем, как и во всё, во что только можно и нельзя, причём играем так – на от***сь, мы всё делаем именно на эту оценку…
«Мост любви»…
Красиво.
Но Костя не верил ни в мосты, ни в любовь, сейчас он вообще больше ни во что не верил, он бежал прочь, в никуда, да к тому же не верил – это ужасно! и в этом ужасном состоянии он промчался мимо Шереметьевского дворца, в флигеле которого тоже располагался бизнес итальянского происхождения с русскими корнями, оправданный маской необходимости содержать искусство родной страны хоть на какие-то средства (ударение именно на «а», как во всех казённых бумагах), хотя вряд ли эти самые средства хоть когда-нибудь доходят до своего благородного назначения – чаще они оседают в искусстве современного даче- и машиностроения директоров этих самых музеев и памятников, приставленных к ним демократической властью, которая строго-настрого наказала им беречь всё это достояние, но денег не дала, а в качестве некого снисхождения (ведь всё же и власть – люди, понимают), привластным можно иногда устроить бизнес, прикрыв его необходимостью финансирования программ и под этот лицемерный шумок урвать для располневших жён и интерактивных сынков и дочек; впрочем, это лирическое отступление – Костя сейчас не думал ни о чём подобном, он мчался куда глаза глядят и сердце его бешено стучало в груди, он миновал Екатерининский институт и тут одна мысль всё же мелькнула в его голове: «Как же много в нашей стране образования!.. отчего же мы все дураки?!», тут же позабыв про эту мысль, он бежал дальше, маневрируя между редкими прохожими, одетыми во всё чёрное и боящимися поднять от земли глаза, поскальзываясь и задыхаясь, но не смея остановиться ни на секунду, чтобы перевести дыхание, тем более, что с другой стороны на него слепыми глазами смотрели из окон ещё одного бизнес-центра бизнесмены и вумены, пикая сигнализациями припаркованных внизу джипов, Костя пересёк Невский проспект на красный свет и чуть не попал под одну из таких машин, но и теперь не остановился, лишь возле своего дома он чуть сбавил бег и взглянул на окна собственной комнаты, взглянул и весь покрылся липкой испариной – из окна его комнаты смотрел на него он сам, только с иной причёской и в какой-то чужеземной рубахе, и вроде бы даже за спиной его виднелись рукояти мечей!.. теперь и вовсе ни в силах остановиться и унять свои нервы, он ещё пуще бросился мимо своего дома, успев правда взглянуть и на Настины окна – форточка была открыта, шторы отдёрнуты и на подоконнике одиноко мёрз столетник, что означало, что Насти дома ещё нет: где она? чем сейчас занята и кто с ней рядом?.. они вроде бы знакомы всю жизнь, но он не смог представить её и её окружение в данный момент… и даже прожив вместе всю жизнь мы так мало знаем друг о друге… какая разница! Больше не существовало для Кости ничего… он один был здесь и везде, один-одинёшенек, и больше ничего… мелькнула на другом берегу площадь, названная в честь хорошего мужика Ломоносова, промелькнуло что-то ещё, и что-то ещё осталось позади, только жгучее чувство, что кто-то неотступно следует по его следам, буквально дышит холодным дыханием ему в спину, никак не хотело проходить, и гнало его вперёд, лишая воли и разума, точно так же, как и реклама, наклеенная на наш город…
