--Явление

Люба Пушкарева лепила тефтели. Готовить она не любила, но сегодня случился один из нечастых вечеров, когда вся семья была в сборе, и вечно занятая бизнес-вумен Любовь Петровна в кои-то веки решила порадовать своих мальчишек. Накануне на рынке она купила фарш, отварила рис, обжарила лук. В молоке замочила мякиш батона, корочки с которого предварительно срезала и выбросила. Затем в большой стеклянной миске тщательно смешала ингредиенты, включила плиту. Довольно вздохнула полной грудью и с благостной улыбкой выдохнула. Хорошо!

Из радиоприемника звучали песни из кинофильмов, написанные на музыку Максима Дунаевского. Люба, обваливая мясные кругляшки в муке, выкладывала их на раскаленную сковороду и подпевала Жанне Рождественской: «Ты не верь, что стерпится, ты не верь, что слюбится…»

Глубокий голосище певицы, исполнявшей кинохиты конца 70-х прошлого века, пробирался в самую душу – целые четыре октавы!

Когда в дверь позвонили, глава семьи Павел и младший сын Артем смотрели телевизор. Гостей Пушкаревы не ждали. Старший сын Семен учился и жил в другом городе и к родителям приезжал редко.

– Я открою, – крикнула Люба, вытерла руки о вафельное полотенце и вышла в коридор. «Все равно не сбудется, никогда не сбудется…» – пела на кухне Жанна.

Женщина была готова увидеть за дверью кого угодно: почтальона, милиционера, сантехника, даже соседку, которую недолюбливала за склочный характер. Но на пороге стоял Пряников. В руках Эдуард держал большой букет красных роз. Красным был и галстук нежданного гостя. На белоснежной сорочке мужчины он смотрелся как длинный кровавый шрам, разделивший на две половины худой торс Любочкиного любовника.

– Ты с ума сошел?! – зашипела женщина. От неожиданности и ужаса у нее похолодела спина.

– Я хочу поговорить с твоим мужем! – громко заявил Эдик, и Люба уловила запах перегара.

– Уходи! – приказала Пушкарева, но понимала, что упрямый, да еще и пьяный, Пряников никуда не уйдет.

– Я приехал за тобой! – также громко озвучил свое второе намерение нетрезвый кавалер.

Люба хотела только одного – испариться. Закрыв рукой рот, женщина смотрела на полного решимости Эдуарда и сожалела. Ах, если бы можно было все вернуть назад и никогда с ним не встречаться. Вычеркнуть Эдика из жизни и забыть как страшный сон.

В коридоре зашуршал курткой муж. Павел осторожно, словно боясь поранить, отодвинул рукой супругу и вышел в подъезд. Внимательно посмотрел на Пряникова, потом на жену. От его тяжелого взгляда Любочку затошнило, а Эдик красноречиво икнул.

– Ну вы тут разбирайтесь, а я пошел, – сказал Пушкарев и начал спускаться вниз по лестнице.

– Нет, ты подожди, – ринулся было за ним Пряников, но Люба остановила, схватив за рукав пиджака. К запаху перегара добавился запах гари.

– Мам, котлеты сгорели, – сообщил из кухни Артем.

Люба зашла в квартиру, выключила плиту, убрала с раскаленной конфорки сковороду с почерневшими тефтелями, открыла окно и вернулась в коридор. Пряников покорно ждал на лестничной площадке. Женщина забрала у него букет, положила на комод. Надела плащ, взяла сумочку и вышла из квартиры. Все это она проделала четко и быстро. Как поступала всегда. Вместе с Пряниковым Люба Пушкарева вышла на улицу. Павла нигде не было видно. Возле подъезда стоял огромный джип Эдика, водителя в машине не было. Из чего следовало – влюбленный приехал сам. Из соседнего города, пьяный.

– Любаша, – нежно позвал Эдик и попытался обнять любимую. Она отстранилась. Отправлять его в таком виде обратно было нельзя. Еще разобьется в дороге или сам кого-нибудь убьет. Дома оставлять – тем более.

Тогда Люба решила отвезти кавалера к подруге, тем более что Ирка Романовская жила от нее через два дома. Шли пешком и молча. Возможно, Пряников и желал поговорить, но на него снова напала икота. Любочка же общаться не хотела, она думала. Сегодня случилось страшное, и случилось по ее вине. Пашка, скорей всего, никогда ей этого не простит. Всего час назад вместе с Рождественской пела на кухне Любочкина душа, а сейчас обливалась слезами в одиночестве.

Ирка была дома. Люба затолкала Пряникова в квартиру подруги, усадила на кухне за стол, налила крепкого чая.

– А Пашка где? – поинтересовалась Романовская, когда женщины ушли в комнату.

– Не знаю, – ответила Любочка, села на диван и обхватила голову руками. – Он все слышал и ушел.

– Слышал что? – не поняла Ирка.

– То, что Эдька за мной приехал.

Подруга ахнула.

– Во дает! А ты чего?

По щекам Любы текли слезы. Сами текли, как вода из крана.

– Я ничего. Не нужен мне Пряников! Это была ошибка.

Романовская открыла балкон и закурила.

– Хороша ошибка! Куда его теперь девать? Пьяный ведь!

Люба тяжело выдохнула.

– То-то и оно. Может, у тебя переночует?

– Нет уж спасибо! – отрицательно замотала головой подруга.

Любовь Петровна закусила губу. Что же делать?

– А ты его на дачу свою отвези. Проспится там, а утром пускай к жене валит.

Пушкарева согласилась с Иркой. Вместе с Пряниковым они дошли до автомобильной стоянки, где ночевала Любочкина «Тойота». Эдик покорно забрался на заднее сиденье и тотчас уснул. А Люба повезла горе-любовника подальше от дома, от семьи, от Пашки.

--Душа в душу

С Павлом Пушкаревым Люба Никитина познакомилась в автопробеге. На комсомольскую тусовку ее пригласил Андрей Рогов, давно безнадежно влюбленный в тонкую и звонкую исполнительницу бальных танцев Любочку. К тому времени красавица брюнетка уже успела побывать замужем, родить сына, развестись и остаться с ребенком в пустой квартире, откуда бывший супруг вывез практически все. В память о себе Никитин оставил женщине неподъемный холодильник «ЗИЛ» и детскую кроватку. Сама Любочка спала на полу на собственной искусственной шубе. Чтобы не умереть с голоду, танцовщица устроилась работать на завод, где комсомольской организацией и руководил Андрей Рогов. Молодой человек всячески поддерживал новенькую, опекал, помогал сугубо по-товарищески. Твердый и предприимчивый характер Любови Никитиной не дал погибнуть. Женщина определила сына в детский сад, работала как вол, приторговывала, где-то спекулировала. Уже через год Любочка купила новую мебель и телевизор. На заводе она организовала кружок эстрадного танца, где реализовывала свой творческий потенциал. От желающих, кстати, отбоя не было. Причем ходили на занятия к Никитиной как девушки, так и парни.

После развода мужчин в жизни Любы не было. Она жила сыном и творчеством. Однажды на проходной завода Любаша столкнулась с Андреем, который был одет в шуршащий оранжевый комбинезон.

– В космос, что ли, собрался? – пошутила женщина.

– В автопробег, – ответил комсомольский лидер. – Хочешь с нами?

– Хочу! – не задумываясь ответила энергичная и легкая на подъем Никитина.

Уже через день Люба, нарядившись в оранжевый комбез, тряслась в одном из двенадцати автомобилей, участвующих в пробеге. Сына она оставила с родителями бывшего мужа, с которыми сохранила теплые отношения. Маршрут комсомольцев пролегал по Саянскому кольцу.

Помимо Любы в пилотах оказались еще три дамы. Женщины купались в мужском внимании, как в теплом море. Ехали дружно, шутили, фотографировались, а по вечерам жарили на костре сосиски и пели песни под гитару. На одной такой стоянке Никитина обратила внимание на симпатичного и застенчивого парня. Это был Пушкарев. Он приглянулся Любочке с первого взгляда. Своей честностью, даже какой-то непорочностью. Как потом охарактеризовала его Никитина – Пашка был чистый, как «Пионерская правда»!

Веселая и открытая Люба ему давно нравилась, молодые люди работали на одном заводе, только в разных цехах. Пушкарев даже подумывал записаться к ней на танцы, но стеснялся. Стеснялся своего увечья, которое, к слову, было едва заметным. Левый глаз у Пашки почти ничего не видел, и он по этому поводу сильно комплексовал. Люба «страшный» секрет узнала гораздо позже, а тогда, находясь с ним в одной машине плечом к плечу, медленно и верно влюблялась.