И тут, Ричард обернулся в сторону Патрика. Мальчик хорошо разглядел его смуглое лицо со шрамом, с чёткими, словно выточенными чертами, и большими чёрными глазами.

От ужаса, Патрику показалось, что его сердце вот- вот остановится. Мальчик старался не дышать. Он начал потихоньку пятится прочь от двери, а потом побежал по переходу со всех ног по ходу, словно за ним гнались все демоны преисподней.

Он сам не помнил, как оказался внутри старого обветшалого заброшенного колодца. Именно туда привёл его подземный ход из монастыря. К счастью, колодец был не глубоким. Собрав последние силы,

38

мальчик вскарабкался по колодезной стене, цепляясь за выступы, и вылез наверх. Кажется, какое-то время он лежал на земле, возле колодца, а затем встал, и, пошатываясь, побрёл куда глаза глядят.

Ричард шёл быстрым мягким бесшумным, пружинистым шагом по коридорам монастыря в кромешной темноте, так как Луна как раз скрылась за тучами. Ему не нужен был её свет, он видел в темноте, как кошка. Кроме того, Ричард знал монастырь со всеми его хитроумными ходами и переходами как свои пять пальцев.

Ещё бы! За долгие годы, проведённые здесь, он изучил каждый уголок монастыря. Монахи, конечно, бранили его за чрезмерную любознательность, и желание засунуть свой нос, куда не требовалось, но теперь эти знания ему пригодились, очень пригодились!

А, кроме того, любопытство оказалось полезным ещё и тем, что открыло ему тайну его рождения. О, он навсегда запомнил тот памятный разговор, подслушанный им, между отцом Стефаном, прежним настоятелем, и отцом Антонием, гореть им в аду!

Тогда ему было четырнадцать лет, и тогда он впервые узнал, кто его настоящие родители, и что с ними стало. Ричард помнил, как тогда волна злобы захлестнула его. Возвратившись в свою келью, он запер дверь, и устроил настоящий погром. Сорвал со стены деревянное распятие, и разбил его вдребезги. Потом бросился на свою кровать, и начал безутешно рыдать. Из полуобморочного состояния его вывел стук в дверь.

«С тобой всё хорошо, сын мой? У тебя слишком шумно в келье. Что-то случилось?», – раздался голос его соседа престарелого отца Чезаре.

Собрав всю силу воли в кулак, и стараясь, чтобы его голос не дрожал, Ричард ответил: «Не беспокойтесь, отец Чезаре! Я засиделся допоздна за книгой, которую мне дал отец настоятель, заснул, и упал со стула. Со мной всё хорошо. Отделался парой синяков. Прошу меня простить, за то, что разбудил вас!». Ричард сам удивился, каким спокойным тоном он это сказал, не смотря на то, что в душе его клокотали страсти.

«Тебе не за что просить у меня прощения, сын мой! Однако ты слишком много занимаешься. Нужно давать себе отдых. Не переоценивай свои силы, сын мой! А сейчас ложись спать!», – произнёс назидательную речь отец Чезаре.

«Непременно так и сделаю!», – ответил Ричард.

«Спокойной ночи, сын мой!», – сказал отец Чезаре.

«Спокойной ночи, падре!», – в тон ему ответил Ричард.

В ту ночь, он так и не сомкнул глаз. Дождавшись, пока шаги отца Чезаре удалились, и, выждав ещё какое-то время, Ричард вышел из своей кельи. Он прокрался к сокровищнице монастыря. Вскрыл её, ограбил, и навсегда покинул монастырь.

На лице Ричарда появилась ухмылка. Он представил себе физиономии монахов, особенно отца Стефана, и отца Антония, когда наутро они обнаружили его отсутствие и вскрытую сокровищницу. С тех пор у него

39

началась новая жизнь, полная риска и опасностей, и она ему нравилась! Но осознание того, как с ним несправедливо обошлись, и что именно ему должен был принадлежать замок де Комбс, со всеми прилегающими землями, и богатствами, точило его изнутри. Это должно было быть всё его по праву, чёрт побери!

Упоминание нечистого в монастырских стенах было страшным грехом, но ему на это было наплевать! Он был доволен собой. Он отомстил многим своим обидчикам. Остался сэр Роберт. Пусть пока страдает из-за смерти дочери. Он непременно доберётся до него позже, а пока заберёт у

мальчишки этот чудесный камень.

Конечно, мальчишку придётся убить, он опасный свидетель, но Ричард не утруждал себя раскаяниями по этому поводу. Мальчишка должен умереть, такова его судьба, а камень должен достаться ему, вот и всё. А вот и его бывшая келья! Сколько же он тут выстрадал и передумал, будучи юнцом!

На какое-то время Ричард остановился перед дверью, не решаясь открыть её. Воспоминания, и призраки прошлого нахлынули на него.

Затем, собравшись с духом, он решительно толкнул дверь. Ричард был готов к тому, что мальчик запер дверь на ночь. На такой случай у него в кармане всегда была отмычка. Однако дверь со скрипом приоткрылась.

Ричард шагнул внутрь. В келье за почти, что двадцать лет практически ничего не изменилось. Лишь мебель обветшала, да кое-где на стенах осыпалась штукатурка.

«Проклятье!», – вырвалось у Ричарда. Келья была пуста.

Наши дни. Санкт-Петербург.

Павел был голодный и вымученный. Он с ребятами оперативниками и экспертом-криминалистом Максимом Сергеевичем Жилиным, высоким, худым, и лысым человеком, с проницательными небольшими карими глазами, облазили весь чердак, изучили комнаты убитых Веры и Николая, просмотрели каждый сантиметр.

Ни тайника, ни сейфа с драгоценностями и деньгами, ничего такого, за чем бы мог охотиться убийца, не было. Да и откуда в нищей коммуналке? В комнатах Веры и Николая не было даже компьютера. И, тем не менее, убийца явно что-то искал.

Отпечатков пальцев в комнате Николая было достаточно. Однако, насчёт них, Павел не обольщался. Власов был не дурак выпить, у него часто собирались развесёлые компании. Так что придётся проверить его дружков. Хотя, скорее всего это ложный след, который ничего не даст.

Убийца умён и хитёр, и он явно что-то искал. И это что-то он не нашёл, и в ярости убил Власова. Это Павел нутром чувствовал.

«Понять бы, что он искал и как с этим связана убитая Вера Степанова!», – вздохнул Стариков.

40

Павла заинтересовали несколько белых ворсинок, которые нашёл эксперт-криминалист на осколках разбитой пепельницы и на ручке торчащего из груди убиенного ножа.

«На шерсть животного не похоже. Предположительно убийца действовал в хлопчатобумажных перчатках. Точнее скажу после анализа химического состава», – нахмурив брови, произнёс Жилин, посмотрев на целлофановый пакетик, куда только что пинцетом аккуратно сложил ворсинки.

«По-видимому, убийца знал куда шёл, и хорошо подготовился. И вряд ли этим убийцей был один из собутыльников Николая. Это не похоже на

убийство по пьяной лавочке!», – решил Павел.

«Ну а что вы скажете, Лукьян Иванович?», – поинтересовался Стариков у судмедэксперта Толстикова, флегматичного румяного толстяка лет пятидесяти, с приятными чертами лица, большими голубыми, слегка

на выкате, глазами, лохматой всклокоченной русой бородой и густыми кудрявыми волосами с проседью, которые вечно стояли дыбором, как тот их не приглаживал. За глаза его называли «Барабашкой».

«Могу сказать определённо. Убиенный скончался мгновенно от удара в сердце. Удар был очень точным. По-видимому, убийца был неплохо знаком с анатомией. Смерть наступила два-три часа назад. Точнее скажу после вскрытия», – отчитался Толстиков.

Наконец, все работы были закончены. Тело Николая Власова увезли

морг, под сокрушённые перешёптывания старушек соседок.

Подойдя к ним, Павел попросил: «Вы уж позаботьтесь о своей соседке, бабушке Пети. Она хоть и пьющая, но единственный родной ему человек, и мальчик её очень любит».

«Не извольте беспокоиться, товарищ майор. Уж мы Антонине спуску не дадим. Это ж надо, допилась до того, что единственного внука в детдом забрали. Пропесочим её по-соседски!», – пообещала Олимпиада Михайловна.

«И насчёт похорон Николая и Верочки всё сделаем честь по чести!», – пообещала Марсельеза Петровна.

«Можете на нас положиться!», – поддакнула Искра Степановна.

«У меня к вам, милые дамы, будет ещё одна просьба!», – обаятельно улыбнувшись, произнёс Павел