Читателю от автора (Прелюдия)
Здравствуй, читатель.
Честно сказать, раньше я не понимала смысл авторских вступлений – таких нарочито скромных прелюдий, после которых именитый или не очень творец впихивается в случайного или не очень читателя своей большой идеей.
Поэтому без прелюдий. Я хочу поговорить с тобой о Чаре. Чар Актэр. Персонаж, который будет присутствовать здесь на каждой странице вплоть до самой последней.
Я хочу поговорить с тобой о Чаре сейчас. Пока он ещё не появился. Потому что, пусть его ещё нет, но я уже знаю, что с ним приключится. Это, так сказать, авторская суперспособность. Я хочу поговорить с тобой о Чаре прямо. Сама. Словами автора, а не рассказчика, потому что его ещё нет, а он уже немножко особенный. Я знаю, что он будет гением и последним идиотом; он будет вечен и хрупок, как первый снег. Он будет бессмертен и чудовищно уязвим.
И он полюбит тебя, этот Чар.
Он полюбит тебя, читатель. Кем бы ты ни был и каким бы ты ни был. Вот чего я боюсь.
И теперь, когда без пяти минут – без одной страницы – его появление, я, наконец, понимаю, зачем нужны авторские вступления. Даже в двух коротеньких строчках посвящения создатель как будто выражает надежду, что вот эти вот люди уж точно впустят к себе героев, которых он неосторожно выпустил из своего сердца к остальным. Автор неумело, внутренне дрожа и от того часто пафосно говорит читателям: «Сейчас, когда они уже больше ваши, чем мои, – присмотрите за ними, пожалуйста». И так сама книга просит безропотно: «Пока я не кончусь, посторожите мои страницы». И я не удивлюсь, если самый главный во всех вселенных Творец перед чьим-то рождением тоже говорит какому-нибудь миру: «Я поселю в тебе новое существо, позаботься о нём, хорошо?».
Однако я не хочу, чтобы ты «позаботился» о Чаре, читатель. Уже сейчас я знаю: меньше всего ему нужна будет нянька. И я ума не приложу, чего хочу добиться всеми этими фразами и чего от тебя ожидаю. Читатель никому ничего не должен. Тем более – не должен любить просто в ответ.
И всё равно я осмелюсь попросить тебя, читатель. Только об одном попросить… Смотри и слушай, хорошо?
В конце концов, это единственное, что ты… и что мы с тобой можем сделать для Чара Актэра.
А теперь я хочу, чтобы ты, читатель, присутствовал на его появлении. Наверное, это будет не самое приятное зрелище. Можешь отворачиваться, если хочешь.
Главное – смотри.
Появление
Нет, процесс его появления на свет всё-таки был не столь отвратителен и чудесен, как бывает у наших людей. В мире, где он появился, вообще мало что было, как у наших людей. Это был очень честный мир. И здешние люди появлялись в нем, уже обо всём зная.
И о том, что начало они берут не из круглой клетки в женском теле. И то, что рождение их никому не причиняет особых мук. И о том, что жизнь их в стандартном виде – не жизнь вовсе, а череда чёрных букв, оставленных на некотором белом поле в определенной последовательности, все они знали тоже.
Но, как было сказано ранее, мир их был очень честный и позволял всем и каждому относиться к жизни, как они хотят, и думать, что хотят.
Чар думал, что завёрнут в стекловату, и от этого ему так темно и жарко. Автор уже вложил в его голову необходимые знания о мире, так что Чар имел представление, что такое стекловата.
Рукой он потрогал пространство перед собой, чтобы убедиться, что никакой стекловаты нет. Темно? Это потому что глаза закрыты. Жарко? А как ещё входящему в мир организму реагировать на горнило новорожденных чувств у себя внутри?
Не открывая глаз, Чар уложил ладонь на грудь. Почувствовал сердцебиение под пальцами и с волнением подумал, что тут, у себя под ладонью, он наконец живой. Захотелось рыдать, как младенец, и кашлять, как старик.
Но вместо этого Чар Актэр только вдохнул глубоко и сдержанно. Он помнил про законы честного мира – что бы он ни думал, открыв глаза, он не увидит жизнь. А увидит только некоторое белое поле, потому что находится в состоянии появления.
В мирах, подобных этому, всегда наступал такой момент. Ответственное, тяжёлое, единственное в жизни мгновение – момент появления перед читателем. В других мирах человек мог предстать перед читателем кем угодно – рыцарем, супергероем, боксёром с кровью в уголке рта, продавцом спичек с заплатками на коленях… А здесь, к счастью или нет, всё будет по-честному. И читатель посмотрит на Чара и увидит только Чара. Наверное, поэтому на нём сейчас и нет ничего – ни масок, ни чужой кожи, ни одежды – только Чар и всё. Только Чар на неком белом поле.
Он подумал, и ему вдруг стало вдвое жарче. Чар Актэр смутился в первый раз. Он почувствовал, что на него смотрят.
И это был не взгляд автора. Автор неощутимый – взгляд его, как воздух, никогда не осядет на ком-то одном; он смотрит на всё сразу из далёкого далека и как будто из прошлого.
А Чар чувствовал цепкий взгляд. Настоящий. В настоящем. Он понял, что это смотрит читатель. И сердце его заколотилось ещё сильнее. Уже. Уже! Когда он только-только появляется. Когда он ещё так не готов!
Ему захотелось закрыть себя руками. Но он снова сдержался. И сам открыл глаза.
Кругом было белое поле. Чар повёл головой и усомнился в честности мира: на него смотрели, а ему самому и взглядом-то не за что зацепиться. Он посмотрел вниз и не увидел себя; тело его ещё сливалось с белым полем.
– Меня зовут Чар Актэр, – сказал Чар, недолго послушал белизну и повторил уже во всю силу своих лёгких. – Меня зовут Чар Актэр! Я знаю, что ты на меня смотришь!
Белизна как будто чуть-чуть зарябила, как молоко в чашке, если в неё легонько подуть. Мир безмолвно, но честно дал Чару понять: даже если читатель и отреагировал, он все равно не смог бы этого заметить. И это не то, чему можно научиться; персонажу читателя нельзя увидеть ни сейчас, ни после появления в мире, ни даже через десятки лет. Из них только одному дано видеть сквозь миры. И это не Чар.
– Меня зовут… Чар Актэр, – только и смог повторить он; уже тихо и слегка растеряно.
Хотя теряться не следовало, а следовало быть благодарным: не любой автор, да и тот не во всех мирах, позволил бы случиться такой встрече героя и читателя. Иные персонажи идут по жизни, по своему сюжету, и даже не подозревают, что на них смотрит кто-то способный видеть сквозь миры. И видит же. Чар это кожей чувствует. Читатель смотрит. И только на него – потому что больше здесь смотреть не на что.
Чар Актэр в новый раз повел головой, будто опасаясь, что неподалёку может появиться что-то ещё, но тут же замер. Он вдруг увидел себя. То есть, маленькую часть себя – своё плечо. Увидел близко и ясно – в деталях, до родинки. Спохватился и вытянул перед собой руки. Его руки!
Он кое-как, очень спешно унял себя и осторожно пощупал пальцами волосы. А потом ещё осторожнее и всё лицо. Коротко и как-то по-глупому засмеялся: не почувствовал ни следа от того безликого белого поля, частью которого и сам когда-то был. Он стремительно появлялся – даже проявлялся на бледном фоне и принимал объём. Чар был уверен, что это с ним делает взгляд читателя. Что под этим взглядом, в нём, в Чаре Актэре, пробуждается что-то, отчего глаза его приобретают блеск, лицо – цвет, а остальное тело – полноценность. Теперь он мог видеть свои ключицы и грудь, на которую укладывал ладонь и в которой творилось горнило. Мог видеть живот и всё, что было ниже до кончиков ногтей на больших пальцах ног.
