Не все дети могут учиться на пятерку (если под оценкой «отлично» понимать её прямой смысл – отлично от шаблонов, непохоже, оригинально). Тем более, на каждом предмете. Да и не надо этого! Сколько может быть Ломоносовых, чтобы по всем предметам учиться на «отлично»? Подобных универсальных людей в мире рождаются единицы, а мы хотим, чтобы в каждой школе было по десятку.

А вот бороться за успешность каждого в какой-то области стоит. Как хорошо, когда в школе любой ученик хоть в чем-то да демонстрирует выдающиеся достижения. Важно ведь не то, чтобы каждый стал «звездой» по всем предметам – а в том, чтобы каждый нашел свой интерес в жизни, свое призвание.

Одному ближе одно, другому другое. Это нормально. Грустнее картина, когда ребёнок хочет творчески проявить в чем-то свои способности – и не может. Увы, такой творческий «потолок» развития замечается, к сожалению, у многих ребят. Я постепенно поняла причину – она скрыта в дошкольном возрасте. Видимо, способности детей сильнее всего могут ограничиваться ещё тогда, до 7 лет, если не получают достаточной подпитки.

Когда водка мешает работе, у нас в стране бросают работу. Когда в яслях плохо обращались с детьми – у нас закрыли ясли. Теперь то же происходит с садами. Так что «потолок» школьных возможностей ребят, увы, будет опускаться.

Я с огромным уважением отношусь к разработкам моей коллеги Натальи Михайловны Крыловой, сумевшей создать такую систему дошкольной работы, которая доступна любому желающему воспитателю и обеспечивает сохранение творческого потенциала любого ребёнка. Увы, распространение подобных методов работы идёт параллельно с разгромом сети детских садов – и вряд ли школе стоит вскоре ожидать облегчения.

Но если школа не всегда может восстановить и развернуть в подростке все его таланты, то обучить его основам знаний по любому предмету, укрепить чувство человеческого достоинства, уважения к себе и к другим она вполне в состоянии.

Ключевой вопрос: как учителю защитить личность в коллективе – в обстановке, когда все действия идут на виду у всех? Как система защиты интересов ученика и создана наша «Большая дидактика и тысяча мелочей».

Ребёнок не должен находиться в школе в роли то обвиняемого, то подозреваемого. У него есть право на незнание и право на обучение. Это обязанность учителя – знать, как помогать ученику, чтобы тот научился, ощутил успех.

Что означает успешность? Если вы стояли на самой низенькой ступеньке – вы с неё, по крайней мере, не свалитесь. А хоть на одну – да подымитесь. А можете подняться и на десять.

Открытость к разным уровням продвижения в познании при гарантии хоть минимального, но успеха – таково требование к системе, защищающей интересы каждого ученика.

Вам наплевать на математику, вам нравится литература. И нормально. Но вы не будете на математике чувствовать себя ущербным, и я вас бранить за это не буду. Но базовый уровень математики вы будете знать.

При такой системе слово «не хотел» не возникает. Все доступно и затягивает, по крайней мере, со «спортивной» точки зрения. А доступность, успешность провоцирует интерес.

Но система защищает и интересы учителя.

Она даёт ему возможность объективнее выглядеть в глазах ребят, спасает от опасности выглядеть придирчивым, несправедливым.

Но кроме этого она защищает учителя тем, что все эти способы работы с коллективом позволяют и ему действительно чувствовать себя успешным, умелым мастером своего дела. И часть его труда берёт на себя коллектив: не учитель «повторяет сто раз» одно и то же, а несколько десятков совместно работающих ребят.

По всей стране в любом отдельном классе одна программа, один учебник, один урок на всех самых разных ребят. Что с того, что учебников сейчас могут издать и семьдесят, и семьсот – выбирается-то для работы конкретным учителем все равно один. Каждый из этих учебников рассчитан на среднего, абстрактного ученика. У педагога один план урока – а в классе 30 разных учеников. Под этот план всем не просто предлагается приспособиться, а категорически требуется. Как могут, так и приспосабливаются – и учителя, и ученики, и их родители. (Да, родители тоже – кто нанимает репетиторов?)

Одному ребёнку этот план подходит, другому не подходит – но он смиряется, кто-то затаивает злобу, кто-то бунтует, кто-то и рад бы не бунтовать, но и справиться не может. В результате – один выходит из школы приспособленцем, другой экстремистом, третий изгоем, четвертый безвольным и бесхребетным… И даже тот, кто выйдет хорошим, потом, бывает, сбежит непризнанным…

Нельзя сказать, что этого не замечают. Замечают!

Вот всё чаще говорят об индивидуализации. Но как это сделать, не меняя систему работы? 30 человек, 30 минут урока – что, по минуте на человека? А что будут делать в это время 29?

Или компьютеры. Дескать, поставь 30 компьютеров, посади ребят – пусть каждый индивидуально научается.

На самом деле это страшнейшая иллюзия, просто разделение детей по одиночным камерам с телевизорами. Мы хотим, чтобы ребёнок сам освоил опыт человечества в одиночке своей? Без дружеского участия, без доверительного общения, без голоса человеческого?

Другие уповают на плавающее расписание, на отмену классов, на то, что дети будут сами в свободном режиме переходить от одного учителя к другому в меру интереса.

Но разве ребёнок заранее понимает, что его может ждать в том или ином месте? Какие перспективы где возникнут? Он должен все время сам над собой предпринимать волевые усилия, когда со всех сторон обнаружатся варианты более соблазнительного времяпрепровождения? Даже нам, взрослым, с трудом удалось бы удержать в подобных обстоятельствах какую-либо систематичность в своем образовании.

Я не очень верю в такие прямолинейные «в лоб» решения: если «индивидуализация» – то надо учить всех не вместе, а по одному. Это не только идёт с малым КПД, но часто – обидно, вызывает внутреннее, в детстве неосознаваемое сопротивление организма.

Я верю в то, что жизнь обеспечивает индивидуализацию исподволь. Школа – это общественная форма сознательной жизни подрастающего поколения. И может быть такое устройство школы, вроде бы и обыденное, и внешне формализованное – но где каждый живёт и работает в меру своих сил, интересов и способностей. И при этом не брошен на произвол судьбы, может всегда рассчитывать на поддержку и одноклассников, и учителя.

Как «вчера», так и «сегодня» (так будет и «завтра») на уроке сидят рядом как будущие гении, так и будущие преступники. За гениями пытаются гоняться, но их же в детстве трудно рассмотреть, – сколько людей, признанных потом гениями, в детстве казались бездарями. И гениальность – это величайшая разносторонность развития, в «инкубаторе» её не сформируешь. А преступность, как раз наоборот, максимальная односторонность – убито всё! Кроме животных инстинктов. И это достигается довольно просто.

Сегодня в стране разгул молодежной преступности вызывает почти общественный ужас. Каких только мер не предлагают! Но почему-то никто не обвиняет в этом учителей. Хотя это странно. Ведь большинство молодых людей становятся озлобленными и агрессивными не из-за особенной природной испорченности или корыстолюбия, а из-за опустошенности школьным обучением, морального увечья постоянной неуспешностью, бесперспективностью. Школа словно показывает, что пока они живут доступным им образом, их за людей в обществе не признают… Но что делать со своей «природой», дети не могут знать.

Добросовестное, честное желание действительно помочь ребятам, не уличить, не поддразнить, не унизить замечанием, а искренне помочь всегда в моей жизни оправдывало себя.

Если же к такому отношению добавить ещё и дидактику, в основании которой лежит не принцип требовательности, а принцип помощи – то не только дети, но и страна наша может меняться совсем в другую сторону… (А как показывает опыт Швеции, Японии, Израиля – такое может случиться буквально за одно поколение).