Потом происходила такая вещь, что люди начинали с ней общаться как бы на другом, интуитивном уровне. Вот тут то и появлялась та загадочная атмосфера любви и тепла. В конце начинаем собирать вещи, а люди всё подходят и подходят: «А можно вам позвонить, можно с вами поговорить?»

Многие спрашивали: «Есть ли у вас методика проведения этого занятия?» Тивиша всегда отвечала, что нет, не знаю, не могу это записать: «Используйте то, что вам запомнилось, что вы услышали, почувствовали».

Она всегда говорила, что ребёнку очень мало просто говорить, объяснять и читать, детям надо давать какие-то вещи на осязание, на обоняние, на возврат тех чувств, которые вымываются цивилизацией.

Возникающий предмет обязательно наделялся смыслом; ТиВи задавала вопросы, дети отвечали, что они в нём видят. Так предмет становился живым; каждый ребёнок ассоциировал его с чем-то, с кем-то. Это становилось не просто яблоком, кистью винограда, а совершенно определённым, связанным с чем-то, что они когда-то пережили.

Помним, как хрустит яблоко, как оно хрустело в детстве, когда было большим и сочным. На таком занятии все могли взять яблоко и вместе хрустнуть. На «раз, два, три» почувствовать удивляющий вкус, «хруст» детства.

В мыслях я постоянно возвращаюсь к нашим диалогам с мамой – «Тивишей». Вспоминаю, как мы придумывали новые занятия, уроки, обсуждали её статьи. И всё это продумывалось так, чтобы было понятно и детям, и взрослым.

Темы многих уроков возникали спонтанно, из жизни. Например, однажды вечером она услышала громкий плач девушки-подростка, переходящий в крик. Казалось, что случилось что-то страшное. Мы даже не успели ничего понять, а Тивиша уже выбежала спасать ребёнка на улицу. Через какое-то время она вернулась с озадаченным лицом. Оказалось, что девушка просто так смеялась в своей компании.

Тогда родилось занятие «Из чего сделаны мальчики, из чего сделаны девочки».

…Как-то ночью Тивиша подслушала, как я пою колыбельную нашей дочке (её внучке). Мне рассказали, что в старину до пяти месяцев младенцу напевали перед сном свои пожелания или перечисляли множество положительных качеств человека и таким образом «закладывали» их в подсознание. А я взяла «за основу» алфавит, и моя песня-колыбельная была приблизительно такой: «Ты моя самая Активная, самая ты Быстрая, самая Весёлая, самая ты Добрая!» И так далее с вариациями. Дочка с удовольствием засыпала уже к середине «алфавита». Мама моментально взяла это на «вооружение» и сделала серию игр, где дети обсуждали, рисовали, дарили черты и качества друг друга через игру.

Когда Женечке (ТиВиЖе – так стали называть Женю ученики Татьяны Викторовны после знакомства) исполнился годик, а Тивиши уже не было, наш папа подарил большие часы, где была фотография ТиВи, держащей Женю на руках. Она показывала, как горит свеча. Теперь и у нас есть свои часы, которые «бьют в дюжину»…

Я благодарна Тивише за то, что она была моей мамой, моим учителем, другом. Надеюсь, что то внутреннее действие, которому меня научила ТиВи, я с честью передам своей дочери и её внучке Женечке, и всё это будет продолжаться вне времени, вне пространства.

Я в гостях у ТиВи. Обхватив двумя руками большую кружку чая с лимоном, корицей и ещё чем-нибудь ароматным, сижу, отогреваюсь от первых наших южных холодов. Уже конец ноября. Темнеет рано, и я невольно поглядываю на часы, не поздно ли? В соседней комнате громкие голоса: Татьяна Ивановна (мама ТиВи) делает распоряжения насчёт завтрашнего дня, Татьяна Викторовна что-то отвечает, этот обрывками долетающий, шумный ритуал отхода мамы ко сну наполняет воздух чем-то очень домашним. ТиВи, которая сама стала бабушкой, бегает из зала на кухню, что-то относит, приносит… Татьяна Ивановна уже несколько лет с трудом перемещается по квартире, но ничуть не унывает. Голос сильный, властный. И открытый приветливый смех. На минутку ТиВи заглядывает ко мне. «Я сейчас маму уложу, и мы обязательно поговорим, мне столько надо тебе рассказать…» «Та-аня! Ну кому я говорю!» – зовут её из соседней комнаты. – «Что ты хочешь, Игорь, она фронт прошла, фронтовой врач», – весело объясняет ТиВи её командные настроения. И уходит ещё на полчаса.

У ТиВи в комнате никогда не было скучно. Оставаясь один на один с её комнатой, как и в этот раз, можно было подолгу рассматривать тысячи деталей, составляющих это волшебное пространство. Волшебное она любит, лелеет его и создаёт.

Было время, когда присутствуя на её занятиях с маленькими детьми, я даже возмущался такому тотальному завоеванию воображения ребёнка. Не допуская иронии, ТиВи приглашала девочку в большую картонную коробку, украшенную лентами и мишурой, как в её новый сказочный дворец или в дилижанс… Вместе с детьми, заливаясь от смеха, выводила к ним в круг самого настоящего «породистого скакуна», составленного из двух юношей под тряпочным балахоном с мотающейся головой счастливой коровы.

Её игра в волшебство была особой игрой. Я ведь и сам это не сразу понял, потому и сердился. Логичности действий, соответствию привычному, всему, что поддерживает формальную сторону наших отношений с окружающим миром, всему этому противопоставляется содержание. Такое, которое выходит за границы привычных форм.

Если любая палка может быть лошадкой, то тем более бенгальские огни становились звездопадом, а сувенирная книжечка-брелок волшебной книгой тайн.

Всеобъемлющее мировосприятие ребёнка всегда было главной заботой Татьяны Викторовны. Не потому, что она не любила или не хотела работать со старшими, напротив. Но из убеждения, что «неправильное детство» становится причиной «неправильной цивилизации», ТиВи шла к самым истокам.

«Я смотрю иногда на улице на эти бритые затылки с ушками, переходящие в спины, – сказала она мне однажды. – И никак не могу поверить, что там когда-то были тонкие мальчишеские шеи. Что с ними произошло, откуда они такие?»

На картинах и фотографиях в её комнате очень много тонких мальчишеских лиц. Даже Лихачёв с обложки «Огонька» смотрит каким-то по-мальчишески растерянным взглядом. Многих я узнаю, о многих наслышан, некоторые мне совсем не знакомы. Фотографии, книги, газетные вырезки и десятки, если не сотни разных предметов. В дальнем окне, заставленном цветочными горшками, безделушками, вазами, практически в забвении стоят два подсвечника – статуэтки в африканском стиле, так, ничего особенного, просто привлекли внимание. «А это… – перехватывает мой взгляд зашедшая в комнату ТиВи, – это мне подарили в какой-то школе. Знаешь, и школа была вся из каких-то таких изогнутых, замученных учителей, просто почерневших от безнадёги. А статуэтки так у меня и живут, я их, видишь, к самому окну поставила», – она извиняется за их импровизированную ссылку, но мы оба понимаем, что не всегда радостно на них смотреть после такой предыстории.

С ТиВи всегда рядом чужая беда. Дети из детских домов. Родители с трудными подростками (подчас сами куда труднее своих отпрысков.) И практически никогда никого из «сытых и чистых». Социально успешные люди не любят выходить за границы формального мира. Больше всего их раздражают такие, как ТиВи. Не будь у неё стольких друзей, такого круга признания, её давно объявляли бы сумасшедшей. ТиВи очень боялась печатного слова. Её мир всегда был воздушен, неуловим, пластичен… а уложенный в предложения и абзацы, он (как опасалась она) потеряет главное – бескрайность. Но писать согласилась. «Надо говорить о Детстве. На всю страну! Хотя бы потому, что стыдно молчать». «Мне кажется, что на меня из прошлого смотрят старики и бабушки, и мои, и даже какие-то незнакомые мне старые люди. Знаешь, с таким вот мудрым взглядом, который был у людей прошлого века. И они ничего не говорят. Но я всё понимаю, и тогда я готова хоть на телевидение идти. Мы что-то теряем, Игорь, понимаешь, безвозвратно… То что они знали, то что они отдавали своим внукам. Эту мудрость безвременья. Сказки… Любви…».