— Накануне мы виделись с Миленой. Она сама позвала меня к себе о чем-то поговорить. Я сам не представлял, о чем, — монолог начался с правды, поэтому подхватить интонацию и манеру вещания этой самой правды уже не составило ему труда. Каждое его слово уже звучало как предыдущее. — Она потребовала, чтобы я тебя оставил. Чтобы я отказался от тебя сам, иначе она нас рассорит сама.
— И это стало причиной того, что ты меня бросил? — недоумевающее выражение застыло на лице Аллы. Она воспринимала эти слова не лучше, чем преподаватель ученика, который объяснял математическую гиперболу через литературный оборот.
— Да, — просто согласился Кольский. — Она была крайне убедительна…
Романова взорвалась, словно часовая бомба, у которой на таймере показались четыре нуля:
— Что ты несешь, Богдан? Чем она могла тебя убедить? — негодование было ощутимо в воздухе. Происходящее стало похоже на густую вязкую жидкость, которая облепляла со всех сторон и сжимала до боли все внутренности. Богдан нервно сглотнул, потому что лимит правды закончился.
— Она пригрозила, что если я не откажусь от тебя, то выставит меня сволочью с какой угодно стороны, гарантируя, что воспользуется статусом сестры. Я тогда стушевался… Она… — Богдан замялся. Он изо всех сил делал вид, что ему тяжело говорить то, что тогда происходило. Его актерская игра была изумительно искусной. Ему поверил бы любой и любая… кроме нее, которая умела чувствовать Голодных, которая знала, как звучит фальшь, которая чувствовала его обман кожей. — Она сказала, что подделать какие бы то ни было доказательства, не составит труда…
Последнее предложение было брошено наугад, потому что он не знал о ее работе ровным счетом ничего, однако, в суть ее деятельности, конечно, попадало. Однако, Богдана это никак не спасло. Романова лишь на мгновение искривила губы в презрительной усмешке, но тут же взяла себя в руки, решив поиграть в эту «забавную игру». Алла легко превратила презрение в сомнение на своем лице, а затем просто опустила голову.
Кольский замолчал, опасаясь ляпнуть чего-то еще, чтобы не запутаться в собственной придуманной наспех истории. Его обеспокоенной взгляд вперился напротив, скользя по плечам, волосам, очертаниям лица Аллы. Богдан каждой клеточкой тела вбирал в себя все, что она излучает, в глубине души опасаясь, что это станет их последней встречей. Романова же, не поднимая головы, тихо и прерывисто ответила:
— Мне нужно подумать… потому что это странно и непонятно…
— Мы еще встретимся? — слишком быстро выпалил парень, боясь упустить возможность это узнать.
— Не знаю, Богдан… — она подняла голову, позволяя Богдану запомнить ее взгляд, в котором выразила ложную надежду на чувства. — Я пойду…
Романова ушла, не жалея о состоявшемся разговоре, не жалея о том, что сделала. Она пришла одним человеком, а ушла — другим. Богдан же как был трусом, предателем и лжецом, так и остался. Все, что думалось ему, когда Алла уходила без оглядки: «У меня получилось…»; все, что крутилось в ее голове: «Мне понравилась эта игра, дорогой».
========== Холод ==========
Череда сменяющих друг друга закатов и рассветов не привнесла в жизнь Ильи и Аллы чего-то нового. Их общение — настоящие качели, которые никогда не замирали на одном месте. Частые перемены в настроении Аллы Груца настораживали и пугали. А самое главное, сам он не мог разглядеть в своих поступках то, что могло бы быть причиной гнева девушки.
Она могла встретить его радостной улыбкой на пороге дома, а потом окатить оскорблениями приправленными обидами. В конце концов, он просто решил не обращать на это внимание. «Если она пытается выбить из меня какую-то другую реакцию — это бесполезно. Я так не умею. Может ей надоест играть в эти игры?» — думалось ему, когда он смотрел в свое отражение, вешая летний плащ на крючок в прихожей. В зеркале он старательно пытался увидеть на своем лице «то-самое-раздраженное-выражение», которое так разозлило девушку.
Ничего не отвечая ей, Илья прошел в комнату, на ходу распечатывая конверт с незнакомыми Романовой марками. «Вот оно счастье коллекционера… А он даже не подумал бы об этом», — недовольно фыркнула Алла, но вслух ничего не произнесла, снедаемая любопытством, что же может быть там. Она уже поняла, что даже у Груца есть предел, и как только она его пересекает, то уже ничего не сможет ни узнать, ни спросить. Он просто уходил и возвращался под утро, когда она уже крепко спала.
Спали они пусть и на одной кровати, но крайне порознь, насколько возможно. Ни он, ни она во сне даже случайно не касались и не подкатывались друг к другу. И больше близости у них не было. Илья даже отказывался брать ее снова на проверки. Он старательно внушал ей мысль вернуться к учебе и жить нормальной жизнью. И у него были на это причины: их он как раз держал в руках.
Груц быстро пробегал глазами по строчкам, пропуская череду формальных терминов, торопясь к более существенной информации, но, прочтя ее, еще более недоуменно, чем пара минут назад, уставился перед собой. В глазах читался сложный мыслительный процесс, а сведенные брови говорили о том, что его что-то не удовлетворяло.
— Что-то не так? — озадаченно проговорила девушка. Она даже практически не играла эти эмоции. В глубине себя ей хватило смелости признать, что он стал ей не безразличен. Девушка только не могла понять, в какую сторону это не безразличие склоняется. Она сама была уверена в том, что она ему и симпатизирует, и ненавидит.
— Да, — односложно ответил он, переведя взгляд на Аллу, и, увидев обеспокоенность, смягчился и предупредил ее вопрос, ответив, — я просил о назначении новой напарницы.
Романова ошеломленно открыла рот, а потом, опомнившись, закрыла. Мысль, что он хотел ее оставить вот так легко, стукнула ей по голове.
— Ты меня решил бросить? То есть оставить просто так эти знания мне и уйти? — Романова бросила испепеляющий взгляд. — Зная, что он меня ищет…
— Брось, с нормальной напарницей мы бы его в два счета выследили и избавили от опасности, — отмахнулся Груц от возмущений Аллы, словно от надоедливой мухи.
Девушка была изумлена его беспечности, заметив мысленно:
«Святая простота…»
Что возразить она не находила, но вдруг поняла, что Илья все-таки произнес:
— Бы?
— Да… Поэтому меня и удивил ответ ТГС… Мне могут предоставить напарницу, но только в другом городе… А тут — нет. Тут я могу остаться работать только сам по себе… С многозначительным «пока что» в их ответе, — Груц раздраженно кинул письмо на стол.
— А они должны были предоставить тебе напарницу? Они знают обо мне?
— Да, должны. Искатели работают в паре, это всем известно. О тебе, думаю, знают, и побольше меня, раз вот так ответили, — небрежный кивок в сторону листка.
— Не могу поверить, что ты вот так можешь выкинуть меня из своей жизни, — растерянно посмотрела Алла в глаза Ильи, в которых не угадывалось каких-либо теплых чувств к девушке. — Ты… А ты хуже, чем я думала…
— Что? Что ты несешь! — воскликнул Груц, обернувшись к ней. Лицо его было перекошено от злости. — Я тебе разве что-то обещал? У меня нет никаких привязанностей. Забыла?
Они снова ненавидели друг друга и были готовы, если что, вцепиться друг другу в горло. Если Илья выглядел опасно спокойным, то Аля напоминала оскалившуюся волчицу. Глаза ее опасно блестели, а зубы плотно сжаты.
— Не хочу видеть тебя… — Груц услышал столько горечи, что чуть не начал закашливаться, в самом деле. Он не испытал ни жалости, ни чувства вины, когда девушка его обходила и начала одеваться. Илья даже не обернулся, когда услышал, как закрылась дверь, и щелкнул замок.
Парень расслабленно выдохнул, а в словах засквозило презрение:
— Прогуляйся и остынь. Слишком много на себя берешь.
*
Груц в самом деле был весьма беспечен: во многом из-за самоуверенности, что он всегда будет в нужном месте в нужное время. Но он уже упустил тот момент, когда Алла встретилась с другим парнем — Богданом, и об их встрече уже знали те, кто могут навредить ей. Илья из-за своей самовлюбленности упустил все, что только можно, и даже больше. И теперь уже поздно переставлять фигуры на шахматной доске. На их стороне так и осталось пара важных фигур, а на стороне противника — становилось все больше и больше. К тому же, Искатель забыл, что в их паре за обоих думала Милена, рассчитывая ситуацию и обдумывая действия. Она же сама и заботилась о том, чтобы не навредить ненароком Алле, потому что безопасность окружения зависела только от самих Искателей.
