Рытов роется в кармане, достает мелочь.

– Ничего такого он не говорил.

Рытов методично бросает в автомат монетки.

– А не такого? Что-то он все ж говорит. А вы пощупайте его, пощупайте.

Рытов нажимает на кнопку, но автомат почему-то не срабатывает.

– Хорошо, пощупаю.

Владимир открывает свою бутылку, пьет из нее. Рытов снова нажимает на кнопку. Автомат молчит. Рытов бьет по нему.

– Вот-вот, проверьте его, так сказать, «на вшивость».

Владимир кивает и возвращается в комнату переводчиков.

Несколько грузовых машин с людьми едут по пыльной дороге. На передней машине транспарант: «Даешь десять миллионов тонн сахарного тростника!» В грузовиках советские и кубинские офицеры и солдаты. На неровностях дороги грузовик подпрыгивает, Владимир неловко толкает соседа по скамье.

– Какая дневная норма рубщика тростника?

Кубинец смеется:

– Сорок арроб в день. Ты и пятнадцать-то не одолеешь.

Кубинец похлопывает Владимира по плечу. Владимир по-кубински оттягивает вниз нижнее веко глаза пальцем.

– А это мы еще посмотрим!

Все в кузове смеются. Грузовики останавливаются. Владимир вместе со всеми спрыгивает с кузова, подходит к раздаче рабочего инвентаря. Здесь он видит Марию. Владимир, как и все, получает мачете, осматривает непривычный, похожий на меч, инструмент. Украдкой показывает Марии, как он будет им управляться, она улыбается. Владимир замечает, что на дороге останавливается машина Рытова.

Кинооператор снимает подготовку к уборке урожая. К Владимиру подходит симпатичная девушка режиссер, что-то говорит, машет кинооператору, чтобы тот снял Владимира. Это видит Рытов, он выходит из машины, подходит ближе. Невысокая кубинка в красном платочке, глядя пристально на Владимира снизу-вверх, смело спрашивает его под прицелом кинокамеры:

– Как тебе нравятся наши миллионы сахарного тростника?

– Идут! – просто отвечает Владимир, не придумав ничего лучшего.

Его наивный ответ вызывает бурную, положительную, одобрительную реакцию кубинцев, и они ему даже аплодируют. Рытов завистливо смотрит на Ершова. Грохоча железом, мимо проезжает комбайн. Рытов, прислушиваясь издали, пытается понять, о чем говорит Владимир, но это ему не удается. Около съемочной группы останавливается «УАЗзик». Один из организаторов мероприятия поднимается с мегафоном в руках:

– Внимание всем! В четыре часа будет дружеский интернациональный ленч!

Молодежь расходится по своим рабочим местам – просекам. Мария задерживается около Владимира. Рытов подходит к ним сзади, с интересом рассматривает Марию.

– Смотрите, Ершов, заразу здесь какую-нибудь не подцепите.

Мария вопросительно смотрит на Рытова, потом на Владимира.

– Он спрашивает, не водятся ли здесь змеи, пауки и прочие твари?

– Скажи ему, что на Кубе змей нет.

Теперь Рытов вопросительно смотрит на Владимира.

– Она говорит, что на Кубе ядовитых гадов нет.

– Это хорошо, что нет. Хорошо. Гады-это очень плохо. Переведи это девушке!

Ершов переводит. Рытов прищуривается и отводит Владимира в сторону.

– Какие новости, лейтенант Ершов? Как там Островский? Ничего крамольного не высказывает? Агитацию за объединение двух Германий не ведет?

– Нет, не ведет. Его только рыбалка интересует.

Они останавливаются около машины Рытова. Владимир видит, что Мария с подругами что-то обсуждает. Рытов снимает очки, смотрит в том же направлении.

– Валентин Михайлович, я хотел Вас тоже спросить.

– Что такое?

– А Вы сами уверены, что Германии никогда не объединятся?

Рытов медленно надевает очки.

– Та-ак! Плохо, Ершов! Плохо! Двойка! Что Вы все ерничаете! А, Ершов?! Не хотите вы нам помогать. А когда вам помощь потребуется, Вам тоже никто не поможет.

– Я просто хотел Ваше мнение узнать.

– Я, как и весь советский народ. Уверен, что нет. Что у нас может быть общего с бандитами – капиталистами? С эксплуататорами людей?!

Кинооператор снимает уборку урожая, делает панораму на дорогу, в кадре Рытов и Владимир. Рытов продолжает выговаривать Владимиру что-о резкое, но замечает, что он в кадре. Тогда «хефе рохо» уходит, но по дороге спотыкается, поскальзывается на тростнике и, теряя равновесие, припадает на колено.

– Меня не снимать! Нет фото! Нет камера! Грасиас! Спасибо!

Кинооператор отводит от него камеру. Сверкнув очками, Рытов садится в машину, хлопает дверцей. Недалеко от шоссейной дороги Владимир, рубит тростник. Он так лихо машет мачете, что рейсовый автобус, проехавший было мимо, тормозит и подает назад, чтобы пассажиры могли полюбоваться на светловолосого русского молодца. Мачете вверх, мачете вниз – листья летят налево. Раз, два, три удара мачете и все обрубки ствола – направо. Пассажиры в автобусе одобрительно машут и кричат что-то ему!

Кубинцы очищают руками тростник от оболочки и с удовольствием сосут сок. Учат этому и наших ребят.

Черный «Кадиллак» несется по шоссе. Яркий свет фар разрывают сгущающиеся сумерки. Справа и слева от дороги густые заросли. В лунном свете внизу мерцает океан. За рулем машины пожилой кубинец в военной форме. Рядом с ним лежит карабин. Замполит дремлет справа от водителя. Сзади клюет носом переводчик. Из приемника звучит песня «Довольное сердце»:

Йо кисьра ке сепас…

Ке ми вида комьенса, куандо те коноси!

(Я хочу, чтобы ты сегодня знала, что моя жизнь началась, только когда я тебя встретил.)

Подполковник Рытов поводит, дергает носом. Через переводчика спрашивает водителя:

– Компаньеро, что это? Кажется, бензином попахивает?

– Да. Попахивает, – улыбается шафер, – На этом лимузине еще диктатор Батиста ездил. Может, где бензин подтекает.

– Но это же опасно! Можем же взорваться!

– Если взлетим, то все вместе.

– Мне, друг, что-то не очень хочется взлететь на воздух даже в такой хорошей компании. Давай, голубчик, остановимся. Посмотрим, что там случилось. Что-то как-то не хочется еще взлетать.

Переводчик переводит. Водитель послушно останавливает машину, выходит из нее, открывает капот.

– Бензиновый шланг подтекает. Вон сколько накапало.

– Так надо ж его чинить.

– Можно и починить. Почему бы нет? Сейчас в миг подтянем хомуток. Ну, вот и все. Можем ехать.

Откинувшись на спинку стула, Рытов сидит за столом и читает газету «Правда». В дверь стучат. Рытов поправляет галстук.

– Да! Открыто.

В кабинет заискивающе заглядывает майор Сапрунец.

– Вызывали, товарищ подполковник?

– Да, зайдите. Дело есть.

Сапрунец проходит в кабинет, останавливается напротив стола.

– Есть для Вас задание, майор. Садись.

Сапрунец садится, Рытов сворачивает газету, кладет ее на край стола.

– Надо вывести на чистую воду лейтенанта Ершова. С кубинкой снюхался… Вот, если бы он себя скомпрометировал! А? Беретесь?

Сапрунец с пониманием кивает.

– Только ты уж, постарайся покачественнее его снять что ли. Чтобы четко было видно: кто, где и с кем встречается и что делает. А то с этим… Никитенко вышла какая-то несуразность. То ли он на фото, то ли не он. Снято как-то издали, фигурки маленькие, контрастность слабая, словом… В общем, ты меня понял.

– Так точно, товарищ подполковник. Но…

Что? Говори.

–Объектива у меня нужного нет. Нужен длинный фокус, а у меня только широкоугольники…

Рытов заинтересованно подходит к Сапрунцу.

– Так. И что это даст?

– Крупней можно будет снять.

Рытов кладет перед Кравцовым чистый лист бумаги, а на него ручку.

– Пишите подробно, как называется и все его характеристики. Будет Вам объектив.

В штабе аппарата Главного военного Советника, в комнате переводчиков, Олег, картинно откинув в сторону руку, читает свои стихи перед коллегами:

– На охоту мы ходили,

Под водой она была.

Барракуду увидали,

Ох! И страху нагнала!

Владимир смеется, хлопает. Олег, подражая модному поэту, откидывает руку в сторону…