Едва Аня вошла в бухгалтерию, как все ее сотрудницы – а их в небольшой комнате было пятеро, – прекратили разговоры, а грудастая Элеонора Кузьминична, главный бухгалтер, застыла в дверях своего кабинета, привалившись плечом к косяку.

– Доброе утро, – бросила Аня и направилась к своему столу.

– Доброе утро, – вразнобой, глухими голосами ответили коллеги, глядя на нее вопросительно.

Девушка поставила сумку на подоконник, села, вынула из ящика стола две амбарные книги, калькулятор, бланки накладных и уже собиралась продолжить вчерашнюю работу, но тут тишину нарушила Элеонора Кузьминична:

– Анна, ты здорова?

В голосе главного бухгалтера звучала не забота, а ехидство пополам с любопытством, которым страдали все присутствующие, ну, и Аня, конечно, но вот сплетен она не разносила, и ее сотрудниц это раздражало – выпендривается, блин! Если бы не особое отношение к ней хозяйки магазина Лидии Львовны (Анина мама когда-то здесь работала главным бухгалтером. Лидия Львовна в то время была не хозяйкой, а всего лишь директором магазина, а Кузьминична – обычным бухгалтером), Аня давно бы со свистом вылетела с работы: Элеонора Кузьминична с радостью увольняла неугодных. На Аньку Кузьминична взъелась вот почему. Однажды она попросила знакомую женщину-юриста и ее сестру-психиатра помочь Ане. Знакомая помогла, за деньги, и очень хорошие (Аня уверена, что Кузьминичне за посредничество тогда тоже перепало), но главбухша решила, что теперь Аня обязана ей по гроб жизни и должна все время угождать. То попросит ее сбегать в банк – за квартиру заплатить, то в мастерскую за туфлями, а когда поручила забрать внучку из музыкальной школы и на работу притащить, Аня ответила отказом. Ну и все, на этом хорошее отношение Кузьминичны закончилось.

Так уж получилось (и довольно удачно для Лидии Львовны), что в середине девяностых директриса выкупила магазин, вернее, предложила сотрудникам деньги за приватизационные ваучеры. Сумма была очень маленькой, но обнищавшим и живущим впроголодь гражданам ваучеры, сулящие в очень туманном будущем очень туманные прибыли, нужны были как на бане гудок, и они охотно взяли деньги, на которые семья из трех человек в условиях галопирующей инфляции могла прожить максимум месяц. Ваучер Инны Лидия Львовна тоже выкупила – у Ани, потому как Инны уже на свете не было. Но это было потом, а пока Львовна, еще не собственница трехэтажного здания, занялась ремонтом, а ее дочка в это время мотнулась в Италию и заключила с несколькими фабриками договоры на поставку одежды, обуви и аксессуаров.

К новому году магазин открылся под старым названием – «Люкс», но слегка измененным то ли на итальянский, то ли на французский манер – «De-Lux». Внутри все было новое, за исключением Элеоноры Кузьминичны, вернувшейся в свой старый кабинет, и Лидии Львовны, занявшей небольшую каморку на первом этаже – раньше она сидела рядом с бухгалтерией, на третьем, в большущем кабинете, но теперь времена изменились и каждый квадратный метр торговой площади ценился на вес золота. Место было «натоптанное» – центр города, и изголодавшийся клиент пошел косяком, как рыба на нерест. Не потому, что вещи в магазине были хорошие, а цены для внезапно разбогатевшей очень узкой прослойки общества низкие. (Наоборот: за такие деньги в Италии можно было купить то же самое, но качеством повыше.) А потому, что там был евроремонт и сверкающая витрина, как в той же Европе, и сверкала она не чем-нибудь, а брендовыми марками: «Дольче и Габбана», «Версаче», «Армани». Правда, сверкали только имена, а вещи были сделаны на безымянных фабриках, то бишь подделаны.

Покупатель, конечно, этого не знал. Но деньжата в кармане некоторых зашевелились, и немалые, в Европу пока не очень пускали, а так хочется сразить наповал подругу, соседку, сотрудницу, черта, дьявола… В общем, деньги должны работать. И пока мужья, ведя шальной бизнес, подставляли свои шальные головы, их жены, вытирая греческими норковыми шубами харьковский тротуар, шастали по «De-Lux», по всем трем этажам, соперничая в количестве выложенных перед кассой денег и иногда даже матерясь и толкаясь из-за какой-нибудь вещицы, оставшейся в одном экземпляре. Бывало, на крик высыпала вся бухгалтерия и с наслаждением наблюдала за тем, как жена хозяина сети продуктовых киосков вырывает патлы дочке владельца сети бензозаправок.

Лидия Львовна всегда решала вопрос волшебным образом: разводила одуревших баб в разные стороны и кому-нибудь из них обещала привезти еще одну точно такую же кофточку. На этом инцидент считался исчерпанным. Клиентки благоговели перед Лидией Львовной, хотя рядом с «De-Lux» как грибы после дождя росли такие же магазины. Их хозяева поливали друг друга помоями: «Мой «Армани» настоящий, а Лидкин ваще в пригороде шьют». Брехня! В городе вообще не было настоящего «Армани». А вот цеха в пригороде тоже росли как грибы после дождя, и первый из них принадлежал Лидке – какая, простите, умная торговка будет все время таскать шмотки из Италии и заказывать там же одну-единственную кофточку для «бензиновой» дочки? Обувь и аксессуары – другое дело, а что касается остального… Нет уж, простите. И наводнили город «Шанель» и «Гальяни», сшитые из китайской ткани, приобретенной на складе за углом.

Все у Львовны шло отлично, потому как она все делала по уму и вовремя: вовремя раздавала взятки, вовремя платила «крышевикам». А также она выполнила главное условие успешного бизнеса: бухгалтер должен быть свой в доску. Желательно родственник. Таким бухгалтером и была Элеонора Кузьминична – с ней Львовна проработала при «совке» двадцать лет и выдала свою дочку замуж за ее сына. Но в соучредители главбухшу не взяла. Кузьминична, сто процентов, затаила на сватью злобу, но сидела тихо, потому как ее сынок жил как у Христа за пазухой – не клятый, не мятый, имел диплом юриста и особо не перетруждался; сыт, одет с иголочки, улицы города «рассекал» на «лексусе» – что еще мамуле надо? Сама же Элеонора на тот момент пребывала в одиночестве – ее муж уже давно ушел к продавщице того же «Люкса» (та, естественно, быстренько уволилась от греха подальше), и теперь личная жизнь девчонок, находившихся у нее в подчинении, не давала главбухше покоя. Да и не только девчонок, а всех женщин города и планеты. Но особое любопытство у нее вызывали разведенки, мол, не одна я такая…

К счастью, обороты фирмы росли, и доход Кузьминичны, естественно, тоже. И она вдруг стала изображать из себя светскую даму. На львицу Элеонора, впрочем, не тянула, да и времени на тусовки у нее не было, а вся ее «светскость» заключалась в золотых побрякушках (коими главная бухгалтерша была увешана, как новогодняя елка), а также в высокомерном взгляде на подчиненных и прочих граждан, стоящих, как она считала, ниже ее на социальной лестнице, и в болтовне о том, кто из известных в городе людей чем владеет, что купил, что продал, с кем спит, кому любовница родила ребенка, кто чем болеет. Поначалу Аня была в шоке от всего этого, слушала и думала: ну зачем ей это? Но после того, как Кузьминична помогла ей, думать так перестала.

Лидия Львовна тоже удивлялась метаморфозам со сватьей и тому, где та брала весь этот информационный мусор, но слушала ее болтовню, как и все, с удовольствием. К тому же известные и нужные дамы, жены и любовницы больших людей, одевались в их магазине, а близость к элите, как известно, поднимает самооценку. Ну, и связи растут… И эти связи иногда спасают жизнь. В прямом смысле. И однажды они спасли Аньку…

После развода родителей Анютка испытала невероятное облегчение – более счастливого дня в ее жизни еще не было. Дедушка Рома тут же купил ей раскладной диван-«книжку», письменный стол, лампу, коврик и гардину. Гардину они вместе выбирали на базаре.

– Аннушка, ты ищи не то, что подешевле, а то, что нравится, – шепнул дед на ухо девочке после того, как та спросила цену и тут же испуганно на него посмотрела. – Гардины по десять лет на окнах висят, а то и дольше.