Зимой, когда снега много, об этом не думаешь. Он есть везде – пушистый, мокрый, почти не холодный. А весной, под конец марта и до самой середины апреля, снежные валики попадаются всё реже, и ты начинаешь выискивать их с каким-то маниакальным упорством. Тебе будто жалко умирающий снег, и хочется убедиться: вот он, ещё есть, лежит, и от него всё ещё веет прохладой. И в этот раз, забравшись на какие-то ящики, ты вытягиваешь руку, – кисть высовывается из рукава, и голую кожу щиплет дождь. Вязаной варежкой с крупным коситчатым узором проводишь по снежному слою. На шерсти остаётся несколько пушинок – сдуваешь их и, побалансировав на ящиках ещё пару секунд, слезаешь.
Ещё зимой ты обнаружил: за твоим излюбленным голубиным районом начинаются склады. Их здесь много, самых разных: кубы, коробки, ангары, даже какие-то цилиндры и цистерны. Иногда, гуляя здесь, ты ощущаешь себя человечком из Лего, пробирающимся через нагромождения конструктора. Но тебе нравится.
Через несколько минут ты выходишь на промежуток относительно ровной дороги. По обочинам стоят заброшенные машины, грязные, в потёках дождя и растаявшего снега, по обеим сторонам – снова склады и какие-то дома. Но главное – тут растут деревья. Сейчас они ещё голые, с едва набухшими, припорошенными снегом почками. Обидно за них – ведь уже поверили в весну, выпустили вокруг себя мятную фисташковую дымку, а их накрыло. Ты слышал, на Кубани тоже всё засыпало, и нынче опять не будет абрикосов.
«Ознакомительный период весны истёк, приобретите лицензию»…
Да ладно, в конце концов, тебе и так неплохо. Стягиваешь варежки, вмиг озябшими руками вытаскиваешь из рюкзака маленькую коробочку виноградного сока и идёшь, почти бежишь навстречу разгорающемуся дождю. Тебе всегда нравилось обманывать холод: люди бредут скукожившись, торопливо, и холод нападет, видя податливых жертв. А ты раскрыт ему, пропитан свежестью и ознобом, ты его не боишься.
Идёшь и пьёшь ледяной сок, перекатывая и подолгу согревая его во рту. Тебе так здорово сейчас – в дождливые пустынные моменты тебя неизменно захлёстывают какие-то странные, беспричинные приступы счастья.
Постепенно вокруг начинают появляться люди. Они будто вырастают из теней, отделяются от стен и выплывают из подворотен. Но ты сторонишься их, тебе не хочется делиться своей эйфорией. Досадуешь, что не догадался захватить плеер, - включил бы сейчас что-нибудь тихое, может быть, немецкое. Или нет, «Дожди» Хлебниковой подойдут лучше. Самое оно под такую погоду…
Ты бы не отказался немного отдохнуть, но никаких лавочек поблизости не видно. Не заморачиваясь поисками, просто останавливаешься около одного из домов и прислоняешься к влажной стене, - пахнет мокрой штукатуркой, как в новой квартире после ремонта. Пожёвывая трубочку от сока, рассеянно скользишь взглядом по мокрой улице, потом закрываешь глаза…
Тяжесть ложится на плечо очень, очень медленно – настолько, что ты замечаешь её, только когда чья-то рука сжимает твою куртку. Распахиваешь глаза и круто оборачиваешься. Изо рта вырывается что-то короткое и хриплое.
- Тихо, тихо, Вань, это я…
Напряжение отпускает так резко, что подгибаются ноги.
- Зачем так пугать, Николай Петрович?
- Извини. Ты, кажется, задремал…
Ты киваешь, он приподнимает краешек губ в знак снисхождения. Молчите. Круглов достаёт пачку сигарет, закуривает, и тебя тут же обволакивает дымом. Сигареты у Николая Петровича дорогие, это чувствуется по запаху – не такому мерзкому, как у тех, что когда-то без разбора смолил ты. Но всё равно морщишься – теперь куртка пропитается табаком, а в такую влажную погоду он не выветрится и за неделю.
Майор всё так же не произносит ни слова, ты тоже не знаешь, что сказать, - с ним тебе всегда было неловко, - и само собой получается так, что ты отлепляешься от стены и вы начинаете куда-то брести. На ходу молчать проще.
Не понимаешь, как Круглов нашёл тебя среди этих складов, ты и сам толком не помнишь, как сюда забрался, но тебе неприятно. Ты всегда, ещё с первой встречи, чувствовал его недоверие. Да, со временем плохо скрываемое подозрение сменилось скептицизмом, а порой, кажется, и вовсе сошло на нет, но наедине с ним тебе жутко некомфортно. Неосознанно надеваешь варежки и поднимаешь воротник куртки – будто хочешь отгородиться.
- Тихонов, а ты знаешь, как Рогозина тебя за глаза называет?
Ты даже не уверен, что для тебя более неожиданно: внезапность вопроса или его суть. Трясёшь головой.
- Тишкой.
- Чтоо? – Ты почему-то сразу веришь в это нелепое прозвище и заочно вызвериваешься на Галину Николаевну. – Какого… Тишка?!
Круглов смеётся:
- А я её предупреждал, ты так и среагируешь!
- Я не Тишка!
Майор поднимает брови:
- Не кипешуй. Она тебя так уже лет шесть зовёт. ФЭС не было, а ты уже был Тишкой, так что смирись.
Хватаешься за лоб, проводишь ладонью по лицу, - жёсткая шерсть варежки скребёт по щекам. Интересно, зачем Круглов тебе это сказал?
- Мило. Может, для симметрии, мне тоже её как-нибудь за спиной называть, а?
И сам не понимаешь, что мелешь, но дурацкое «Тишка» стоит в ушах и не перестаёт бесить. Круглов шагает рядом, периодически бросая взгляд на твоё лицо, и усмехается в усы.
Заметно теплеет, тебе становится почти жарко в плотной осенней куртке, и ты как-то не замечаешь, когда вокруг вас появляется туман, впитавший большую часть цветов и звуков. Огромные белые клубы перекрывают и без того слабый свет, и даже профиль шагающего рядом майора ты различаешь теперь едва-едва.
Туман наполовину глотает слова, доносит их с опозданием, с натугой, как сквозь вату:
- Ладно, Тишка, пора. До скорого.
Его фигура окончательно растворяется, и ты снова остаёшься один в текучем и пустом мире.
***
Андрей забыл отключить повторение трека – как и всегда, впрочем, - и теперь в который раз в наушниках звучало:
Take me high, take me high my airplane…
Вязкая, какая-то песочная музыка тикала в такт шагам, довольно быстро, – Холодов почти бежал. Голос Амелиной в телефонной трубке пару минут назад заставил если не испугаться, то, по крайней мере, ускориться, насколько это возможно.
Попетляв узкими улицами, он наконец вышел к чёрной стеклянной громаде бизнес-центра. И почему Оксана решила встретиться именно здесь? Мало того, что сегодня она не пришла на работу, и им вдвоём с Даниловым весь день пришлось изворачиваться, скрывая это от Галины Николаевны, так ещё и забралась теперь фиг знает куда.
Андрею страшно было подумать, что сделала бы взвинченная и неадекватная Рогозина, узнай она, что Амелина и не появлялась в офисе. Причины отсутствия последней были абсолютно неясны, никогда прежде Оксана не позволяла себе прогуливать рабочие дни. Ну да, иногда опаздывала, иногда задерживалась после выездов, но чтобы так… Оставалась смутная надежда, что во время отсутствия ей удалось найти что-нибудь, связанное с Тихоновым.
Ворвавшись в холл, Андрей плюхнулся на кожаный, неимоверно мягкий диван и попытался отдышаться. После сидения в тёплой, сытной и уютной лаборатории беготня по городу, да ещё на своих двоих, напрягала.
Протерев запотевшие очки, он огляделся в поисках какого-нибудь указателя – Оксана сказала, что ждёт его в кафе на одном из верхних этажей.
«Извините, лифт временно не работает» - наткнувшись на это объявление, Холодов со стоном встал и поплёлся к лестнице. Сегодня явно не его день…
Чем-то здание напоминало ФЭС – те же стеклянные стены и прозрачные коробки офисов, правда, чем выше, тем наряднее: этажа с седьмого среди контор начали попадаться кафетерии, канцелярские и сувенирные закутки, хобби-маркеты…
Ступив в холл девятого этажа, Холодов ощутил себя покорителем Эвереста и с триумфальным видом осмотрелся: выбранное Амелиной кафе приткнулось в дальнем конце просторного коридора, уставленного странными вьющимися растениями.
Ещё не успев войти, он заметил Оксану, и вот тут испугался по-настоящему. Она сидела за угловым столиком, очень бледная и прямая, и прикладывала к глазам бумажный платок. Перед ней стояла коробочка виноградного сока одной из самых дешёвых марок – явно купленная не здесь. Амелина смотрела в окно, на чёрный мокрый асфальт заднего двора, и, кажется, была очень далеко от окружающего.
