Тесный аккуратный двор, тёмные окна, выбеленные бордюры — всё это так контрастировало с мыслями и с тем, что он собирался сделать, что временами Ивану казалось: всё не взаправду.
Дверь, как и дверь Круглова часом ранее, открылась, раздвинув в темноте ярко-белый просвет.
— Какими судьбами, Иван Фёдорович? — поинтересовался Султанов.
Непривычное «Фёдорович» царапнуло по натянутым нервам. Иван кивнул в знак приветствия, пожал протянутую руку — ладонь у генерала была тёплая и чуть влажная.
— Руслан Султанович, «Дело в Штатах» нужно отменить.
Султанов, точно как Круглов, не показал удивления. Так же отодвинулся, пропуская внутрь, закрыл дверь. Крикнул куда-то в слабо освещённый коридор:
— Мария Николаевна, принесите чаю в кабинет, будьте добры… — И обернулся к Тихонову: — Не здесь. Пойдёмте.
Домашний офис Султанова оказался под стать остальному дому: не слишком просторный, но добротный, аккуратный и обставленный почти аскетично. Не дожидаясь приглашения, Иван рухнул на кожаный диван: сила, так долго державшая на плаву, стремительно уходила.
Куратор ФЭС подтянул стул и сел напротив. Зажёг настольную лампу. Помолчал секунду или две и со вздохом сказал:
— Если бы не личная протекция Галины Николаевны в отношении вас, я бы выслал наряд сразу после звонка Круглова. Но, учитывая, как вами дорожит полковник… ну и ваши заслуги, конечно… Я предпочту сначала выслушать.
— Что там наговорил Круглов? — отрывисто, без обиняков спросил Тихонов. — Что он сказал вам?
— Он изложил ситуацию со своих позиций. А вы, пожалуйста, изложите со своих.
— Рогозина уже в курсе?
— В курсе чего?
— Нашего разговора с Николаем Петровичем!
— Он сказал, что нет. Убедительно попросил не впутывать её в это, если только не останется другого выхода. И это, — Султанов быстро глянул на Тихонова и поджал губы, — зависит сейчас только от вас. Если вы сможете объяснить, что это за переполох накануне решающей фазы операции, — Рогозина ни о чём не узнает. Вы ведь понимаете, Иван Фёдорович, ей сейчас достаточно тяжело. Нам всем тяжело, — качая головой и не давая Тихонову заговорить, повысил голос Султанов. — Но она, в связи с этим делом, испытывает особые сложности.
— Мне необходимо, чтобы Рогозина осталась в Москве. Ей необходимо. Всем! Я разрабатывал эту операцию. Я нашёл ошибку. Мы слишком полагаемся на эту основную стратегию — что она сможет убедительно играть роль домохозяйки, что её не заподозрят. А ведь если та сторона притворится, что верит, если они сыграют на опережение…
— Не ожидал истерик от кого-либо из ФЭС, — с удивлением перебил Султанов. Дверь скрипнула; в кабинет вошла женщина в строгом и простом тёмном платье. Молча поставила поднос, выставила на стол две чашки, чайник на подставке, корзинку с пирожными.
Пирожные! Речь о Рогозиной, а тут…
Тихонов с ненавистью уставился на розовые рыхлые горки, увенчанные вишней. Ровно проговорил:
— Я готов предложить любые деньги.
Султанов заморгал. Расхохотался.
— Машенька, спасибо, идите… Иван! Вы пытаетесь меня купить?
Женщина вышла; Султанов покачал головой.
— Не знай я вас уже столько лет… Иван Фёдорович, идите-ка домой. Успокойтесь. И забудем об этом разговоре. Я сам переговорю с майором. И, обещаю, полковник ничего не узнает.
«Всё будет шито-крыто, я обещаю», — как наяву услышал Тихонов.
— Я спрошу ещё раз, — ровно, железно, с отстранённым удивлением слыша в своём голосе нотки полковника, произнёс он. — Вы можете мне помочь?
С лица Султанова сошла улыбка. Он придвинулся почти вплотную.
— Я отвечу в последний раз: ещё что-то подобное — и вам не поможет никакая Галина Николаевна.
***
Когда Иван выбрался из двора, асфальт уже давила густая осенняя ночь. Враз высосали тепло, краски, влагу. Осталась сухая, саваном шуршащая кутерьма листвы.
— Мама, — неуверенно, сам не зная, почему, зачем, кого позвал он. Мир стоял пустой, притихший. — Мам…
Тишина давила, распластывала по асфальту.
Глотком загнав глубоко внутрь ледяной, парализующий шар бессилия, Тихонов достал сотовый.
— Алло. Оксана. Мне нужна помощь.
И заговорил — отчётливо и быстро, подбирая слова, чтобы не потерять ни одной лишней секунды В горле пересохло, но Иван заставлял себя говорить внятно и без суеты. К счастью, особенно распинаться не пришлось: Амелина всегда схватывала на лету.
— …У ФЭС слишком большой вес, — на выдохе закончил Тихонов. — Они не смогут проигнорировать предупреждение от лица Службы.
========== Мальчик со шпагой ==========
«Тихонов мент, перешедший на тёмную сторону, огребает вдвойне».
Судя по отсутствию запятой после обращения, смс прислал Круглов — вот уж чью пунктуацию не смогли подтянуть даже правки полковника.
— Не боишься? — хмыкнул Иван, показывая экран Оксане. Та закатила глаза и протянула свежераспечатанные листы. Сказала только:
— Смотри, краску не смажь.
— Я тебе обязан по гроб.
Иван ждал, что Амелина фыркнет, но она только помотала головой.
— Не вляпайся. Я тебя умоляю.
— Знаешь, в последнее время меня то и дело умоляют бездействовать… Не могу. Не могу, Оксан.
— Я тебе не говорю «бездействуй». Я тебя прошу — будь осторожен, — слабо улыбнулась лейтенант. Иван усмехнулся, подтянул поближе разорванную пачку с крекером. Повертел в пальцах печенье, но передумал и сунул обратно. Есть не хотелось совершенно.
— Я несколько удивлён. Ты даже не спросила, зачем мне это…
— Ты мне всё сказал. По телефону.
Тихонов хотел что-то добавить — а потом вспомнил: у женщин ведь есть эта их хвалёная интуиция. Видимо, Оксанка всё поняла и так, без подробностей. Хотя он ничего не рассказал ни о Крапивинске, ни о той ночи. Ещё бы он стал ей об этом рассказывать! Но…
— В общем, если это как-то поможет Галине Николаевне избежать очередных неприятностей — я рада, что посодействовала. А если…
— А если, — серьёзно и твёрдо перебил Тихонов, — если что-то пойдёт не так, ты не причём. Совершенно.
— Да, — после паузы откликнулась Оксана.
— Амелина? С тобой всё в порядке?..
Выглядела она не очень: растрёпанная, с наспех наложенным макияжем, одетая не в блузку, как обычно, а в какую-то широкую футболку…
— Да. Да, конечно. Просто бегом собиралась. Ты сказал — срочно…
— Мало ли что я сказал…
— Я тебе верю, — пожала плечами она. — Ты же крапивинский мальчик. Ты не умеешь делать зла.
— Крапивинский мальчик? — растерялся Иван.
— Есть… был такой писатель — Владислав Крапивин. Его герои, в основном, мальчишки — все такие храбрые, чистые сердцем, отчаянные рыцари. Иногда — горячечные, иногда летящие, очертя голову. Но все, как один, — верные, знаешь, вот как говорят — преданные, настоящие друзья. Их критики называют крапивинскими мальчиками. Ну вот… Ты такой же. Мальчик со шпагой.
Он никогда не думал, что кто-то видит в нём литературного героя. Тем более — ехидная Амелина. Которая сегодня отчего-то выглядела уставшей, притихшей, потухшей…
— Оксан… Точно всё хорошо?
— Ты лучше у себя это спроси, — усмехнулась она, взяла его за плечи и развернула к зеркалу. Зеркало у неё в прихожей было огромным, широким, во весь рост. Иван потерялся в нём — тем более что там, позади, оказался ещё один громадный отражённый мир. А ему и в этом-то было никак не разобраться.
«Эк тебя подтянуло», — успел подумать Тихонов, мельком оглядев впалые щёки, фиолетовые тени под глазами, всклокоченные волосы и, кажется, первые седые волоски.
Снова обернулся к Амелиной.
— Спасибо, Оксана…
— Я могу помочь ещё чем-то?..
— Всё. Дальше я сам.
Она с сомнением подняла бровь — очень похоже на Рогозину; Иван подумал, что, может быть, дочери так перенимают жесты у матерей.
— Я не хочу впутывать ещё и тебя, — почти честно ответил он. — К тому же — ну что там делать. Эта бумажка, — он помахал распечатанным бланком, — остановит самолёт. В этом я уверен. А дальше уже экспромт… Последняя попытка…
