А у него только и находится, что спросить:

— Но почему вы вчера согласились пойти со мной? Если знали, что у вас есть дела… Если это был последний день.

— Я не должна была. Но подумала — за десять лет не было ни дня… Так пусть будет хоть один. Может быть, я становлюсь сентиментальной? — Рогозина отирает согнутым пальцем правый глаз, и Тихонов думает: да, Галина Николаевна. Очень может быть.

— Есть в жизни такая логичная закономерность, — вдруг произносит она сухим, вибрирующим голосом: — люди, которые исчезают из твоей жизни — даже если это очень близкие люди, — рано или поздно исчезают и из твоей памяти. Перестают быть необходимы. Перестают быть любимы. Так случается часто… Очень часто. Надеюсь, так случится и в нашем с тобой случае. Мне будет нелегко без тебя, Ваня.

Тихонов хочет ответить, но к горлу подступает ком, и он только сглатывает и кашляет, не отрывая от неё глаз. Её лицо кажется ему усталым, серым, как никогда, дорогим и родным, как никогда.

Раздаётся стук.

Ему так хочется верить, что это в соседнюю дверь. Но это к ним.

— Ты готов?

Четверть часа назад Иван думал: да. Теперь — надо же! чтобы осознать это, понадобилась вся жизнь и ещё пятнадцать минут! — понимал: рюкзака и зашнурованных кед недостаточно. Можно готовиться к тому, чтобы быть готовым, всю жизнь, — и не успеть.

Что с ним, собственно, и случилось.

И ничто не поможет принять нового расставания.