Почти предатель. Почти. И как жаль, что "почти" не считается.

   Гудрун все продолжала беззвучно плакать.

   ***

   Ночь сменяет день, как милосердный лекарь, утешает, усыпляет, шепчет на ухо небылицы. Сумерки и тьма накрыли горы, как большим крылом укрыли от печалей. Но Девену не спалось. Да и какой сон, если все давно полетело к чертям, пойми еще, по чьей вине. Отрекся от царя, которому присягал, не защитил невинного, хотя сердце желало этого. Да и не долг ли это его? И кто теперь он - дважды предатель, безмолвный свидетель.

   Холодный воздух мягко шевелил волосы, заставлял дышать все чаще и глубже. Все как прежде. Точно все прошлые ночи слились в одну, лишь не слышно песни из соседней башни, той самой - жуткой, низкой и протяжной. Хозяйка ведь так и не сказала о чем пела, пусть хоть это останется с ней.

   Тьма совсем заволокла небо, тучи скрыли луну и только редкие точки факелов можно было различить далеко внизу. Стало душно.

   "Гроза", - подумалось Девену. - "Самое то для такой ночки..."

   Он глубоко вздохнул. Еще раз. И еще. В ночном воздухе навязчиво ощущался запах гари, жженого волоса, будто он вновь вернулся на несколько месяцев назад.

   Он закашлялся. Наспех набросил на плечи плащ, прицепил меч к поясу. Мало беды от одного коптящего факела, но проверить стоит, а сон все равно не идет. Поворот, еще один, и к чему здесь столько витых лестниц. Он раньше прочих ушел тогда с пира. Быть может кто оставил свечу, опрокинул ее, но отчего тогда повсюду копоть, а глаза нестерпимо болели и в верхних башнях?

   Девен распахнул тяжелые двери. В горле запершило и он сильно закашлялся.

   После него никто не ушел с пира. Все сидели, как и пару часов назад, только вот глаза их были закрыты - кто-то склонился над столом, кто-то над ручкой резного кресла. Остатки скатертей медленно тлели, крохотные язычки пламени то тут, то там уже лизали балки, перекидывались на потолок, шипели, трещали, шептали.

   Прислонившись к углу стола, стояла Гудрун. Что-то напевала, тихонько смеялась. Ее косы были опалены на концах. Она подняла голову и широко улыбнулась. Слишком широко.

   - Воин, ты явился! Я уж думала, будить тебя или оставить со всеми, - она обвела взглядом спящих, опрокинула коптящую свечу на стол, маленькие огоньки продолжали расползаться.

   - Ведь почему бы и не оставить тебя вместе с ними, - она склонила голову на бок и продолжала смотреть на отсветы пламени. - Ты не враг мне, верно. Но и не друг. Ты никто, молчал, значит молча все дозволял. А моя дочь...

   - Я молчал!

   Гудрун горько усмехнулась. Злоба и смех на мгновение покинули ее глаза.

   - Да, ты молчал. Все время молчал, а потому предал ты всех троих - и своего царя, и свою совесть, и мою надежду, пусть и невысказанную.

   Хозяйка вновь рассмеялась, но голос сорвался и она хрипло закашлялась.

   - Уходи, воин. Глупец ты. Здесь сегодня будут умирать живые - те, кто жил, ненавидел, предавал, кричал. Здесь живая кровь разольется, не твоя, не нужна она мне теперь, не нужна!

   Она резко выпрямилась. В два больших шага оказалась рядом с Девеном и, вцепившись трясущимися руками в его рукав, подтащила его к одному из спящих. Гудрун схватила его волосы на затылке, резко дернула и подняла его голову от стола. Глаза до сих пор были закрыты.

   - Чего как проще было подмешать всем сонного корня, да побольше. Гостям, твоему царю... Не со зла, нет. Они бы проспали день - а я получила бы день и ночь тишины и покоя, быть может весточку послала, кому угодно, чтоб хоть помнили меня, чтоб не сгинула в людской памяти. А теперь что же... Пусть полыхнет все. Пусть горит, тебе понравится, ведь с огнем вы пришли, его я и возвращаю. Смотри, как полыхают нижние башни! Они давно горят, и дойдет все до верха, до самых вершин. Видишь его? Посмотри на это лицо. Он был другом конунга, моим другом. Наливал нам обоим вина в день, когда я стала его женой - а теперь он здесь, с твоим царем и еще осмелился приходить ко мне с советом. А теперь на нее! Смотри же, смотри на ту, что отняла мою дочь, что нашептала о ней за ларчик с серебром. Продала и как за дешево продала! Ради них всех я терпела и ради дочери. Но ее мне уже не увидеть, а от них какой теперь толк? Разве я не хозяйка в доме своем? Разве не должен добрый хозяин прежде вынести сор и сжечь его, чтобы тот не мешался и не смущал его взора и мыслей? Скажи мне!..

   Она уже не смеялась, не хрипела, а кричала. И слезы текли по ее лицу, смешиваясь с гарью и копотью, прокладывали серые дорожки по впавшим щекам. Он пытался схватить ее за запястья, угомонить, но она только вырывалась, рыдала и просила ответа - знала ли сама на что?

   Дубовая дверь вновь заскрипела. По краям пламя уже начинало лизать ее. Девен обернулся и отступил назад. Гудрун охнула и на мгновение притихла. Высвободила руки, облизнула потрескавшиеся губы.

   Бала, еле держась на ногах, медленно шел к ним и тяжело дышал. Тогда он ушел первым, а потому сон не сковал его полностью. Он пытался что-то сказать, но язык не слушался его и с губ срывалось только мычание. Девен попытался оттащить хозяйку назад, но та сбросила его руку с плеча.