• «У Леонардо да Винчи (1452–1519) были великие враги. Микеланджело Буонарроти (1475–1564), презрительно морща свой поломанный нос, утверждал, что его служанка разбирается в живописи и в скульптуре лучше, чем этот «миланский скрипач». Прозвище лишь подчеркивало многогранность Леонардо: он действительно был выдающимся музыкантом своего времени, любимцем пиров и карнавалов…» (из книги Я.Голованова «Этюды об ученых», СССР, 1976 г.);

• В посланиях к Пьетро Аретино (1492–1556) – итальянский писатель, видный представитель эпохи Возрождения – Е.М. – Микеланджело Буонарроти (1475–1564) величает того «великолепный Пиетро, господин мой и брат», которому «нет равного в мире» (Венеция, 1537 г.). Несмотря на прославления его «золотого пера», к чьей милости «прибегают короли и императоры», П.Аретино видел в лице Микеланджело высшую милость Бога – непревзойденный гений. Вот с этим примириться трудно! «В 1546 году Аретино в письме к Энсо Вико говорит, что Микеланджело за его картины «следовало бы причислить к сторонникам Лютера». Аретино обвиняет художника в ереси и, по существу, делает донос» (из сборника Г.Купшеровской «Титан. (Микеланджело. Композиция)», СССР, 1973 г.). Безнравственные люди поучали его нравственности… Недруг его Пьетро Аретино доносил на его «лютеранство» и «низкую связь» с Томмазо Кавальери. Говорили, что он убил натурщика, чтоб наблюдать агонию, предшествовавшую смерти Христа. Как это похоже на слух, согласно которому Державин повесил пугачевца, чтобы наблюдать предсмертные корчи. Как Пушкин ужаснулся этому слуху! Не случайно в «Страшном суде» святой Варфоломей держит в руках содранную кожу, которая – автопортрет Микеланджело. Святой Варфоломей подозрительно похож на влиятельного Аретино…» (из воспоминаний А.Вознесенского «На виртуальном ветру», Россия, 1998 г.);

• «Именно в России Бартоломео Карло Растрелли (1675–1744) обретает вторую родину и создает произведения, обессмертившие его имя (с 1716 года – Е.М.). Сначала в России Растрелли выступал прежде всего как архитектор. Однако на пути Растрелли-архитектора вскоре появился серьезный и даровитый соперник – французский архитектор Александр Леблон (1679–1719). С первых же дней встречи между ними возникли неприязненные отношении. В «мемории», отправленной Петру I 19 сентября 1716 года, Леблон представил все проделанное Растрелли в Стрельне в самом невыгодном свете: «Имея в своем распоряжении 200 человек и располагая таким сроком – 3 месяца. – Е.М., – Растрелли надлежало бы распланировать весь сад. …Аллеи не подготовлены под посадку деревьев… Каналы центральный и один боковой выкопаны на глубину меньшую, чем им надлежит…» Растрелли пытался защищаться, но по настоянию француза его таки отстранили от работ в Стрельне. Лишь вмешательство Меньшикова удержало мастера от отъезда из России. Но отныне Растрелли уже не выступал в качестве архитектора. С осени 1716 года он полностью обратился к занятиям скульптурой…» (из сборника С.Мусского «100 великих скульпторов», Россия, 2002 г.);

• «Томас Хадсон (1701–1779), учитель Джошуа Рейнольдса (1723–1792), не мог равнодушно смотреть на усилия своего ученика и не хотел освободить его из-под своей ферулы (бдительного надзора – Е.М.); в тоже время сам нежный и изящный Рейнольдс стал завидовать Вильсону, стараясь всячески унижать его значение…» (из трактата И.Дизраэли «Литературный Характер, или История Гения», Великобритания, 1795 г.);

• «В припадке зависти Джеймс Барри (1741–1806), обращаясь к сэру Джошуа Рейнольдсу (1723–1792) и говоря о его лекциях (об истории и теории искусства – Е.М.), называет их «пустыми, бездарными разглагольствованиями». После смерти своего врага Барри произнёс, впрочем, в его честь восторженный панегирик и искренне раскаялся в прошлом…» (из трактата И.Дизраэли «Литературный Характер, или История Гения», Великобритания, 1795 г.);

• «В это время (начало 1870-х годов, Россия – Е.М.) складывалось уже Товарищество передвижных художественных выставок. Николай Ге (1831–1894) всецело примкнул к этому начинанию и сблизился с Иваном Крамским (1837–1887). Умный и дальновидный, Крамской сразу понял, что Ге на скользком пути в искусстве. «Ох, не снесет он благополучно своей славы!» – с грустью говорил он… Возбужденный громким успехом (картина «Петр I допрашивает царевича Алексея», 1871 г. – Е.М.), Ге не мог успокоиться настолько, чтобы скромно и сдержанно вырабатывать, с должной подготовкой, свои новые затеи. С большой верой в свое воображение он писал, что называется, от себя и не переносил никаких замечаний, преследуя в своих созданиях только главную суть: идею и впечатление. Крамской его уже тяготил; он не выносил его длинных логических рассуждений и избегал его. В это же время он написал опять несколько портретов по заказу, но о них печально молчали. Картины «Екатерина II перед погребальным катафалком Петра III» (1878 г.) и «Пушкин в селе Михайловском» (1875 г.), появившиеся на передвижных выставках одна за другой, не имели успеха… Он был раздражен. Его почти не ценили. Он готов был даже приписывать свой неуспех интриге соперников… Теперь с его языка срывались только короткие фразы с едкими сарказмами. О Петербурге он говорил со злостью и отвращением, передвижную выставку презирал, Крамского ненавидел и едко смеялся над ним…» (из Воспоминаний И.Репина, Россия, 1909 г.);

• «Огромную зависть вызывал Михаил Врубель (1856–1910) своим настоящим гениальным талантом. Он был злобно гоним. Его великий талант травили и поносили, и звали темные силы непонимания его растоптать, уничтожить и не дать ему жить. Пресса отличалась в первых рядах этого странного гонения совершенно неповинного ни в чем человека. М.Врубель, чистейший из людей, кротко сносил все удары судьбы и терпел от злобы и невежества всю свою жизнь…» (из Воспоминаний К.Коровина, Франция, 1931 г.). «…Чем правильнее размежевывается на клеточки земная кора, тем глубже уходят под землю движущие нас боги огня и света» (из эссе А.Блока «Памяти Врубеля», Россия, 1910 г.);

• «В разговоре Казимира Малевича (1878–1935) сквозила большая энергия, жизненная сила; он, не владея языком литературно обработанным, говорил и мыслил образно, причем образы его всегда были остроумны, оригинальны и верны. Эта его сила жизненная и энергия делали его всегда бодрым, с интересом всегда относящимся к жизни, и этим он заражал соприкасавшихся с ним лиц. Все апатичные, разочарованные в жизни люди в его присутствии как будто перерождались, молодели, не только примирялись с жизнью, но находили и начинали чувствовать к ней большой интерес, заражались его творческой энергией, его потенциальной силой (надолго ли?). За это его очень любили, искали его общества – кто, конечно, его понимал. А кто не понимал его, те считали его большим чудаком. Художники, художественное мировоззрение которых было противоположно его мировоззрению, ненавидели его и клеветали на него» (из очерка И.Клюна «Казимир Северинович Малевич», российск. публ. 1999 г.).

• «Именно непредсказуемый гений Вольфганга Моцарта (1756–1791), благодаря которому он превосходил всех современных музыкантов, возбуждал их зависть, недоброжелательность, как это можно понять из одного отрывка, биографии Немечека: «У Моцарта были и враги, многочисленные, непримиримые враги. Они считали недостатком, что он был таким великим музыкантом и таким прямым человеком. Из-за своих замечаний, таких, например, как «Сердце облагораживает человека», он был не очень популярен в авторитетных знатных кругах…» (из книги А.Ноймайра «Музыка и медицина. На примере Венской классической школы», Австрия, 1995 г.);

• «Как это обычно бывает, во время разучивания оперы «Жизнь за царя» (Россия, 1836 г.) палки в колеса пытались вставлять глупые и жадные театральные чиновники. Директор театра писал Михаилу Глинке (1804–1857) оскорбительные письма с претензиями (как вспоминал композитор), «будто бы я заставлял артистов петь в комнатах, где слишком накурено табаком, и что-де от того их голоса портятся». Но личное покровительство Николая I надежно прикрывало неопытного автора, которому при других обстоятельствах пришлось бы вдоволь нахлебаться неприятностей» (из книги С.Волкова «История русской культуры в царствование Романовых: 1613–1917, Россия, 2011 г.);