– Хорошо, – я сразу расслабилась, Влад без единого намека понял, что меня насторожило и без единой запинки успокоил, – Но с условием, в воскресенье вечером мы должны вернуться. В понедельник у меня командировка в Москву.
– Договорились, малыш. А теперь мне правда пора, такси ждет, – он снова вызвал лифт, – Сбрось мне паспорт. И ни о чем не беспокойся, я забронирую и билеты, и гостиницу.
Он чмокнул меня в нос и был таков. С момента встречи с этим парнем равновесие в моей жизни пропало, хотя изначально я ставила именно на покой. Интересно, теперь каждое утро будет начинаться с сюрпризов?
***
Скрипкин Алексей Анатольевич
Утро Алексея Анатольевича Скрипкина вот уже шесть лет подряд начиналось одинаково: подъём в семь утра, душ, крепкий свежесваренный кофе и завтрак.
Завтрак без неё.
Его супруга, Елизавета Петровна Скрипкина умерла шесть лет назад, и вместе с ней умерла его душа. Бравый, циничный мент, проживший тридцать два года в браке с этой чудесной женщиной, оказался беспомощным щенком, лишившимся хозяина-лучшего друга-любимого человека на свете. Он потерял всяческий интерес к жизни, хотя, когда задумывался, понимал – невозможно потерять то, чего нет. Весь кислород в его лёгкие всегда вдыхала она, и всю его жизнь самыми сочными цветами всегда окрашивала только она. Она пропускала мимо ушей его брюзжание, когда они собирались в отпуск в Крым, а не на дачу. Он не понимал, зачем тратить деньги и тащиться куда-то за тридевять земель, когда дача под боком и вся еда – с грядки? Он вредничал всю дорогу, а она кормила его курицей и травила анекдоты. Он простывал в первый же день пребывания на море, а она умудрялась реанимировать его за два часа с помощью своих секретных настоек. Возвращаясь домой, он всегда благодарил её, за очередную вылазку, за то, что не пошла на поводу у него, ленивого бегемота. Елизавета Петровна в ответ лишь улыбалась уголками губ, помешивая сахар в его чае. Четыре ложки. Он всегда пил крепкий и очень сладкий чай… Пока она была рядом. Когда её не стало, Скрипкин возненавидел и чай, и сахар.
Каждое утро он уже по инерции варил себе кофе в турке, выпивал его, читая газету, без аппетита завтракал и отправлялся на утреннюю прогулку. Сразу после смерти жены, он подал в отставку, ушёл на пенсию и первые полгода совершенно не находил причин просыпаться по утрам. В один не самый прекрасный день, проходя мимо зеркала, он не узнал человека по ту сторону – то был бомжеватого вида старик, в потёртых трениках и клетчатой рубашке, с бородой, которая полгода не видела ни станка, ни ножниц. Он притормозил и подошёл ближе, всматриваясь, а его мозг всё никак не мог принять тот факт, что это действительно он.
– Пора что-то менять, – прохрипело отражение, – Или приведи себя в порядок, или иди уже наконец пристрелись.
По эту сторону зазеркалья он всё таки решил взять себя в руки, отправился в ванную комнату и добрых сорок минут избавлялся от одной только бороды. Затем он принял горячую ванну, нанял на один день домработницу, которая добрых сорок минут избавлялась только от грязной посуды в его раковине. Её аванс составил половину его пенсии, но он отдавал деньги без жалости, потому что сам он просто не смог бы победить весь тот хаос, который собственноручно и создал в своём доме. Лизавета бы ужаснулась, увидев, в какой помойке он живёт без её присмотра. Их старая квартира с высокими потолками в самом центре Петербурга перешла ему в наследство от деда. Последний ремонт Скрипкины делали около десяти лет назад, да и то всего лишь отциклевали паркет и переклеили обои. Дух советских пережитков вкупе с беспорядком и грязью создавали впечатление при входе в эту квартиру, будто попадаешь в коммуналку, обитатели которой в основном алкоголики. Мария Игоревна, домработница, сделала свою половину дела – выдраила, вычистила. Вторую половину Скрипкин решил, не откладывая, выполнить сам. Переклеил обои, с улыбкой вспоминая, как они спорили с Елизаветой по поводу цвета.
– Лёша, ну неужели ты не понимаешь, что светлые обои – это благородно? Я хочу больше света в доме, уюта…
– И пятен на стенах! Лиза, нужно мыслить практично, на светлых обоях все пятна видны в разы сильнее! Давай возьмём уже вот эти коричневые и поедем домой! Ты полдня меня таскаешь по магазинам!
В тот день Елизавета уступила. Переклеивая обои уже в одиночку, уступил Алексей Анатольевич. Он выбрал не просто похожие, а те самые, которые она тогда хотела. Он не поверил своим глазам, когда зайдя в магазин, он увидел эти обои на входной витрине. Светло-кремовые, с тонким золотым арнаментом. Закончив оклеивать квартиру, он с улыбкой пробормотал:
– Она была права, так намного уютнее и светлее.
С этого самого дня, когда он навёл в доме генеральную уборку и привёл себя в порядок, в его жизни наметилась если не светлая полоса, то точно лёгкий проблеск света. Он на резком выдохе сложил все вещи Елизаветы в четыре больших коробки и отвёз на вокзал – раздал бездомным. Его старые трико и бесформенные застиранные рубашки уместились в одну маленькую коробку и обрели нового хозяина там же. Возвращаясь домой, Алексей Анатольевич заглянул в торговый центр, на фасаде которого огромные буквы гласили о распродаже и купил себе почти современные джинсы, пару футболок, пару рубашек и новые туфли. На этом весь его бюджет закончился, и он порадовался, что в прошлом месяце не потраченные деньги убрал дома в шкатулку, а не отнёс в банк, его вклад был без возможности ежемесячного снятия средств. Оказавшись дома, он протёр пыль с их любимого фотоальбома, в котором хранились фотографии с первого дня их встречи, и убрал его в дальний ящик шкафа. Выпив последнюю чашку сладкого чая в своей жизни, Скрипкин набрал номер старого друга, директора юридического университета.
– Привет, Сергей! Как Алла? Как дети?
– Лёха! – на том конце провода его приветствовали с неподдельной радостью, – Всё хорошо, Алла наблюдается сейчас у врача, диабет достал. Дети в порядке, Антон поступил на юридический в нашем университете, а Алёна, не поверишь, заявила, что через год, по окончании школы, будет поступать в строительный! Надеюсь, её переубедить за этот год.
Скрипкин хохотнул по-доброму, вспомнив маленькую хрупкую Алёну, рост которой не превышал и 160-и сантиметров, а вес – 45 килограмм. Представить такую малышку было трудно даже в белой каске где нибудь на стройке, однако, вспомнив её упрямый характер, Алексей Анатольевич мог только посочувствовать своему другу и пожелать удачи в его скорее всего бессмысленных попытках переубедить дочь.
– Ты то сам как? – тон Сергея переменился с шутливого на сочувствующий. – Оклемался? На похоронах Лизы ты был просто сам не свой.
– Да, я в порядке. Поклеил новые обои, очень горжусь собой.
Мужчины посмеялись, Сергей порадовался, что Алексей, как и всегда впрочем, в любой самой трудной ситуации, с лёгкостью разрядил обстановку.
– Собственно, я звоню тебе по делу, – Скрипкин был знаком со своим другом ещё со школьной скамьи, и был уверен, что тот не откажет ему в маленькой любезности, – После смерти Лизы я уволился, а теперь совершенно не знаю, чем себя занять. В следственный комитет возвращаться не хочется, всё таки я уже староват для этого. Но вот если у тебя на какой нибудь кафедре найдётся местечко для старого мента – читать лекции по уголовному делу пару раз в неделю, или ещё что – знай, я с радостью.
– Хорошо, я думаю, это легко устроить. – Сергей даже не раздумывал, сразу с радостью вызвался помочь. – Тебе ведь заработная плата не принципиальна? Сам знаешь, сколько получают у нас преподаватели, тем более на неполной ставке.
– Знаю, конечно. И конечно, мне совершенно неважно, сколько мне будут платить. Просто хочется чувствовать себя полезным! Это не хандра, не подумай. Наоборот, окончательно пришёл в себя и рвусь в бой.
Сергей перезвонил буквально через полчаса и сообщил Скрипкину, что как раз преподаватель уголовного права сейчас перегружен, работает сверхурочно помимо двух своих ставок и будет очень признателен, если ему помогут и заберут хотя бы пару-тройку лекций в неделю, ну а если заберут больше – он будет только рад.
