Влад не трогал меня, и я была ему за это благодарна. Бортпроводники прошлись по салону, разнесли ужин, а я всё так и сидела, пялясь в экран. Он легонько дотронулся до моего плеча и указал взглядом на мой столик , мол, ешь, остынет. Есть особо не хотелось, но выглядеть мумией хотелось ещё меньше, поэтому я сняла наушники и заставила себя с бодрым видом поковыряться вилкой в своей еде.
– Алкоголь и напитки ещё не разносили, – улыбнулся Влад, напоминая мне, что я хотела поужинать и выпить, – так что я пока тебя не трогаю. Заметь, пока!
Он улыбался мягко, давая понять, что навязываться не станет. Я это итак понимала, он лёгкий человек и "лезть в глаза" – это не его методы. Это его качество несомненно вызывало во мне симпатию, как и его безмерное обаяние. Я понемногу отходила, а выпив вина успокоилась окончательно. Все дело в том придурке, что так нагло зажал меня у туалета. Он просто вывел меня из равновесия, ошарашил меня своим поступком, заставил потерять контроль над ситуацией, а к этому я не привыкла. Нужно держаться от него подальше. Он не просто так не понравился мне ещё в аэропорту, интуиция меня никогда не подводила, я чувствую людей.
До того момента, как он выбил почву у меня из под ног, все шло ровно и спокойно: я была расслаблена и умиротворена рядом с Владом, наше знакомство оказалось для меня крайне приятным, его присутствие – не напряжным, а его шутки смешными и совсем не пошлыми. Вот пусть всё так и остаётся: комфортно и непринужденно, а этот самоуверенный кретин пусть катится подальше.
Я допила своё вино, отдала поднос стюардессе и повернула лицо к Владу.
– Расскажи мне что нибудь занимательное из твоей биографии.
– Занимательное, – он усмехнулся, но усмехнулся с тоской, – в моей биографии есть одна история, но скорее очень печальная. Зато яркая и уж точно запоминающаяся.
– Если ты не хочешь вспоминать....
– Нет, тебе стоит знать. Я всё равно должен буду рассказать тебе это, рано или поздно. Так вот, пусть наши отношения, какими бы они ни стали, начинаются с полного откровения.
– Мне это нравится, – я села ровно и приготовилась слушать его пусть даже не самую приятную историю.
– Я был женат, – начал он и внимательно посмотрел мне в глаза.
– Это твоя не очень приятная история?– я мягко улыбнулась, давая понять, что меня это не смутит и не удивит.
Влад только на первый взгляд кажется молодым парнем, по факту ему лет тридцать, может, тридцать пять. Морщинки выдают его, когда он улыбается или хмурится. Да и взгляд… С каждым прожитым годом у человека он меняется. И у Влада взгляд точно не двадцатипятилетнего парнишки.
– Это приятное начало моей печальной истории…
– Так.. – я уже предчувствовала, что в жизни этого человека случилась трагедия, и не была уверена, что имею право лезть ему в душу, – Влад, правда, ты не обязан…
– Я хочу, – твердо возразил он и продолжил, – мы познакомились, когда нам было по семнадцать. Молодые, глупые, поступили на первый курс журфака. Считали себя дерзкими и в то же время романтичными, – Он улыбался, и морщинки вокруг глаз собирались в причудливые паутинки.
Он и правда был счастлив тогда, и был счастлив даже сейчас, рассказывая мне об этом…
– Она была очень красивая. Очень красивая и до безумия меня любила. А я любил её. Мы встречались долгих шесть лет, пока не окончили универ. Потом расписались, тихо, чтобы никто не знал. И уехали на медовый месяц в Париж, так же тихо. Я два года копил на эту поездку. Мы были так счастливы… Бродили по этим сказочным, пропитанным счастьем миллионов влюбленных, мостовым, находили кафе с самыми вкусными круассанами, занимались любовью везде: на крыше нашего отеля, в тихих переулках… я хотел запомнить каждый ритм пульса: когда она спит, когда злится, когда кончает… Я хотел остановить время и остаться с ней в этом мгновении навсегда… Я был уверен, что счастливее, чем сейчас, я не смогу быть. Через две недели, там же, в Париже, когда мы завтракали на нашей маленькой лоджии, она сообщила мне, что у нас будет ребёнок. И вот тогда я понял- вот! мой счастливый момент настал именно сейчас! Не тогда, когда мы были вдвоём! А именно сейчас! Когда нас уже трое. Когда в ней теплится жизнь, которую я сотворил. Наша новая жизнь. Наша новая жизнь....
Он замолчал, и я поняла – он сейчас не здесь. Он там, в Париже, вспоминает её глаза, полные слез счастья. Я не хотела, да и не могла его трогать, вырывать его из этих воспоминаний. Человек имеет полное право иногда уйти в себя, зарыться в самом укромном уголке своего сознания, где хранятся лучшие моменты его жизни, и погреть там руки среди серых будней.
– Мы ждали девочку, – еле слышно произнёс он через несколько минут. С его ресниц упала слеза, он тут же резко вздохнул, передёрнул плечами и взял себя в руки, – Каждое утро я просыпался, любовался спящей женой, её растущим животом и думал только об одном, "скоро я смогу взять на руки свою принцессу"…
– Она умерла? Твоя жена. – я видела, как ему больно. Мучительно больно. И он не может собраться с духом произнести это.
– Я не знаю…
– То есть?
– Она пропала. Моя Женька пропала без вести, когда была на восьмом месяце, – он снова тяжело вздохнул, но слёз в его глазах не было. Очевидно, их просто уже не осталось. Прошло девять, почти десять лет, мужчины обычно не страдают так долго.
– Погоди.., – в моей голове роем пронеслись мысли, воспоминания, заголовки газет, интернет-статьи, – Евгения Фарт… Я помню эту историю, все СМИ трубили. Я запомнила фамилию даже, ещё шутили тогда, что не особо она ФАРТовая. Извини…
– Ничего. Я много раз это слышал. Я тоже не особо фартовый. Потерял жену, ребенка, который ещё даже не родился, а потом ещё год таскался по следователям, так как муж всегда – первый подозреваемый. Мне не дали ни поискать её толком, ни оплакать. Я до сих пор не знаю, что с моими девочками? живы ли они? если нет – то за что им это? если живы… то за что это мне? Почему меня бросили?
– Влад…– я взяла его за руку, – она бы так с тобой не поступила. Я не видела вашу историю хотя бы "со стороны", но даже слушая тебя , я понимаю, вы любили друг друга до одури, два неразлучника. Она бы тебя не предала… Её ищут?
– Давно уже нет. Дело закрыто, за давностью. Хотя, скорее, за ненадобностью. И скорее всего, его неформально закрыли года через два после её исчезновения. Следов никаких, улик тоже. Родственников нет, родители погибли, когда ей было шестнадцать. Пойти ей было не к кому, некуда. Подруг особо не было, когда умерли родители, она переехала в Санкт-Петербург, поступила в универ, сразу появился я… И заменил ей всех: родителей, подруг.. Я видел, что её саму не интересуют другие люди, она вся была в нашем союзе. За все шесть лет, не поверишь, не было ни единого разрыва. Все только благодаря ей. Она всегда обходила все острые углы, находила компромиссы, знала, когда быть ласковой, когда – непреклонной. Я был единственным, кто был ей нужен… И не смог уберечь её. Извини.
Он поднялся с места, протиснулся к выходу и ушел бродить по салону.
Что ж… он дал мне время прийти в себя, теперь время нужно ему. Ему явно оно нужнее. Мои переживания – просто бред по сравнению с его. Да, прошло много лет, но потеря близких для всех всегда – индивидуальный масштаб бедствия. Кто-то через пару лет возвращается к привычной жизни, кто-то просто сходит с ума… Здесь нет никаких сроков, никаких гарантий. Это не производство обуви, это – человеческие судьбы, семьи.
Много неясного было в этой истории. Девушка пропала не на улице, не в общественном месте. Она исчезла из дома. Об этом действительно трубили все газеты десять лет назад, я запомнила этот случай, потому что он был весьма необычным. Муж возвращается домой с работы, и не застаёт там жену. Её нет, а все вещи на своих местах. Даже обувь, вся на месте.. А пропала она в декабре. Тоже помню этот нюанс, потому что новость ошарашила петербуржцев на следующий день после моего дня рождения. Куда могла пойти женщина на восьмом месяце беременности босиком зимой? Без пальто, без документов, без денег… Без очков! Я точно помню, писали, что у нее было очень плохое зрение, и без очков она очень плохо ориентировалась в пространстве.
