Иван довольно скоро разыскал дом богини нелепостей. Это оказалось легче парёной репы: был тот дом – курам на смех среди остальных божественных теремов. Без окон и дверей, весь мхом зарос, а под ним – утиные ноги. Иван постучал, богиня сама вышла к нему и спросила, что ему надобно. Иван поклонился:

– Будь здрава, богиня! Я – жених Марьи, вот, пришёл за кольцом, которое давеча ты на мосту подобрала. То колечко не простое, оно с любовью моею, потому прошу тебя вернуть его.

Богиня постояла, покумекала и отправилась в дом за кольцом. Вышла и говорит:

– До чего же безполезная вещица! Оно почему-то не светится, да и на палец мне не лезет, – сама в руках им вертит, словно всё надежду хранит, что оно вот-вот замерцает, как было. Но кольцо оставалось тусклым.

Тогда богиня подала кольцо Ивану, да только тут же руку и оттянула, вроде как передумала.

– Я, – говорит, – давеча мешок свой с человеческими нелепостями потеряла. Верни мне его целым и невредимым, тогда и колечко твоё отдам.

Понял Иван, что делать нечего и поспешил скорее вертаться к себе, в мир земной. Но только он очутился на грани двух миров, как покойники тут, как тут, его дожидаются, рты свои разинули, вроде как лыбятся, и Ивана не пущают.

– Ты только попробуй, – говорят, – пройти по нашим головам, мы тебя сейчас же ножами порежем. Закручинился Иван, не знает, что делать-то ему дальше. Лисапед весь под ним трясётся со страху. И тут он вспомнил про ещё одну просьбу деда Федота. Воротился к той богине и спрашивает:

– А не укажешь ли ты мне на дом той богини, которую мастер Федот полюбил и ради которой он ентот проклятый мост соорудил. Иван чаял, что невеста Федота ему окажет пособие в том, чтобы через мост перебраться. Богиня нелепостей помолчала и ответила:

– Конечно же, знаю, кто ж её не знает, это я самая и есть.

– Да, как же так? Не может этого быть! – всплеснул руками Иван. – Дед Федот говорил, что богиня его молода и прекрасна…

Богиня ему ответила, поджавши губы:

– Старая богиня, знаю, и что с того?! Что толку от молодёжи? Мир только на старом и держится! Ежеле бы не мы, он давно бы уж повалился… Но рано али поздно, боги тоже помрут, и тогда никто не знает, что станется.

Иван рассказал ей про Федота, сказал, что Федот любит её по-прежнему, печалится, что не может её увидеть, что хотел бы уже отправиться на покой, но душегубы окоянные не пущают. А раз так, то он мост этот злосчастный хочет порушить, но не знает, как, слёзно просит свою богиню дать совет. Вспыхнула горделиво богиня, мол, так ему и надобно, пусть мается! Сам виноват, не захотел он тогда жить вместе с ней, рядом с богами, мертвяками, видите ли, побрезговал, а теперь пусть на себя пеняет! Потом маленько успокоилась и сказала, что Федотов мост невозможно разрушить, потому, как сами боги его стерегут.

Но коль скоро удастся его снести, что навряд возможно, то тогда нужно будет тут же вместо старого моста построить новый. Потому как, если боги увидят, что он натворил, тут же низвергнут его со всей высоты их божественного мира обратно на земь, и тогда от него мокрого места не останется и им не быть вместе во веки вечные!

– Да, как же я новый мост-то построю, я ведь не мастер, как Федот. Федот и тот весь имеющийся материал испытал, ни один не пришёлся, кроме мертвецов!

– А об этом, я тебе, Ванюша, ничего сказать не могу. И никто не скажет, мать моя старая богиня давно уж померла. Тебе его надобно порушить, ты и решай. Да только мост новый взамен старому выстроить надо моментально. Боги иначе тебе не простят. Мост помогает им силу их великую накоплять.

– А зачем им столько силы? На что они её потратить хотят?

– Отколь я знаю. Мало ли?! А вдруг татары с монголами напасть вздумают? И вообще, кто ж от силы дармовой откажется? Так что иди, Ванюша, по добру по здорову, пока ночь не настала, а мне поесть чего плотского не вздумалося.

Сказала так и скрылась в доме. Запечалился Иван, закручинился. Скрестил руки на груди, сложил ноги на федотов лисапед и только хотел поехать по миру богов, куда глаза глядят, как богиня нелепостей его окликнула обратно.

– Ванюша! А мешок-то свой я жду от тебя непременно, а ежели решишь ослушаться, то и кольца тебе не видать, и Марьянку я твою к себе заберу, и работой занудю, мне как раз прислуги не хватает. А! И Федоту, дружку своему, передай, что он мне тут низачем не сдался. Возраст, знаешь ли уже не тот, а хозяйство я и сама вести могу.

Ещё сильнее закручинился Иван, сел на лисапед и поехал. Ехал он, по сторонам не глядел, только о Марьюшке своей и думал, да о том, что он деду Федоту скажет, да ещё о том, из чего ему мост соорудить. Лисапед, тем временем, привёз его в то место, где был край божественного мира и за ним начинался мир тамошний, ихний. Светило тамошнее схоже с нашим солнцем, да только оно не обжигает. Оно как раз в терем свой возвращалось. Иван, подождал, пока оно в нём скроется, и, подбодряясь, постучал кольцом железным о ворота.

– Заходи, Иван! – крикнуло в распахнутое окошечко светило. Иван вошёл и оробел, не приходилось ему прежде со светилом говаривать

– Ну, здравствуй Иван! Зачем пожаловал?

– Вот, хочу я мост разрушить между человеческим миром и тамошним миром богов. После хочу новый мост соорудить, но по-другому.

– Что значит, по-другому?

– А вот так, чтобы люди, пусть даже и душегубцы проклятые, не обозначились в нём заместо кирпичей. Но не ведаю, как это сотворить. Может, совет дашь?

– И зачем тебе это надобно стало?

– Невеста моя ждёт моего возвращения, ждёт, что я кольцо ей верну, которое богиня заморская забрала с собой. Да только мертвецы меня назад не пустили, вот я и задумался, а зачем же такой мост надобен, если по нему одни только боги ходят, безобразничают, а и спросить-то с них не возможно. Светило посмотрело на Ивана эдак с прищуром и отвечает:

– Не боги это вовсе, а – разбойники. Добро, я помогу тебе. Мне и самому до боли надоело лицезреть тако кровопролитие. Да только и ты, Иван, мне помочь должен. Было время, когда здесь в небесном царстве все слышали и слушали моё слово. Те самые разбойники богов ложью умастили, зельем опоили, они и уснули на долгие тысячелетия. А разбойники небесный мир себе прибрали. Людей в него пускать перестали, чтобы слова мои им отныне неведомы стали. Ежели тебе удастся уговорить убийц простить друг друга, сила чёрных заклятий тотчас же иссякнет и мост рухнет. И для людей тоже завет передай.

– Говори, Светило.

– Пусть люди потом мой мост не поганят. Мысли свои грязные за собой не тащат, матерные слова на нём не царапают.

– Передать-то я передам, да только гарантии не имею, что народ услышит те самые слова, даже если я их кричать им в ухо начну.

– Ты, Иван, главное, скажи, а, как и что далее, я с каждым сам разберусь.

– Добро, Светило, слово даю!

– Что ты заладил: Светило, да Светило… Ясень меня зовут!

– А теперь, – велел Ясень, – отправляйся на старый мост и скажи мертвецам, что покой душам своим они получат, как только прощения испросят друг у друга. И коль скоро они это сделают, призови меня, я как раз к тому часу вновь в обходе буду.

– Как же с богами, то бишь с разбойниками быть? Они ведь, говорят, с моста глаз не спускают.

– Ещё как спускают, да только я об этом ведаю, больше никто. Тайна это их великая. Есть час, когда все они до единого засыпают, не могут они в этот час бодрствовать, природа у них такая. Он как раз скоро наступит. Так что ступай, поторапливайся, ты должен будешь успеть до их пробуждения.

Вскочил Иван на Федотов лисапед, скрестил руки на груди, закинул ноги на руль и понёсся скорей к мосту. Встал лисапед как вкопанный прямо посередине моста и зателикал звоночком, чтобы все мертвецы услышали, что он им сейчас скажет. Ну, Иван прокашлялся, горло прочистил, и поведал убийцам, кои продолжали колоть и резать друг друга, как им с этого самого момента обресть мир и покой на душе. Ощерились мертвецы и ну давай надрывать кишки над Иваном и его речью, а после продолжили своё занятие. А те, что были ближе к Ивану, обратили к нему свои обезображенные рожи, и протянули руки, чтобы стащить его с лисапеда вниз и там порешить, как это у них, у мёртвяков принято.