– Нет, не она, не похожа. Ну, да ладно. А от меня-то ты чего хочешь?
– Хочу, – сказал Иван, – чтобы ты мне дорогу указал в мир богов заморских, рассказал, как туда добраться.
Дед ухмыляется:
– Считай, что тебе свезло. Никто кроме меня дороги не знает. – Можешь звать меня дедом Федотом. Вот мы с тобой сейчас чайку попьём, и я тебе в аккурат всё выложу.
Сидит Иван с дедом Федотом чай пьёт, дед ему и говорит:
– Как-то, – говорит, – я с приятелями веселился и поспорил, что по семицвету гулять буду. Слово вылетело – надо его держать. Вот и пустился искать его, ушёл из тех мест, где родился. Молодой был. А покуда я – сирота, то печалиться обо мне было некому. Акромя старика, мастера плотницкого дела, который меня воспитал и всё своё умение мне передал.
Стал я высматривать, где семицвет (или радуга по простому) чаще всего бывает. Приметил это место, где сейчас деревня-то стоит. Я тут, считай, самый что ни на есть первый поселянин. В то время людей здесь не было. Были лес, горы, речка. Радугу поймать я так и не сумел, зато вызнал, что и богам это место тоже приглянулось, потому радуга здесь часто и появлялась.
Однажды увидал он, как три распрекрасные богини купались здесь в озере, а когда вышли из воды, то обернулись птицами невиданными и улетели. На другой день Федот их уже поджидать стал. Те птицы заново прилетели только к концу третьего дня. Обернулись богинями и пошли к озеру купаться. Особенно полюбилась Федоту одна молодая богиня, такая красивая, что словами не выразить. Дерзнул Федот, некому было его образумить, стал он мечтать, чтобы рядом с ней оказаться. Поначалу дом себе поставил, чтоб можно было чаще её видеть. Вскоре установилось, что и она его заприметила и полюбила. Стали они размышлять, как же им видеться чаще, чтобы не только она могла прилетать к нему, но и он к ней приходить.
У богов тамошних часто ведётся, что отцов они своих не ведают, вот и у ней была только старуха мать. Она-то ей совет и дала: пущай, мол, твой Федот, мост между двух миров соорудит, тогда и замуж за него пойдёшь. Да только материал пущай такой найдёт, который впору будет и на земле, и на небе. Вызнала она, значить, что мастером он был наипервейшим. Долго Федот инженерил, из какого такого материалу мост смастерить. Надо было, чтобы он надёжно упирался не только в твердь земную, но и в небесную. Всё испытал Федот, всё, что знал: и железо, и камень, и дуб столетний с лиственницу. Да только всё рушилось, стоило только ему миновать человеческий порог и достичь божественного предела. Тогда невеста его вновь обратилась за советом к своей матери, старой богине.
На сей раз старуха прямо так и сказала: пусть Федот мост из тел и душ неупокоённых убийц построит. Тела в самый раз, сказала, придутся для мира земного, а души – для мира божественного. Неупокоённым душам – всё равно. Им – ни тела не надобны, что земное назначение имели, ни души не надобны, что угодны небесному миру. А так для дела послужат. Федот сначала в ужас пришёл от такого плана, но потому как, все свои знания он исчерпал, ждать свадьбы не было больше сил, то очень скоро он перестал совестью терзаться и принялся за работу.
А у богов на сей счёт своя хитрость имелась. Давно они мечтали о таком сооружении архитектуры, да никому руки пачкать не хотелось. Им этот мост ох как надобен был, они, вишь, таким способом силу свою божественную сберечь чаяли и приумножить её. Опять же, и то хорошо, что народ людской по нему туда-сюда прохаживаться не станет. Знали боги, что люди побоятся к ним по своим же мертвецам-то шагать. Вот и подсунули старухе такое инженерно решение.
Ту половину моста, что упиралась на небесную сферу, куда боги его с превеликим удовольствием перенесли, он выстроил легко. Федот рядышком поставил холодные ко всему души, и скрепил их цепями. Но как только он добрался до земного предела, мост начал разваливаться. Тела душегубов, стоило им подняться из своих могил после особого «божественного» заклятья, тут же стали разбредаться кто куда.
Боги снова подсказку дают: для того, чтобы мёртвые тела скрепить – хитрость нужна. И хитрость эта уже известна: пусть Федот каждому в руки всунет нож или какое другое оружие. Тогда, мол, убивцы займутся полюбившимся им делом: будут всё своё нескончаемое злосердие и безумие друг на друге вымещать, тогда и мост в мир богов сможет держаться вечно.
Федот исполнил всё в точности, как ему велели. Вскоре мост был готов. Половина его, та, что на земле матушке, истекала кровью, а половина с покорностью склонила свои головы под ногами небесных жителей. Сам Федот уже совсем не рад был своему творению. Сошёл с небес к себе на землю, а обратно вертаться не желает. Душа не пускает не смотря на всю силу его любви к богине. Она его звала, звала , а он – ни в какую! Лучше ты, говорит, приходи ко мне жить на землю. Здесь есть стыд и законы, а потому дышится легко.
Но богине не хотелося жить среди простолюдин, там, говорит, и развлечься-то негде, и сходить некуда. Так они и остались, каждый – при своём. Зато боги ликовали безмерно. Ведь теперь им не нужно было силу свою волшебную расходовать, чтобы к людям снисходить. А всем известно, как они в человеческие дела нос свой любят совать. Вот они по свежему мосту ходить принялись безпрестанно. А Федот всю жизнь без остатку прождал, что богиня его распрекрасная вспохватится о нём. Но богине уж было не до того.
Когда ж пришла пора самому Федоту покинуть мир земной, те самые мертвяки его не пустили. Нечего, говорят, тебе там делать. Пока мы тут, и ты будешь с нами. Хотел он было исправить свою ошибку, мост порушить и мертвяков раскабалить, да только боги тут же вмешались, не позволили, последние силы отобрали. Им ведь, ясное дело, этот мост край как надобен был.
– Я тебе помогу, Иван, – сказал дед Федот, – покажу, как добраться до небесного царства, но за это ты должон мне станешь. Найдёшь мою богиню и доставишь ей от меня весть. Передашь, что люблю её по-прежнему, что жду ежечастно нашей встречи, но мертвецы не пущают. Заодно узнай, есть ли способ, повалить тот мост. После этого дед Федот достал из сеней ржавый лисапед и вручил его Ивану.
– Это, – сказал Федот, – богиня мне презент сделала после, как я мост соорудил. А теперь ты садись на него, только, чур, педалей не касаться! Иначе не одолеть тебе мертвяков. А ещё лучше, ежели ты руки перехлестнёшь на груди, а ноги на руль поставишь, чтобы случаем педалей не коснуться, лисапед сам тебя куда надо докатит.
Иван засмеялся:
– Да и зачем мне такой ржавый лисапед нужен?! Ведь он тут же развалится, как только я на него сяду. Лучше уж я пешим порядком туда отправлюсь. Дед Федот взглянул на него огорчённо из-под кустистых бровей и спрятал лисапед обратно, а Иван тут же за дверью оказался, словно он и не заходил в дом. Понял Иван, что оплошал, что теперь век ему дороги не сыскать в мир богов, стал просить прощения. Дед не был злопамятным, тут же всё вернул на место.
– Как тебе это удалось, – спросил Иван деда.
– С богами поведёшься, и не тому научишься, – ответил Федот.
На сей раз, Иван поблагодарил деда, обещал скоро весточку о нём богине доставить. Затем сел на дедов лисапед, тем способом, каким тот ему велел и покатился. Иван разумно решил, что глаза лучше всего зажмурить, что толку держать их открытыми, коли ты не управляешь, коли лисапед, не разбирая дороги, мчит тебя напропалую. Лисапед домчал Ивана до того места, где мост зачинался, встал, как вкопанный и не шелохнётся. Вокруг красный туман, ничего не видать, крики, стоны, вопли заполнили всё то пространство. Хоть лисапед и не живой, а всё ж и ему тоже – не по себе. Постоял немного, и помчался по головам покойников. А вокруг – смердит, кровавая мгла стала ещё гуще!
Иван тщился изо всех сил не озираться вокруг, как и велел ему дед, да только не стерпел. Показалось ему, что вроде как кто его по имени окликнул. Но стоило ему обернуться, как сам он тут же оказался рядом с покойниками, покрытыми толстым слоем липкой вьюшки. Стащили-таки они его с лисапеда, тут же занесли над ним свои ножи, чтобы Ивана рядом с собой навечно поставить. Вдруг лисапед деда Федота поддернул его и на себя забросил. Оказавшись под ним, лисапед рванул, что было сил, подскочил вновь над кровавым месивом, стал, как прежде и помчался, как окаяный. Понеслись они дальше, больше Иван по сторонам не глядел. Вот прибыли они в царство богов, и дивятся: те же душегубы стоят смирно друг за дружкой в белых рубашоночках, окованные федотовыми цепями. Разве что синяки да неизлечимые раны выдавали их истинную суть.
