– Чисто, – доложил вышедший из дома репликант. – Двое гражданских «холодные», остальные в норме, парализованы.

Грэм мысленно прочитал короткую молитву и встал с газона. Чёрт его знает, что тут произошло на самом деле, но в этот раз им улыбнулась удача – всего два покойника. Хотелось верить, что дальше им с сержантом будет везти так же. А в идеале обойтись вообще без жертв среди штатских.

– Отлично, – вслух сказал капитан. – Так…

Осмотрев убитых карателей, он нащупал на шее глушитель импланта. Сунув плоский диск в карман, Нэйв наклонился и подобрал шлем одного из штрафников. Тактический блок брони, опознав своего, послушно включил камеру и вышел на связь с дежуркой.

– Ну, привет, хик, – глядя в объектив, произнёс Грэм.

Слово «хик» он узнал у Джун перед отъездом, спросив, как обиднее обозвать уроженца сельской местности. Имея допуск к личным делам офицеров Корпуса, Грэм был в курсе происхождения Шеридана и его комплексов по этому поводу.

– Ну что, ублюдок, думал, всех кончил? – капитан мерзко ухмыльнулся. – Хрен угадал. Теперь молись, мразь, за Дану ты ответишь лично. Ну и мой тебе маленький привет… – Нэйв развернул шлем так, чтобы в объектив попали перебитые штрафники. – Это лишь начало. До встречи, хик.

И, отключив запись, отшвырнул шлем.

Осталось надеяться, что Шеридан поверит в смерть Ракши и направит все оставшиеся силы в этот район, ловить упрямого контрразведчика.

– Поехали, сержант, – скомандовал Грэм репликанту.

Глава 6

Планета Идиллия. Город Зелар

У дома, к которому они приехали по следующему вызову, Чимбик увидел странную картину: на клумбе валялся каратель, с блаженной улыбкой разглядывающий небеса.

Учитывая, что звонившая в службу спасения идиллийка успела сказать, что её друзей убивают каким-то местным наркотиком, сержант счёл, что корпорат тоже успел принять дозу.

– Входите первым, сержант, – заговорил союзовец. – Я следом.

Репликант молча кивнул. Он вообще предпочёл бы оставить капитана в фургоне, подальше от вероятного боя: с одной рукой Нэйв больше мешал, чем помогал Чимбику, заставляя отвлекаться на прикрытие напарника. Но сержант уже успел убедиться в упрямстве контрразведчика, граничащим с суицидальным идиотизмом.

Нет, в душе Чимбик понимал и разделял мотивы, руководившие Нэйвом. Но его настораживала безрассудная отвага контрразведчика. Даже для репликанта Грэм вёл себя слишком агрессивно, не задумываясь о последствиях. Так, словно ему уже нечего было терять. И это настораживало сержанта: в конце-концов, этот дворняга обещал безопасность Эйнджи и Ри. А что может обеспечить покойник?

Едва роботизированный фургон подъехал к дому, из которого поступил звонок в службу спасения, как Нэйва и Чимбика поглотило незнакомое, неземное блаженство. Ноги подкосились, и оба бойца осели на пол с блаженными улыбками на лицах. Впервые в жизни они чувствовали столь всепоглощающий покой, в котором крылось нечто неописуемое, невозможное в несовершенном мире. Будто они стояли на пороге и готовились шагнуть в вечность.

Всё остальное утратило смысл: терзаемый город, корпоратские псы, призыв о помощи, задуманная операция… Всё меркло рядом с чуждым миром, принявшим в ласковые объятия истерзанные души.

Готовности Чимбика шагнуть в вечность мешала одна-единственная, едва сформированная мысль. Ему чего-то не хватало. Кого-то…

Мысли с трудом ворочались в голове, будто неумелый пловец в бескрайнем океане.

Чимбик хотел уйти не один… Он хотел разделить это с Эйнджелой.

Именно она стала тем образом, за который разум сержанта сумел зацепиться. Он не уйдёт без Эйнджи. Почему её нет рядом?

Блаженный покой мешал думать, не давал добраться мыслями до Эйнджелы, и Чимбик почувствовал недовольство, привычно переплавившееся в злость. Умиротворение стало врагом, вставшим на пути сержанта. А он умел побеждать врагов.

Сознание Чимбика совершало рывок за рывком, словно преодолевая полосу препятствий. Эйнджела должна убить Шеридана. Он, сержант, должен быть готов прийти на помощь. Должен обеспечить прикрытие. Должен отвлекать противника. Должен убить.

С трудом поднявшись на ноги, Чимбик поднял упавший автомат и посмотрел на улыбающегося контрразведчика. Тот смотрел куда-то за пределы этого мира и не отреагировал даже на пинок репликанта.

Чимбик не стал пытаться привести его в норму, а просто распахнул дверь фургона. Догадка оказалась верна: каратели тоже пребывали под воздействием эмпатии. Дозорный растянулся на газоне и устремил счастливый взгляд в небо. Репликант походя прострелил ему голову, подумав о том, что, в отличие от прошлых, эти ублюдки хоть как-то озаботились сохранностью своих шкур. От репликанта не спас бы даже трезвый часовой, но тому же Нэйву мог доставить неприятности.

Единственным сопротивлением, которое встречал Чимбик, была всё та же эмпатия. Под странное воздействие попали все: идиллийцы, валявшиеся на полу, стреноженные одноразовыми наручниками, и штрафники, блаженно растянувшиеся на диванах и в креслах.

Сержанту хватило по одному выстрелу на каждого корпората. Те никак не реагировали ни на появление врага, ни на смерть товарищей, ни на свою собственную. Так и умирали с выражением беспредельного блаженства на лицах. Эмпаты, вопреки ожиданиям, тоже никак не реагировали на насильственные смерти. Широко распахнутые глаза идиллийцев видели нечто иное, чуждую реальность, в которую сержант едва не шагнул.

Искушение поддаться, рухнуть в то, что дворняги называли нирваной, было почти невыносимым. Теперь, после устранения противника, Чимбику хотелось наконец расслабиться.

Он тяжело опустился на пол, глубоко вдохнул и тряхнул головой, пытаясь вновь на цели. Эмпатическое прикосновение превратилось в неодолимую хватку, чужая душа вела сержанта куда-то за край.

И Чимбик шагнул, соприкоснувшись с вечностью.

Наваждение оборвалось внезапно, оставив чувство глубокой тоски по чему-то несоизмеримо большему, чем он сам. Воздействие исчезло, остались лишь глубокие, пробирающие до самого нутра впечатления.

Вяло, ещё не до конца придя в себя, заворочались связанные идиллийцы.

– Помоги… – с трудом произнёс один из них.

Репликант, будто автомат, поднялся и методично рассёк ножом одноразовые наручники на каждом из пленников. Разум едва участвовал в этом процессе, тщетно пытаясь осмыслить пережитое.

– Что это было? – глухо спросил репликант.

– Поцелуй вечности, – несколько заторможено ответил идиллиец.

Абориген, растиравший затёкшие конечности, с трудом поднял руку и указал на коробку с ярко-алыми одноразовыми инъекторами на столе. Эйдетическая память воскресила объяснение капитана Йонг. «Он стимулирует центры удовольствия в мозгу, даря, как говорят, невероятное блаженство. В то же время “Поцелуй вечности” убивает в течение нескольких минут. Изобретение самих идиллийцев, их способ эвтаназии. Как видите, находятся желающие испытать подобное прижизненно благодаря эмпатии умирающих».

– Что за «поцелуй вечности»? – на пороге, пошатываясь, стоял Нэйв.

– Смертельный наркотик, – кратко пояснил сержант, кивнув на контейнер с инъекторами. – Мы оказались под его воздействием.

– Охрененно, – отозвался контрразведчик.

Подойдя к столику, он схватил графин с водой и вылил себе на голову, шумно отфыркиваясь.

– Убойная штука, – Грэм поставил опустевший графин обратно на столик и взял один из инъекторов. – Эту дрянь что, можно так просто достать?

– Только по особому разрешению в государственных клиниках, – всё ещё отстранённо произнёс идиллиец, удивлённо оглядывая гостиную.

Его взгляд остановился на трупах с развороченными головами. Растерянно моргнув, абориген шумно выблевал ужин на ковёр.

– Уходите отсюда, – приказал Нэйв, хозяйственно прибирая оставшиеся инъекторы с опасным наркотиком. – Собирайте родню и проваливайте из города на пару-тройку дней, пока мы порядок не восстановим.

Идиллийцы ответили очередным извержением желудков.