Сидя на прикрученном к полу табурете, он был почти одного роста со мной (это при моих ста восьмидесяти!), а папка с бумагами форматом A4 в его огромных ручищах больше походила на школьную тетрадку.

Охранник отстегнул «браслет» с моей правой кисти и защелкнул его на ножке стола, за который я сел напротив адвоката на такой же, как у него, прикрученный к полу табурет.

– Василий, голубчик, ступай! – обратился Пенкин к охраннику.

– Но, не положено… – почему-то смущенно ответил он.

– Знаю. Если что – скажешь в санчасть ходил, мол, голова заболела, – невозмутимо продолжил Григорий, – нам поговорить надо.

– Да я никому! Говорите о чем угодно!

– Ты-то никому – понятно. А ну как пытать тебя станут? Ступай. Чайку нам организуй! – Пенкин сунул в руку Василию бело-зеленую бумажку, свернутую в трубочку.

Охранник отвесил поклон и вышел. Мне прямо смешно стало – надо было еще ножкой шаркнуть и сказать: «Сию минуту-с!» «Василий, чаю!» – умора! Видать, серьезный тип этот Пенкин. Может, провокатор? Но вроде Отто рекомендовал.

Пенкин жестом пригласил меня наклониться поближе и громким шепотом начал:

– Софья Кирилловна вам кланялись.

Я понимающе кивнул. Все мои сомнения относительно адвоката тотчас рассеялись. Он продолжил:

– Времени у нас мало, слушай и запоминай: есть схема, как тебя выдернуть. Для начала – затянем в Московский ИВС[18]. Там попроще общаться. Для этого тебе надо эпизод на себя взять, на «Электросиле». Говори все, как есть. Если вписываешься – Лось явку с повинной напишет, тебя выдернут – подтвердишь. Следак тебя в район переведет. Третьего, кстати, вы не сливаете. Лось будет показания давать такие, чтобы в случае чего отказаться можно было.

Я хотел было расспросить Пенкина поподробнее, но в этот момент в кабинет вернулся Василий:

– Не губите, Григорий Витальевич. Начальство в коридоре. Не могу я вас без присмотра оставлять.

Пенкин, с досадой глянув на нерадивого коррупционера, сделал вид, что продолжает прерванный его приходом диалог:

– Все жалобы вы имеете право фиксировать на бумажном носителе и через администрацию передавать адресатам. Вопросы?

– Я могу подумать?

– А чего тут думать-то? – На лице адвоката явно читалось неподдельное удивление. – В вашей ситуации – все во благо!

– Принято!

– До новых встреч, Вячеслав Семенович!

– Спасибо на добром слове, Григорий Витальевич!

По дороге охранник не унимался:

– А чего так недолго? А кто тебе Пенкина нанял? А на что ты жаловаться собираешься? А когда он к тебе придет теперь?

Я старался отвечать односложно и расплывчато, да и ответы особо не интересовали моего провожатого – то ли он прикидывался, то ли действительно был полным придурком. Без особого труда мне удалось выяснить у Василия, что Пенкин – один из самых дорогих в стране юристов, что сам он из прокурорских – до пенсии ждать не стал, ушел и что он в свое время защищал Дорковского и не раз представлял в суде Отвального.

Мне не давала покоя мысль: «За чей же счет банкет?»

Захлопывая за мной тяжелую дверь, охранник сунул мне в руки пачку дорогих сигарет, судя по этикеткам, произведенных за рубежом. Именно пачку! Я был крайне удивлен, потому что раньше если мне и передавали сигареты, то они были россыпью, все какие-то помятые и, как привило, самые дешевые.

В мирное время я держался подальше от этой отвратительной привычки: раз в сто лет «под рюмкой» мог себе позволить сигаретку-другую, но здесь…

Места лишения – это всегда война: война с сокамерниками, если ты не сидишь в одиночке, война с администрацией (разумеется, партизанская), война со следствием, с судом и, в конце концов, с самим собой. Для войны с самим собой повод всегда найдется…

Выудив из матраса запрещенную зажигалку, я прикурил. Крошечное помещение мгновенно наполнилось ароматом дорогого табака. В этот раз я позволил себе выкурить целую сигарету – экономить буду потом. Когда до фильтра осталась пара миллиметров, голова уже кружилась и хотелось воздуха. Я подошел к окошку, подтянулся на прутьях решетки и глотнул свежие струйки через отверстия в оцинковке. На улице уже смеркалось.

Потом, лежа на жестком матрасе и заложив руки за голову, я пытался осмыслить суть происходящего, но она все время ускользала от меня, и я незаметно для себя уснул.

Проспал я, судя по всему, недолго, но зато впервые за несколько месяцев мне приснился сон. Был он о том, будто стоим мы с Лосем в холле американской гостиницы, на последнем этаже и спрашиваем у такого мерзкого слащавого портье (то ли негр, то ли латинос, то ли что-то среднее):

– Номера есть?

А он так с понтом, причем почти без акцента отвечает:

– У нас дорогие номера. – и с презрением смотрит на нас, словно знает, что у нас денег нет.

Лось достает из кармана пакет полиэтиленовый с кокосом[19], граммов на двадцать (я в шоке: откуда у него?!), и говорит портье:

– Пойдет?

Этот в лице изменился, залебезил, раскланялся и в какой-то боковой номер заталкивает:

– Вот сюда, пожалуйста…

Заходим. Я осматриваюсь, пока Лось этому кренделю кокс отсыпает, вижу, что номер из дорогих: площадь метров тридцать пять, потолки скошенные (мансарда) метров пять высотой, куча диванов, телеки на стенах, правда, какое-то все очень затасканное и потертое.

Портье вышел, мы осматриваемся, говорим о чем-то. Через несколько минут возвращается: улыбка до ушей, нос весь белый и за собой зовет:

– Пойдемте, покажу, где я живу!

Мы за ним – ведет нас через бар, больше на охотничий клуб похожий: везде бараньи и козьи бошки на стенах очучеленные и чучела козлов стоят с глазами стеклянными. У стойки молодежь какая-то трется, цветные преимущественно: с коктейлями, с сигарами – хохочут, не унимаются. Мы бар миновали – в коридоре оказались.

Портье дверь в номер открывает: там вообще суперлюкс! Все блестит-сияет, плазменная панель в человеческий рост, и углы у нее внутрь загнуты зачем-то. Он на телек показывает, мол, это я сам купил – хвастается. На экране клип какой-то непонятный, но по аудиодорожке ясно – рэп на русском, причем «правый».

Меня из раздумий Лось вывел: локтем толкает и в сторону окна показывает. Номер-то метров семьдесят, всякими креслами-глобусами набитый, и я сразу не заметил, что у окошка два типа стоят: один такой же, как наш провожатый, только молодой, а второй – четкий негр, постарше. Они увидели, что мы смотрим, и засмущались. Мы подходим, а у них вообще испуг на лицах проступил – видно, что мы их застукали за чем-то нехорошим. Смотрю: молодой что-то за спину прячет. Думаю: наверное, гады кокос наш нюхают. За руку беру его, а в ней два пакета – один с какими-то овсяными хлопьями, а второй тоже с хлопьями, только ярко-зелеными.

Тут портье вмешался:

– Это не то, что вы подумали.

И земляк его башкой закивал, виновато улыбаясь, хотя видно, что по-русски не говорит, и пакетами над аквариумом большущим потряс, типа, корм для рыбок. Я смотрю – вся фауна в аквариуме искусственная и головой покачал, мол, нехорошо врать. Тут старший вмешался и на чисто русском, но на какой-то торговый манер (причем и одет как торгаш с овощебазы – пиджак шерстяной, штаны спортивные, туфли модельные) говорит:

– Брат, давай договоримся, а.

Я фильм «Брат» вспомнил – сцену в трамвае и хотел коронной фразой «торгаша» сразить, но понял, что все равно не поймет – молчу.

Этот видит, что диалог не получается и давай по карманам своим шарить: достает скомканные пятитысячные, тысячные и мне сует. Причем так нелепо: нашел – отдал, все по одной. Неприлично, конечно, с черными дела иметь, но деньги-то нужны. Отдал он мне в общей сложности двадцать одну тысячу. Я хотел спросить, откуда у него рубли, но решил свою некомпетентность не проявлять – наши «гости» тоже с долларами ходят и ничего.