Я – редкий человек, детские мечты которого обратились в реальность и не случилось горечи неправильно выбранного пути. Меня тянет к себе морское железо, и по возвращении на пароход всегда кажется, что именно сейчас должно произойти что-то хорошее, необычное, но это чувство быстро проходит. И десятилетия проходят, а не сбылось. Три дня дома пролетели одним мигом, не успел и нацеловаться со своими, а уже пора. Я выскочил из вагона, миновал красного кирпича православную церковь николаевских времен, на закрытых воротах которой подвешен заскорузлый кирзовый сапог – пьяная хохма местных безбожников. Своей красотой наш храм выигрывает у рядом стоящей лютеранской церкви. Два разных стиля – Праздник веры и Чопорный аскетизм. Я – атеист, но новгородец и знаю толк в церквах. Откуда вообще здесь русская церковь? Русские тут не живут… Ладно, это потом. Солнце заливало все вокруг теплым светом, и я, измученный долгой ночной дорогой, как-то встряхнулся и повеселел. Ну какая может быть усталость?! В правлении колхоза меня ждет пустая формальность – получить направление на судно. В отделе кадров духота, пяток издохших мух рассыпаны по столу начальницы, одна еще шевелит лапками, но обречена. Эта нехилая дама с лукавым взглядом вдобавок ко всем своим добродетелям еще и партийный секретарь. Пока не Генеральный, но исправно работает локтями. Она растет над собой и заочно учится в высшей партшколе, которая кует для Советской Прибалтики свои, исключительно качественные партийные кадры. Там, в этой школе, ее подруга, некая Галя (или Даля?) – заведующая. За другим столиком, у окна, уложив зачехленный бюст на груду «личных дел колхозника», раскорячилась на стуле жирная просто «специалистка по кадрам». Широко разевая рот, она таращит в угол сонные глаза и едва шевелит жабрами. Жарко!

– Здрасси!

Столбенею. Главный специалист, сморкаясь в носовой платок, безутешно плачет. Может, кто из Политбюро помер? В этом здании все актеры, и надо вовремя понять, поймать момент и суметь тонко подыграть. Задачка… Я – не артист и на всякий случай глупо улыбаюсь, типа «чего изволите-с?». К счастью, она спешит облегчить душу. Ужасная история: пьяный старший механик Иванов отказался платить годовую задолженность по партийным взносам и последним аргументом послал парторга по матушке.

«Как это по-нашему!» – суровея лицом, восхищаюсь про себя. Ее слезы рассчитаны на советскую публику, и я правильно реагирую, выражая вслух скорбное сочувствие:

– На святое… Какая низость!

Доложу я вам, здесь все колхозное начальство охвачено коммунистическим угаром и расплодило столько лицемеров, что уже не хватает фальшивых слов. Честно, я даже не в курсе их идеологии. Разум уже мутился, когда я выхватил заветную бумажку из рук начальницы и выскочил на свежий воздух. От правления до проходной – метров сто очень отлогой лестницы с широкими бетонными ступенями. Бегу-бегу на пароход, спешу включиться в работу, увидеть наших. Ба-а! А вот и наши! По ступеням в сторону портовых ворот катится тело в коричневом задрипанном плаще и сандалиях на босу ногу. Оно левой рукой прижимает к необъятному животу изрезанную осколками пластиковую сумку, а правой пытается рулить. Сумка шелестит битым стеклом и оставляет на бетоне влажные следы. Это наш ветеран, второй штурман Иваныч возвращается с визитов! Он хорошо вращается, но со стороны ног маленько заносит – нелады с рулевым устройством.

– О-о-о-о, Иваныч! Мой старший по возрасту и младший по должности коллега! Как я рад тебя видеть! Что ж ты, бляха, до свинского-то состояния?..

В ответ сурово молчит Иваныч, лишь косит на меня кровавым глазом да щерится редкими зубами сквозь казацкие усы. Его лысая голова звонко стучит по ступеням – бумм! – и при каждом стуке из нее происходит вроде как звук человечий – пухх-пухх. Не учел старый штурман направление ветра, подводные течения, дрейф. Да и как рассчитаешь, когда наверху, прямо у лестницы – бар «Сардина». Удобно: транзитом выпил на посошок последнюю каплю и, как на такси, под горку на пароход. Гостинцы вот нес. При моей комплекции его невозможно поднять или притормозить, и мы медленно движемся к проходной. Я подруливаю его короткие ножки, чтоб не выкатился с дорожки, и выговариваю:

– Скотина, ты же все свои запасы расколотил, а в море магазинов нет. Чем будешь здоровье править?

Ответом мне: бумм-бумм, пухх-пухх…

А с правления-то колхоза все-е-е видать. Да не впервой, порой они и сами этим транспортом пользуются. Долог, короток ли путь-дорожка, а прибыли, Иваныч аккурат под самую проходную подкатился. Валдис, сторож, тоже изрядно выпивши, удивляется:

– О как срубило богатыря! А утром был как огурец! – И решительно предлагает: – Транспорта нет, давай покатим его в четыре ноги, тут всего пару сотен метров. Или на моем велосипеде.

– Валдис! Возвращаясь из дома, я не устаю удивляться биенью жизни в ваших краях.

Сторож искренне любит Родину – святые места!..

Он попинал Иваныча ногой:

– Так как его закантовать? Чистый студень. А водку, сволочь, разбил!

С Валдисом можно вести беседы бесконечно, но я не расположен:

– Какой велосипед выдержит десять пудов живого веса? Трактор с ковшом нужен. Давай я посторожу, а ты в гараж сбегай, попроси мужиков.

Валдис поднаторел в решении подобных проблем.

– Ладно, посторожи, я лучше на холодильник сгоняю, там тележки есть.

Он вернулся минут через десять, толкая перед собой телегу для заморозки рыбы. Мы с трудом загнули и погрузили товарища, я впрягся и поволок телегу по причалу. Там уж наши заметили, подсобили: подтащили транспортное средство к борту, споро обмотали «визитера» строп-лентой и прицепили к гаку. Загудела лебедка, Иваныч посредством грузовой стрелы орлом вознесся над бездной и был бережно положен на деревянную палубу. Вот и дома, пора работать!

– Привет, колхоз! Не ждали?

Вытирая пот, я обращаюсь к слегка веселому коллективу. Они после рюмки перекуривают на палубе. Мне рады, ждали. Янка-рыбмастер тянет за плечо в носовой кубрик:

– Володя, начнем с прописки.

Уж я-то знаю эту процедуру:

– Стоп-стоп, подожди, капитан на судне?

– Да.

Вилнис, наш капитан, внешне похож на цыгана. Он – правильный мужик и всегда принимает разумные решения, но мягок. Пытается быть строгим, но при этом его голос и взгляд настолько неестественны и комичны, что никто не верит. За команду стоит горой, и люди стараются платить ему той же монетой, но проблем от этих «монет» капитану хватает. Если в наших условиях не все идет по сценарию, тогда на ощупь, на решение проблем бросаюсь я – его старший помощник. Мы с капитаном ровесники, и как-то все у нас ладится.

– C тобой веселее! – говорит он смеясь.

Может, лукавит? Мой черный юмор не всем понятен, ведь когда я шучу, я совсем не шучу.

Только сейчас я заметил поодаль, на причале, его красную «семерку».

– Ребята, через пару минут вернусь.

Я быстро прошел в коридор, постучал в хлипкую капитанскую дверь и услышал:

– Яаа! Вар иевадит! (Да! Войдите!)

Вошел. Из-за кроватной шторки высунулось сонное капитанское лицо.

– Вилнис, привет, я прибыл!

Каюта капитана меньше купе пассажирского вагона. Вся обстановка – койка, раковина, встроенный рундук для одежды, игрушечный столик с откидным сиденьем и иллюминатор «рыбий глаз». Три шага жизненного пространства. Сейчас все забито под подволок (потолок) картонными ящиками.

– О-о-о, Володя! Наконец-то, боялся, опоздаешь.

– Чего залег? – Я разглядел на одной из коробок винную наклейку. – Да здесь целый винный склад! Откуда приплыло? Подарок за ударный труд или у корпоративных не покатило?

Кислый Вилнис, выползая из своей норы, горестно вздохнул:

– Экспериментальный рейс. Должны сделать тридцать восемь тысяч банок балтийской сельди в винном соусе. Выходим в двадцать один.

Наш стандартный выход из порта никогда не сопровождался пьянством. Ребята по возвращении снимали домашние заботы бутылкой, а дальше без «топлива» костер быстро угасал. Были, конечно, на борту пара «записных», но их терпели и сообща приводили в порядок, а тут как-то все не так. Новое рейс-задание настораживало, я оторопел: