Вскоре весь город жужжал, как растревоженный улей. Графа стали узнавать, кланяться, пряча улыбку, а иногда и откровенно смеясь вслед. Эриспо держался уверенно, его уже захватил азарт, Фелиз, обычно каменно-спокойный, тоже стал проявлять признаки человеческих эмоций. В гильдии купцов их встретили радушно бородатые, богато одетые старшины, отличительной особенностью которых был непрерывно извергаемый ими поток слов и жестикуляция, как у их знаменитых южных собратьев из Токканы, товары и корабли которых побывали в каждом порту известного мира. Впрочем, армориканские купцы и мореходы тоже были знамениты. Старшины гильдии наперебой поносили графа Мореака, славили Эриспо и предлагали ему ссуду «под небольшой процент». Они знали, что владетели часто нуждались в деньгах. Узнав же, что граф будет пытаться «вытащить чёртов древний меч Мериадока», они пришли в восторг, пообещав, что «если он станет королём, то получит самый льготный процент во всём Арморе». Эриспо пообещал подумать, а пока посоветовал купцам избегать путешествовать через земли Мореака и торговать с ним. И хотя дорога через его графство была самой прямой, купцы (и раньше недовольные пошлинами, которыми Догмаэль обложил их), единодушно поддержали это предложение.

Вечером в таверну «Старина Алэн» набилось немало любопытного народу, прознавшего, где остановился граф Скер со свитой. Вполголоса пересказывался слух о том, как доблестный граф сразился с целой сотней воинов графа Мореака, разбойничавших на Северном Тракте, и всех их победил. И вообще он, мол, поклялся очистить дороги Армора от разбойников. Когда Эриспо со свитой спускался по лестнице к ужину, шептание превратилось в гул, затем внезапно всё стихло – и в отчётливой тишине откуда-то из полутёмной ниши раздались хлопки, тут же подхваченные всеми присутствующими. Эриспо ответил лёгким поклоном. Появившийся рядом с ним Алэн Стивелль восторженно произнёс:

– Ваша светлость, сегодня здесь собрались только ваши друзья. Дозвольте, я сыграю для вас!

– Сыграй для всех, Алэн – громко ответил граф, чем вызвал новый шквал аплодисментов.

Рядом с Алэном, чья арфа уже стояла у камина, откуда ни возьмись, появился парень с виелой, потом ещё один, с бомбардой – дудкой с особо пронзительным голосом, присоединился и бойранист3, отбивавший ритм отполированной овечьей косточкой. Вновь жарко запылал камин. В кружках пенился сидр, а графу и его свите подали изысканного токканского вина. Вечер обещал быть с огоньком.

После ряда быстрых и хорошо известных публике номеров, припевы которых посетители громко горланили хором, к Алэну подошёл человек, чьё лицо было скрыто капюшоном и шепнул что-то ему на ухо. Алэн кивнул, затем с лукавой ухмылкой обратился к публике:

– Ребята, мы все тут люди благопристойные, верующие в Унана, Господа нашего, не так ли? – ответом ему стало несколько подтверждающих нестройных голосов, остальные что-то неразборчиво пробурчали.

– Но мы, люди тёмные, по старинке не забываем также и Старых наших благодетелей, верно? – дружное «Верно!» было ему ответом.

– И, хотя преподобный Адеодат этого и не одобрит, но может, сиятельный граф Скер оценит песню, которую я сейчас исполню? – Алэн сегодня был в ударе, его будто подменили.

Когда стихли голоса одобрения, Алэн сыграл несколько красивых музыкальных фраз на арфе и запел:

Ночной костёр догорал

Близился новый рассвет.

Я струны перебирал

На арфе прожитых лет.

Пока по этим горам живая течёт вода,

Я верен старым богам, старым путям – всегда.

Не верил чужим я дарам

Не верил сладким речам

Был братом рождён ветрам

И кровь моя горяча

Какая бы в мир не пришла

Оскаленная беда

Я верю старым путям

Старым богам – всегда.

Во след беспечным пирам

Текли крови ручьи,

И пали к чужим ногам,

Кого не держали свои.

Я видел, как сдали врагам

Вольные города,

Но верил старым богам

Старым путям – всегда.

Ночной костёр догорел

Близился новый рассвет

Для тех, кто остался цел

Во имя грядущих побед.

Пускай наши боли и страх

Прочь унесёт вода,

И вновь на старых путях

Боги нам скажут – Да!

Когда баллада стихла, крики и аплодисменты не смолкали долго. На лице Фелиза блуждала довольная улыбка. Граф же выглядел обескураженным…

В полдень следующего, пасмурного дня, рыночная площадь была заполнена до отказа. Граф стоял на ступеньках храма и хмуро оглядывал людское море. Он совсем не знал их, они совсем не знали его. Это были не те забитые деревенские люди его графства, что робко кланялись ему в пояс, а потом спешили убраться с глаз долой, «как бы чего их милость не удумали». Нет, это были свободные городские люди, представители различных профессий, со своим достоинством и гордостью принадлежности к различным цехам. Даже гильдия воров здесь была в определённом почёте. Проезжая сквозь толпу, граф слышал и немало насмешек, которые вряд ли стерпел бы от своих вилланов. Здесь же он вынужден был, по совету Фелиза, расточать улыбки, и махать рукой в ответ на грубые, но одобрительные возгласы, в ответ же на оскорбления – хранить гордое молчание.

Преподобный Адеодат в пышном облачении вышел к толпе и сделал знак рукой. Гул голосов стих.

– Сегодня, пятого дня весеннего месяца Ольхи, в лето 724е от основания Белой Гавани, в сто пятидесятую годовщину окончания правления последнего Единого Короля Армора, Мериадока Святого, я согласно древнему обычаю, перед лицом собравшихся свободных горожан зачитываю его завещание, ибо вновь отыскался претендент на меч последнего короля. Это Его Сиятельство, граф Скер, именем Эриспо, представитель древнего и славного рода, в чьих жилах течёт кровь Старых Королей и что подтверждают свитки с его родословной…

Когда крики толпы стихли, Адеодат продолжал:

– Завещание Мериадока гласит, что тот, кто сможет извлечь его меч, чудодейственной силой помещённый им самим в камень нашего храма, имеет право провозгласить себя Единым Королём Армора и станет таковым при одобрении большинства в собрании знатных домов Армора и представителей свободных городов, представителей нашей церкви и иных уважаемых сообществ. Вот текст завещания:

– Род мой угас. Но кровь моя течёт во многих жилах.

Увы, лишь кровь, но не великий ум.

И ждать Армору суждено, покуда,

Не явится сюда достойный….

Фелиз не спускал глаз с Адеодата. Сделает ли он то, что обещал?

– и станет править он, и Новой Верой осенённый, и Старой Верой в равных их правах, – закончил Адеодат, причём видно было, что последние слова дались ему с трудом.

– Прошу Вас, Ваше Сиятельство, теперь вы можете попытаться, – Адеодат указал рукой в направлении стены храма, из специально выделенного белой краской камня которой на уровне человеческой груди торчал меч, на две трети неизвестным образом погруженный в толщу крепкого гранита. На лезвии не было никаких следов ржавчины, хотя на всякий случай над этим местом был сооружён навес.

– Пора, милорд, – твёрдо произнёс Фелиз, – будьте уверены…

Пока граф медленно подходил к стене, толпа затихла, и графу казалось, что частый стук его сердца отчётливо слышен каждому. Он протянул руку, помедлил мгновение, затем крепко ухватил рукоять меча.

В ладони он почувствовал лёгкое покалывание, затем прохладный ток неизвестной силы вошёл в его руку, дошёл до плеча и расширился в груди. Эриспо ощутил в себе необычайную мощь и уверенность. В это мгновение словно кто-то шепнул ему: «Пора!», он потянул на себя меч, и меч, казалось бы, намертво вросший в камень, легко поддался. Толпа ахнула, когда увидела, как он поднял его над головой. В это время выглянуло солнце, и первые лучи его осветили графа, стоявшего с совершенно ошарашенным лицом.