Вбили меня в землю основательно — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Пока я пыталась наполнить свои легкие хоть глотком воздуха, незнакомец приложивший меня так знатно об землю, мгновенно вскочил и ка — а-ак дохнёт… Вампиры оказывается неплохо горят, честное слово, сама видела.

Пока клыкастая предательница пыталась, завывая, сбить пламя с рук, я‑таки смогла прийти в себя и подняться с земли. Мужчина же… кхм… поправочка — голый мужчина, направленным потоком воды потушил огонь с моей несостоявшейся убийцы. Смотреть на нее было страшно. За короткое время пламя перекинулось с рук на плечи и грудь, добавляя ожоги и обезображивая нежную кожу. Почти полностью опаленные волосы а голове издавали запах паленной шерсти, смешиваясь с противным, сладковатым ароматом горелой плоти. Мне стало плохо.

— Зачем? — единственный вопрос, который меня интересовал, стоило подойти к вампирше, был задан. Ну и вправду, зачем? Ведь договорились и я бы свое слово сдержала, пусть и с небольшими нюансами.

— Мне все равно не жить, — бескровные губы дрожали от сдерживаемого крика боли, — Нахема предательства не прощает. А месть была бы идеальна. Смерть дочери рода Ашмедаева от ножа Гаапа…

Внутри все обмерло. Если бы ей удалось… Помните, что я говорила о хаосе? Это был бы уже не хаос — безбрежный океан смертей. Человечество и магические существа на грани вымирания. Крах всего. Вот, что это было бы… если бы не незнакомец.

— Мои братья получили бы крови, — она умирала, но ни на минуту не вызвала во мне чувство жалости, — много хорошей крови… Состоялась бы богатая жатва…

Сбрендившая кровососка! Она явно не представляла истинные масштабы последствий от ее необдуманной мести.

Долго расслабляться мне не дали. Странный незнакомец, что спас меня, все в том же костюме Адама, — и ведь не стесняется же, гад, — приложил странную смесь золотистой пыли, появившейся буквально из воздуха, и земли к, только что замеченной мной, небольшой ране внизу правой лопатки. Как только с размазыванием непонятной грязи было покончено, развернулся… кхм… лицом и метнулся ко мне. Все что успела заметить — это синие прядки в брюнетистой шевелюре и золотистые глаза с узким змеиным зрачком.

— Эм… что Вы делаете?! — на последней ноте переходя на визг, спросила я.

Визжать было отчего. Мужик, вообще, по — моему, потерял всякий стыд и страх. Мало того, что схватил мою синюю когтистость и поднял на уровень поясницы, так еще и начал вылизывать синие чешуйки… раздвоенным языком?! Кошмар! Щекотно же!

Вперемежку с невольным хихиканьем и попытками вернуть родную конечность на место пыталась объяснить, насколько неприличные действия он совершает. Нет, я может и мечтала — как и любая уважающая себя ведьма — чтобы хотя бы один мужчина мне ноги целовал. Но, не до такой же степени?!

Когда моя ножка получила свободу, я уже сама было готова за это расцеловать мужика.

Потом вовремя вспомнила, что он целовал до этого и, сдержав неуместные порывы, принялась тщательнее изучать своего спасителя. Не знаю, как такое могло быть, но чувствовала я себя рядом с ним вполне комфортно, как будто давным — давно его знаю.

Долго друг другом любоваться не пришлось — звуки приближающейся погони заставили мобилизоваться и броситься наутек. Пока меня вдруг не подхватили огромные синие лапищи и не оторвали от земли.

Решила, что прежде чем впадать в панику стоит посмотреть, в чем дело. Подняла голову вверх и поняла — пора. Паниковать, в смысле пора. Нечто большое ярко — синее со змеиной рогатой головой (и тут рогатый!), чешуйчатым телом, львиными передними и орлиными задними лапами, набирало высоту, рассекало воздух огромными перепончатыми иссинячёрными крыльями и уносило меня вдаль. Кто придумал этого монструоза?!

Второй мыслью пришло осознание: Геша! Мой Гешка, спасший от смерти метким укусом, пропал! Попытки вырваться из хватки огромных орлиных лап успехом не увенчались. Крики и требования вернуть меня на место — тоже. Хотя я пыталась, всеми силами пыталась.

От осознания потери милого и храброго существа, ставшего мне настолько родным, на глаза наворачивались слезы. Они текли ручьями, выталкивая наружу прерывистые всхлипы. На меня накатывало чувство безысходности. Я никогда не теряла кого‑то настолько близкого. В душе поселилась пустота. Дыра, из которой распространялась необъяснимая тоска. Как по какому‑нибудь близкому кровному родственнику. Я знала точно — Гешке не выжить в этом лесу.

Никак.

Последствия нервного потрясения после похищения, стресс от покушения на собственную жизнь и эта потеря все же не прошли для моего организма даром.

Меня в очередной раз накрыла темнота.

Что‑то в последнее время меня часто в обморок роняют… или это я сама туда падаю? Не суть. Очнулась я на удобной, мягкой кровати размерами ничем не уступающей той, что осталась в замке Гаапа, но совершенно незнакомой, как и сама комната в целом.

Зато две личности, сидящие по обе стороны кровати, были очень мне известны. Если быть точнее то одна личность иногда вызывала желание ударить ее чем‑нибудь тяжелым, зато вторая была мне известна только частично.

Синепрядый сидел по правую сторону, а Белет по левую. Оба друг к другу,

кажется, не питали особой приязни, а потому буравили друг друга взглядами так, что того и гляди дырки прожгут. Только поэтому видать, и не заметили сразу моего «пробуждения». Из окон бил свет из чего мной был сделан вывод, что я‑таки давно тут валяюсь. Немного затекшие мышцы все же заставили меня пошевелиться.

— Тася, — секунду спустя Белет, вылетев пулей из своего кресла, присел рядом на кровать, — как ты себя чувствуешь?

— Не с — с-смей прикас — с-сать — с-с — с-ся к моей се — с-с — стре, — это когда это я успела?

С недоумением посмотрела на синепрядого, что замер за спиной демона, приставив к горлу отращенный огромный коготь. От неожиданности икнула. Что‑то напрягают меня такие родственные связи.

— Отвали от меня и моей неве — с-с — сты, — и не знала даже, что демон может шипеть еще похлеще змеи.

— Эм… а можно мне поподробней обо всем этом, — и дальше уже шепотом, — а то, кажется, я многое в своей жизни пропустила.

Потом вспомнился Геша и как он утешал меня в последнее время, заползая на синечешуйчатую когтистую лапку. Подтянула к себе родную конечность под одеялом, пытаясь погладить чешуйки и хоть таким способом отвлечься и успокоиться от грозящего нагрянуть слезоразлива.

Погладила. Конечность оказалась моя и не моя одновременно. В смысле, по ощущениям нервных окончаний двигательного аппарата — моя, а по когтисто — чешуйчастости — нет.

Неужели!..

Потеряв всякий интерес к мужчинам — да что там! — практически о них забыв, чуть было не рванула сбросить с себя одеяло, но… Природная скромность напомнила, что я все же не одна и, судя по всему не совсем одета, потому плюнув на все (фигурально, конечно же, фи — гу — ра — льно выражаясь!) нырнула под одеяло, что меня укрывало с головой.

Пошебуршав минутку под ним и как‑то умудрившись чуть приподнять краешек, чтобы стало побольше света, уставилась на свою ножку. Да — да, именно ножку. Когти полностью исчезли, чешуя почти тоже, оставив сложный узор на голени от щиколотки до самого колена. Но лапки больше не было. Не было! В первый момент я так обрадовалась… а потом… потом стало грустно. Мало того, что уже привычная когтистая причина для откладывания бракосочетания исчезла, так я, оказывается, к этой «радости синей» еще и привыкла… И, самое главное — это было последнее, что воспоминаниями связывало меня с несчастным пропавшим гекконом.

Вот не хотела, честно, не хотела! Но… глаза защипало, нос зашмыгал, а слезы потекли нестройными ручейками по щечкам. Сначала меня пытались выковырять из одеяльного кокона — с первого раза не получилось, со второго, впрочем, тоже. Но вот, когда ко мне в щелку под одеяло пробрался длинненький раздвоенный язык, я, взвизгнув, взлетела пулей вверх вместе с одеялом и возмущенно высунула голову.